Андрей Столяров - Альбом идиота (сборник)
В общем, транспорта в обратную сторону я прождал еще, наверное, минут двадцать, а затем где-то столько же, если, конечно, не больше, трясся в трамвае, набитом ничуть не меньше автобуса. На место встречи я опоздал, таким образом, примерно на полчаса, и эти полчаса опоздания, вероятно, спасли мне жизнь.
Правда, поначалу это вовсе не было очевидно, потому что жена сразу же набросилась на меня просто как разъяренная фурия. Оказывается, за последние месяцы я стал совершенно другим человеком: отмахиваюсь ото всего, обо всем и всегда забываю, всюду опаздываю, никогда не дослушаю толком, если меня о чем-то попросят. Мы на сколько с тобой договаривались сегодня? Нет, ты все-таки посмотри, ты посмотри на часы! Это самое, между прочим, и называется неуважением. Между прочим, и это уже далеко не первый подобный случай. Да, конечно, работа, но есть у женатого человека и некоторые другие обязанности. И к тому же еще неизвестно, какие из этих обязанностей более важные. Лично она полагает, что семейные обязанности должны быть на первом месте. А если кто-нибудь с ней не согласен, значит «кто-нибудь» этот просто человек не семейный. И ему незачем таковым человеком прикидываться. Он тогда посторонний, он что-то вроде случайно забредшего гостя.
То есть это было целое обвинительное заключение. Близнецы с упоением и восторгом слушали всю эту тираду: оба в разводах мороженого, вихрастые, трогательно конопатые, у них даже глаза немного светились от этого редкостного представления. Вдруг как по команде они вытянули вперед правые руки и, показывая на меня, радостно сообщили неизвестно кому:
– Папу ругают…
Тогда жена осеклась, взяла меня под руку и, заставив идти рядом с собой шаг в шаг, уже совсем другим тоном сказала:
– Может быть, нам и в самом деле уехать на время к маме? Она сегодня снова звонила: пожалуйста, сколько хотите, хоть на неделю, хоть до конца лета…
– Ну конечно! Хотя бы на месяц! – обрадовано воскликнул я. – За месяц, уж будь уверена, здесь все наладится. – Я вдруг вспомнил странное предупреждение генерала Харлампиева насчет моих близких. – Разумеется, поезжайте, билеты до Ярославля я вам обеспечу…
– Но ведь ты понимаешь, что я там одна не смогу, – сказала жена.
Я как будто с размаху ударился лбом о кирпичную стену:
– Елки-палки! Давай больше не будем об этом спорить!..
– А ты знаешь, как там сейчас относятся к приезжим из Петербурга? Ты, пожалуйста, не забывай, у нас, в конце концов, эпидемия…
– Боже мой!.. Так ведь нет пока никакой эпидемии!..
– Вот, – сказала жена. – Именно ты им это и сообщишь. Ты в администрации города, ты можешь сделать это вполне компетентно…
– Давай без иронии!
– А я, между прочим, серьезно, – сказала жена. Она упрямо сдвинула брови, что свидетельствовало о крайнем ее раздражении. – В общем, так: либо мы все вместе едем, либо не едет никто, и значит, мы остаемся. Ничего другого ты от меня не услышишь!..
Близнецы, почуяв возможность вмешаться, немедленно запищали:
– Ну поехали, папа!.. Ну – ладно!.. Ну что ты… Ну давай поедем!..
Умоляющие их голоса зазвенели так, что прохожие начали на нас оборачиваться.
– Помолчите! – коротко приказал я.
Близнецы, конечно, тут же обиделись и одновременно надули щеки. И уж совершенно неожиданно для меня еще сильнее обиделась, по-видимому за них, жена. Она сверкнула глазами и демонстративно вытащила руку из-под моего локтя.
Со стороны мы, наверное, выглядели довольно забавно: все четверо – хмурые, старательно, чтобы не встретиться взглядом, отворачивающиеся друг от друга, с преувеличенным вниманием рассматривающие раскаленную улицу и к тому же вразнобой шаркающие по асфальту ногами. Сразу чувствовалось, что в этой семье крупно повздорили. И я тоже, наверное, заразился этим всеобщим унынием. Также шаркал ногами и также старательно отворачивался и от жены, и от близнецов. И поэтому, вероятно, утратил ту напряженную бдительность, которую вроде бы приобрел за последнее время. И в результате не сразу заметил протянувшуюся за нами четкую цепочку следов. А когда вдруг заметил, то до меня далеко не сразу дошло. Я, наверное, раза четыре оглядывался, и только потом меня точно ударило.
Я схватил близнецов за шиворот и как вкопанный остановился.
– Ну? – сказала жена, поворачиваясь и окидывая меня недовольным взглядом. – Что случилось? Ты решил вообще не идти с нами? Ради бога! Только тогда и не следовало затевать эту историю!.. – Впрочем, она тоже что-то почувствовала, вероятно по моему лицу, мгновенно насторожилась и произнесла быстрым шепотом. – Поворачиваем назад?
– Нет, – сказал я, медленно, будто в трансе, оглядывая ближайшие к нам дома. – Подождите… Пока не надо!.. Молчите!.. Держи ребят!..
Я по-прежнему не понимал, откуда исходит опасность, и лишь слабо ноющим сердцем чувствовал, что она где-то близко. Где-то, может быть, всего в нескольких метрах от нас. Еще шаг, другой, третий – и мы провалимся в огненную преисподнюю.
Тем не менее ничего подозрительного я вокруг нас не видел. Обе стороны улицы плавали в сизой, чуть колышущейся, сухой, легкой дымке. Из-за этого они казались чуть-чуть нереальными. И дрожащая нереальность эта еще усиливалась отраженным от многочисленных окон, блистающим, беспощадным солнцем. Впереди выдавался немного среди других дом дяди Пани. Было несколько странно, что он вот так выдается немного из общего аккуратного ряда. Я заметил смешную игрушечную округленность его очертаний: выпуклость серых стен, некоторую приподнятость крыши. Видны были даже ее ржавые, неровные жестяные ребра и одновременно – проплешины то ли дыр, то ли давно высохшего лишайника. Словно дом был сделан не из кирпича, а из толстой резины, и его как раз в этот момент надували изнутри горячим воздухом.
– Боже мой! – неожиданно сказала жена.
И вдруг присела – как встревоженная наседка, обеими руками обхватив близнецов.
Вероятно, у нее интуиция сработала раньше, чем у меня. Но буквально уже в следующую секунду я тоже торопливо попятился, тоже слегка присел, впрочем выворачивая назад голову, и тоже, видимо, как наседка, обхватил всех их троих, пытаясь прикрыть собой.
Дом дяди Пани, оказывается, не просто выдавался среди других. Он стоял на холме из асфальта, который непрерывно увеличивался в размерах. Словно его выдавливало какой-то магматической силой. Брызгала коричневая земля, и корка асфальта трескалась, как пересохшее тесто.
Я увидел, как дрогнул поднявшийся метра на три фундамент и как страшно заколебались стены, отслаивающие целые пласты штукатурки.
К счастью, мы находились достаточно далеко от этого извержения. Крыша дома вдруг лопнула, ощерившись по краям разодранной арматурой. Дом, будто тюльпан, внезапно раскрылся четырьмя каменными лепестками. Как в сумасшедшем сне, показались пролеты лестниц, комнаты, глухие изогнутые коридоры. Как ни странно, кое-где в доме было зачем-то зажжено электричество. Впрочем, оно тут же бесшумно погасло, точно его никогда и не было.
Желтоватая тяжелая пыль поднялась над обломками.
– Ох!.. – сказала жена и крепко-крепко зажмурилась.
Ударил горячий смерч. Стремглав пронеслась по воздуху развернутая газета. Мостовая под нами медленно колыхнулась. Но даже сквозь душную пыль, мгновенно забившуюся под веки, я вдруг заметил, как жадно и радостно, вытянув цыплячьи шеи, смотрят на это все привставшие с корточек восторженные близнецы…
Вероятно, я был одним из первых, кто обнаружил «прорыв истории». Правда, Леня Куриц, всегда стремившийся быть в курсе всего, несколько поздней утверждал, будто самые ранние его признаки были зарегистрированы еще в начале июня и что аналогичные материалы у него в картотеке имеются. В частности, именно где-то в первых числах июня на Садовой улице, недалеко от пересечения ее с Невским проспектом, якобы видели человека в странной парчовой малиновой шубе, отороченной мехом, и такой же парчовой малиновой шапочке, напоминающей тюбетейку. Говорили, что этого человека якобы задержала милиция, но в ближайшем к месту происшествия отделении, которое находилось в переулке Крылова, о подобном инциденте, как выяснилось, никто даже не слышал. Словно человек прибыл из ниоткуда, постоял минут десять, а потом растворился в воздухе. К сожалению, больше о нем ничего не известно. Однако примерно в это же время, также на Садовой улице, но теперь уже совсем в другой ее стороне, из района Коломны, где протянули арки приземистые Торговые ряды позапрошлого века, ныне, кстати, также используемые в основном под склады и магазины, начали поступать непрерывные жалобы от жителей близлежащих домов, что буквально каждую ночь там собираются какие-то весьма подозрительные компании – безобразно горланят, дерутся, по-видимому упиваясь до посинения, а потом, тоже с криками и матерщиной, вываливаются на набережную Канала. Торговые ряды на Садовой – это, между прочим, в моем районе. Дом, где я проживаю, как раз напротив этого довольно-таки уродливого строения. Правда, я сам никаких подозрительных компаний там никогда не видел, что, впрочем, при моей вечной загруженности вполне естественно. В общем, после целого ряда настойчивых письменных жалоб, после телефонных звонков и личных заявлений граждан с просьбами разобраться, после нескольких обращений к депутатам местного муниципального образования на Садовую улицу был в конце концов послан усиленный милицейский наряд, который действительно обнаружил несколько взломанных (по-видимому, уже давно) складских помещений. Петли мощных замков на них были аккуратно вывинчены, сигнализация не работала, что, кстати, прибывших милиционеров нисколько не удивило, однако тусклые лампочки внутри помещений, как это ни странно, горели, а контейнеры, ящики и тюки были перекомпанованы так, чтобы освободилось посередине некоторое пространство. Никаких хулиганствующих компаний там, естественно, не обнаружили, но в одном из таких помещений, на первый взгляд наиболее посещаемом и обжитом, под тяжелым и, видимо, дорогим столом из мореного дуба как ни в чем не бывало посапывал некий затюрханный мужичонка. Одет он был в какое-то немыслимое тряпье, замусоленное, все рваное, удерживаемое от распада многочисленными веревочками, и, разбуженный, оказался в высшей степени невменяемым: то ли был пьян, то ли, как решили милиционеры, сильно придуривался. Мужичонка изумленно таращился на окруживших его людей в форме и на все вопросы ответствовал только «дык…» и «тово-етово…». Толку от него добиться не удалось. Никаких документов при нем также обнаружено не было. В результате мужичонку отправили в соответствующую больницу, а оттуда дня через три выписали по неизвестному адресу. В дальнейшем следы его, по-видимому, затерялись.
