Вадим Еловенко - Очищение
Опомнившись, Вика тоже поставила свою ношу на подоконник и собиралась уйти, просто промолчав, но не судьба…
– Вика?! – позвал ее молодой и странно знакомый голос.
Обернувшись, Вика никого не рассмотрела, но просто кивнула.
– Ты с ними!? – недоумевал непонятно кто внутри дома.
Вспоминая все, чему ее когда-то учили, она посмотрела куда-то с тоской вдаль и ответила глухо:
– А у меня что, выбор есть?
Эти слова и жалкий вид красивой девушки открывали ее уже бессчетную шахматную партию. И словно действительно в шахматах она теперь просто выжидала ход противника. Кто бы там ни был, как бы хорошо он не знал Вику… Если там кто-то возмутится, она скажет другие заученные слова. Если в голосе появятся нотки непонимания, она сможет продавить на сочувствие и начать плести паутину слов. Если там сразу будет ей сочувствующий она скромно и горько улыбнется и скажет, что-нибудь горько веселое. Она готовилась подцепить собеседника на крючок любопытства и сочувствия. Она была уже готова сыграть на заинтересованности противника.
Но все игры как-то сами по себе отпали, когда в окне появился Антон. Тот самый, совсем мальчик, который помог ей тогда… помог справится с кризисом. Помог удержаться от самоубийства. Буквально приютил у себя дома ничего, не требуя взамен. Он ей просто помогал, не думая ни о чем большем. Он был бесконечно добр к ней тогда, и у Вики сердце обливалось слезами, вспоминая, как она ездила с этими славными ребятами на Воробьевы горы. Как они жарили там шашлыки, наплевав на всех вокруг. Как именно Антон не позволял ей грустить и думать о той страшной беде, что ее постигла.
– Антошка? – спросила она срывающимся голосом. Справившись с голосовыми связками, она чуть ли не умоляла глазами объяснить ей, что происходит. Она с почти физической болью в груди спросила: – Откуда ты здесь!?
А он стоял и смотрел на нее, ничего не отвечая. И столько было горя обиды в его глазах, что Вика чуть сама не разревелась. Ей с трудом удавалось удерживать себя, когда появился Веккер и безобразно развязано вручил в руки Антону коробку с лекарствами.
– Лечитесь мля. Авось поможет. – Сказал он и, повернувшись, пошел прочь, даже не взглянув на Вику.
А девушка растеряно глядела то на Веккера, то на Антона и не знала, что сказать или что сделать. Мальчик поставил коробку у своих ног, и, разогнувшись, вдруг спросил то, что меньше всего Вика ожидала от него услышать:
– Ты как сама-то?…
Вика думала над вопросом непростительно много. На этот вопрос не учат отвечать правильно на спецкурсах. А ответ, набивший оскомину «нормально» тут не годится. И пытаясь совладать с взбесившимся сердцем и растерянными мыслями, Вика, словно завороженная подошла впритык к окну. Протянула руку и осторожно, словно касаясь чего-то почти неосязаемого, провела ладонью по волосам Антона.
– Антон, Антошка… бедный мой… – говорила она глупости, абсолютно не соображая, что делает. Она протянула вторую руку к мальчику и тот тоже, словно под гипнозом приник к подоконнику. Сколько же непонимания было в его глазах. Сколько вопросов, которые он хотел, но не мог задать. Сколько обиды… Нет не на нее, а наверное на всю эту глупую ситуацию. Он никогда бы не пожелал встретится с ней вот так. Да и она бы отказалась, напрочь идти зная, что он внутри.
Между молодыми людьми был только низкий подоконник домика почти вросшего в землю. Но казалось между ними выросла невероятной толщины невидимая стена, которую ни он, ни она не имели сил разбить, как бы того не желали.
Не понимая, что делает, девушка потянулась к склоненной голове Антона и аккуратно поцеловала его в лоб.
– Сбереги себя. Пожалуйста, Антон. Сбереги себя. Умоляю… Я буду очень плакать, если ты погибнешь… Я не знаю… мне так больно сейчас… пожалуйста. – И она заплакала. Открыто и, кажется не чувствуя, что слезы заливают ее щеки. Она не знала, что оператор через мощный объектив снимает эту сцену. Она забыла о микрофоне на ней. Перед ней стоял человек, который ей помог никак не меньше чем Веккер. Побольше чем Семен… и очень может оказаться, что ей придется стать его палачом. Именно ей может быть придется идти с другими на захват. Именно она будет без сожаления стрелять в это доброе лицо с такими растерянными глазами уже тоже полными непонятных никому слез.
4.
– Что произошло! – Требовательно спрашивал Веккер. – Почему ты ушла! Этот мудак уже был у тебя на крючке! Он и все кто там был в комнате! Почему ты не сделала того, что должна была!?
Вика растерянно молчала, глядя в пол перед собой. Она сидела в штабе, в соседнем помещении на учительском стуле и хотя бы сама себе пыталась объяснить, что же действительно произошло и почему. Почему жизнь такая несправедливая штука она уже не спрашивала. Она хотела узнать почему жизнь совсем стала сволочью раз сталкивает ее с человеком, который ей нравился и которому она была обязана… кто знает не покончила бы Вика с собой тогда… Когда узнала свой диагноз? Кто знает, что бы она могла еще натворить, если бы не этот мальчик и его приятели просто и без задних мыслей взявших ее под опеку.
– Я не могу. – Сказала тихо девушка. Словно Веккер должен был понять, о чем идет речь, она сказала: – Это Антон. Я не могу.
Веккер отвернувшись на Семена, сказал без сомнения, издеваясь:
– Понял? Это Антон. И мы не можем.
Семен поморщился от язвительного тона Веккера и промолчал, не желая, пока ничего не понял, ляпнуть глупость.
– Кто этот Антон? – устало спросил Толик, садясь перед Викой на стол учителя.
– Он там… Он из тех кто мне помог… помнишь ты говорил что они меня втянут… ну когда вы поймали меня, я с ними расклеивала в метро листовки.
– Это все херня… – жестко отбросил от себя слова Вики Толик. – Это твой парень или кто? Твоего парня я еще тогда нашел… Этого Сережу. Он сейчас со своим диагнозом бизнес в зоне отчуждения под Казанью строит! А этот-то кто?!
– Ты не понимаешь! – воскликнула Вика.
Объяснить ей не дал сам Толик:
– Да, я не понимаю! – заорал он. Никогда ни до, ни после, ни Семен, ни Вика не видели сорвавшегося Веккера: – Я нихрена не понимаю, почему ты плюнула на Дело! Я так просто не умею! И, наверное, потому не понимаю! Если я взялся я доведу до конца начатое! А ты? Ты хоть соображаешь, что натворила? Это был шанс всем им спасти пусть не свободу, но жизнь. Всем им! Я не говорю о заложниках… ты сама все слышала. Но этих бы задержали, судили и отправили на север! Дрессировать блох в бараках! Эти бы идиоты выжили! Но сейчас ни у кого выбора нет. Понимаешь? Ты меня понимаешь? Вас, именно вас всех, пошлют на штурм! И поверь тому полкашу насрать сколько зараженных друг друга поубивают. Понимаешь меня!? Насрать! Ему и на заложников насрать, да и на меня и на Семена. Пусть мы хоть все здесь сдохнем, но если хоть над одним из них, будет проведен процесс за терроризм ему дадут генерала… понимаешь? Его назначат командовать всеми этими долбанными спецчастями. И когда человек, которому на всех наплевать берет в руки такую власть… Ты своими соплями погубила даже не этих… ты погубила других. Многих и многих… которых этот гаврик будет приказывать не щадить. Да, он уже отдал приказ готовиться к штурму! И не пройдет и пары часов как ты лично. Да именно ты лично. Я тебя дуру заставлю! Ты сама упакуешь своего Антона в целлофан и повезешь в морг! Чтобы на всю жизнь знала цену соплям!
Вика разревелась. Ее лицо раскраснелось, тушь давно и так потекла, и весь ее вид ничего кроме жалости и даже, наверное, отвращения не вызывал. Семен поднялся со своего места, подошел к ней и молча прижал ее ревущую к своему животу. Поглядев на Веккера, который зло закуривал очередную сигарету, Фомин сказал:
– Ты зря орешь, Толик. Я ведь тоже не уверен что окажись ты там, а я на ее месте… Что я бы продолжал тебя разводить… А что ж ты от девчонки хочешь? Я и тогда сомневался, что из этого что-нибудь путное выйдет, использовать … этих… ну ты понял.
Веккер покачивая головой и ничего, не говоря, ходил между партами и словно лихорадочно думал о чем-то. Вика резко отстранила Семена и умоляюще попросила:
– Толик! Анатолий Сергеевич, пожалуйста. Ну, пожалуйста… – ее слова снова были прерваны плачем, но Веккер обернулся к ней и Семену и вопросительно смотрел на них. Сквозь всхлипы девушка выдавила: – Спаси их… Я знаю, ты можешь. Спаси их. Помнишь, ты говорил, что нет ничего невозможного. Все что человек может представить, возможно. Значит, ты можешь это…
Веккер задрал брови в удивлении. Он вероятно и сам не догадывался, как же эта девчонка верит в него. В его возможности и силу. Ничего не отвечая, он стремительно вышел прочь из кабинета.
Штурм начался через два часа. Успокоенные невидимым и не чувствующимся газом, террористы почти не оказали сопротивления. Перед этим они ведомые толи злобой и ненавистью, толи просто жаждой мщения хоть кому-либо, заразили всех заложников.
