Виктор Пелевин - Ананасная вода для прекрасной дамы
— И что у вас осталось?
— То, — сказал Борис, — что было перед глазами с самого начала. Просто романтический настрой не давал понять, насколько все просто… Ведь что, по мнению абсолютного большинства людей, страшнее всего? Чего мы все больше всего опасаемся? Насильственной смерти.
— Да, — согласилась Румаль Мусаевна.
— При этом, — продолжал Борис, — люди только изредка живут в относительном мире. Все остальное время они уничтожают друг друга миллионами — по причинам, которые через сотню лет бывает трудно понять даже профессиональным историкам. Война, вне всяких сомнений, есть самое чудовищное из возможного. Но вот окружающие ее образы отчего-то всегда величественны и прекрасны…
Борис поглядел на Аристотеля Федоровича и замолчал.
— Ну, ну, продолжайте, — сказал тот.
— А чего продолжать. Мы уже приехали.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился Аристотель Федорович.
— Думаете, я не понимаю, почему она здесь висит?
— Она — это кто?
Борис кивнул на фотографию исполинской женщины с мечом на вершине холма.
— Волгоградская Родина-мать. А рядом, — он указал на фотографию барельефа с застывшей в воздухе воительницей, — так называемая «Марсельеза» с парижской триумфальной арки. Исторически и географически довольно удаленные друг от друга объекты. Но обратите внимание на странное сходство. В обоих случаях это женщина с большим ножиком в руке и открытым ртом. К чему бы?
Борис обвел хитрым взглядом Аристотеля Федоровича и Румаль Мусаевну.
— К чему? — повторила Румаль Мусаевна.
— А к тому. Оба этих скульптурных портрета изображают одну и ту же сущность. Только, так сказать, в зашифрованном виде. Мало того, что в зашифрованном виде, так еще и не полностью. Как, знаете, человека урезают до бюста — без рук и ног. Но это не значит, что их нет у оригинала. Сокращенный портрет, так сказать. Вот и здесь то же самое.
— Здесь, кажется, и руки и ноги на месте.
— Не все. Рук на самом деле четыре. Кроме того, не показан язык. Он должен высовываться далеко наружу. Ну и еще опущены многие мелкие, но важные черты.
— Кто же это?
— А то вы не знаете. Богиня Кали.
Сказав это, Борис внимательно уставился на своих собеседников. Но ни Аристотель Федорович, ни Румаль Мусаевна не проявили никаких эмоций.
— Кали? — с вежливым любопытством, но не более, переспросил Аристотель Федорович.
— Да! — горячо подтвердил Борис. — Соблюдены, по меньшей мере, три главных черты канонического портрета. Как я уже сказал, преогромный ножик, открытый рот и, самое главное, танец на трупах.
Румаль Мусаевна тихонько ойкнула и прикрыла рот ладошкой.
— Насчет трупов под ногами, — продолжал Борис, — у волгоградской версии конкуренции нет — Сталинград, сами понимаете. А вот с французской аркой чуть сложнее — построили ее, если не ошибаюсь, в тысяча восемьсот тридцать шестом году, а жмура подвезли только в тысяча девятьсот двадцать первом. Когда устроили могилу Неизвестного солдата. Но в ритуальном смысле результат один и тот же.
— То есть вы хотите сказать, — с интересом спросил Аристотель Федорович, — что любая скульптура, где изображена символическая женщина с мечом, это в действительности…
— Кали, — подтвердил Борис. — Как правило, да. Вооруженная женщина — это практически всегда она. И не обязательно вооруженная, кстати. Самое жуткое изображение Кали — на плакате «Родина-мать зовет», помните, такая седая весталка в красной хламиде. Именно ее суровый лик был последним, что видели колонны солдат, которых приносили в жертву к седьмому ноября или первому мая. От одной только мысли пробирает до дрожи…
— Интересно рассуждаете, — сказал Аристотель Федорович, — только ведь нельзя на двух примерах строить целую мифологию.
— Почему это на двух, — обиделся Борис, — извините… Вы что думаете, я темой не владею? Да я эти примеры могу хоть час приводить. Возьмите, например, аллегорическую Германию. Ее с римских времен изображают в виде женщины — но на монетах Домициана она была, извиняюсь, пленной девкой, а в девятнадцатом веке почему-то оказалась валькирией с императорским мечом в руке. Такой, хе-хе, персонификацией германского национализма. Про трупы спрашивать будете? Или ясно? Да вы посмотрите изображения, — Борис закатил глаза, вспоминая, — «Германия» Иоганнеса Шиллинга, «Германия» Филиппа Фейта и уж особенно Фридриха Августа Каульбаха образца четырнадцатого года, там она вообще похожа на гладиатора из цирка. Если это не Кали, кто тогда?
— Германия исторически… — начал было Аристотель Федорович, но Борис перебил:
— А Франция? Так называемая Марианна? Она прикидывается мирной обывательницей во фригийском колпаке, но если вы возьмете, например, «Свободу, ведущую народ» Делакруа, то там она совершенно открыто пляшет на трупах с ружьем в руке, и у ружья, что характерно, имеется примкнутый штык. Ну уж а насчет этой вот, — Борис кивнул на фотографию «Марсельезы», — я и повторяться не буду. Aux armes, citoyens! Formez vos bataillons! И шагом марш на выход! Женщина-смерть зовет… Или, может, поговорим про американскую «Свободу»?
— Не будем, — сказал Аристотель Федорович, — картина ясна. Эрудиции у вас не отнять. Вы ведь, поди, и про богиню Кали все уже выяснили?
Борис смущенно потупился.
— Понимаю вашу иронию, — ответил он. — Поверьте, я ни на что не претендую. Конечно, мое знание ограниченно и ущербно, ибо взято из открытых источников. Поэтому я к вам и пришел… Но я ведь просто рассказываю о своем пути. И рассказ мой чистосердечен.
— Продолжайте, — кивнул Аристотель Федорович.
— Как вы правильно сказали, я заинтересовался богиней Кали. И быстро понял, что если детская мечта по-прежнему жива в моем сердце, то ничего иного искать уже не надо. В мире нет другого божества, которое так отчетливо воплощает Зло и смерть. Мало того, открыто наслаждается видом льющейся крови. Этому божеству поклоняются многие миллионы людей, ему приносят кровавые жертвы и в его честь называют города…
— Города? — недоуменно переспросила Румаль Мусаевна.
— Калькутта, — отозвался Борис. — Главный храм посвящен Кали, отсюда и название.
— Интересно, — сказала Румаль Мусаевна, — чего только от вас не узнаешь.
— Причем индусы, поклоняющиеся Кали в ее подлинном обличье — это избранные. А остальное человечество служит ей втемную… Вот кто на самом деле та таинственная «Изида под покрывалом», о которой столько говорили мистики всех времен! Вы только вдумайтесь, богиня даже не открывает свой лик бесконечному потоку людей, которых приносят ей в жертву. Смотрит на них сквозь незаметные прорези в маске… Это ли не величие?
— Но ведь Кали, наверное, не просто богиня зла? — растеряно спросила Румаль Мусаевна. — Ведь не может такого быть.
— Конечно, — согласился Борис. — С пиаром у нее все в порядке, не сомневайтесь. Кали, натурально, не просто богиня Смерти. Она еще курирует все аспекты духовного поиска, о которых успел рассказать пойманный монах перед тем, как ему перерезали горло на жертвеннике. Тот же случай, что с религией Бон. Но если у тибетской голытьбы имиджмейкером работал какой-то безымянный странник, то над Кали трудились очень серьезные люди, от Шри Ауробиндо до Стивена Спилберга. Можете не сомневаться, тема раскрыта. Ножик в руке, натурально, отсекает дуальность восприятия, отрезанная голова в руке символизирует победу над эго, и так до самых Петушков. Только это ведь для идиотов.
— Отчего же? — спросила Румаль Мусаевна.
— Да оттого. Ножик в руке, конечно, можно объяснить отсечением дуальности. Но вот как объяснить, что отсечению дуальности приносят в жертву черных куриц? Про это даже Шри Ауробиндо помалкивает.
— Национальный колорит, — вздохнул Аристотель Федорович. — У нас ведь тоже блины да крашенные яйца от язычества остались.
— Вы только не подумайте, — сказал Борис, — что я насмешничаю. Наоборот, таинственная красота и величие происходящего поистине завораживают. Если у меня и проскальзывают легкомысленные формулировки, то это не от кощунственного образа мыслей, а просто потому, что я не особо подбираю слова. Я перед вами душу раскрываю. А из песни слова не выкинешь.
— Продолжайте, — сказал Аристотель Федорович.
— Итак, я задумался — может ли быть так, чтобы в Европе у богини был такой давний и хорошо организованный бизнес, — Борис кивнул на волгоградскую фотографию, — а в Индии, на родине, ей приносили в жертву только мелкую живность? Я поднял материал и сразу же выяснил, что в Индии богине тоже приносили в жертву людей. И, в отличие от лицемерных северных культур, делали это совершенно открыто. Счет принесенных в жертву идет на миллионы, хотя мир про них практически не помнит. Так я узнал про Тхагов… Или, как некоторые произносят, Тугов.
