Анастасия Эльберг - Бессонница. След
— Вот и славно. — Дана повернулась ко мне. — Было весело!
— Да уж. Просто чума. — Мара подхватила свою сумочку. — Спасибо за ужин, Лорена.
— Постой-ка, — окликнула ее Дана. — Надеюсь, приглашение на вечеринку до сих пор в силе? Или ты решила почтить память вампира недельным трауром?
Лицо Мары озарилось улыбкой.
— Вечеринка? — переспросила она. — Конечно, все в силе! В семь вечера, не забывайте. Кстати, мнения насчет оргии разделились… что думаете?
— Думаю, это чересчур экстремально, — признала я.
— Думаю, это великолепная идея! — с воодушевлением воскликнула Дана. — Оргия в лесу. Или нет — сначала охота, потом — оргия. Как насчет ритуального танца менад с дионисийскими бубнами? Если мне не изменяет память, вечеринка выпадает как раз на полнолуние. Я достану бубны и буду готова исполнить роль одной из главных жриц. Связь с природой, зов предков, возвращение к истокам…
Мара слушала Дану как зачарованная.
— И почему я сразу не подумала про танец менад? — Она посмотрела на Дану, и на лице ее появилось восхищение — так смотрят на явившихся людям богов или богинь. — Это прекрасно! Но роль одной из главных жриц тебе не подойдет… это недостойная тебя роль. Ты будешь главной, самой главной жрицей! — Она приложила ладони к груди. — Ты затмишь всех своей красотой… уверена, что зрители запомнят твой танец на всю жизнь!
— Танцевать будем обнаженными, а в качестве жертвы Вакху выберем Винсента. Думаешь, бог будет доволен?
Мара закивала. Дана несколько секунд изучала ее, а потом беззаботно рассмеялась — и очарование рассеялось. Моя подруга тоже улыбнулась и помотала головой.
— Я шучу, милая. Но предложение танца остается в силе.
Когда за Марой закрылась дверь, Дана прошла в гостиную.
— Платье уже готово, — сказала я ей. — Пойдем, тебе стоит его примерить.
— Я в нетерпении! — уведомила меня Дана, следуя за мной по коридору в направлении мастерской. — Надеюсь, я не отвлекла вас с Марой от важного разговора?
— О нет, нет. Мы говорили о мелочах, ты не помешала.
— Какие у вас с ней отношения? Вы приятельницы? Подруги? Больше чем подруги?
Я открыла дверь и, пропустив Дану вперед, вошла следом.
— Скорее, подруги.
— И каково это — дружить с вакханкой?
— Как по мне — так же, как с… обычными смертными. Да и о том, что она вакханка, я узнала совсем недавно. От Винсента.
— Винсент. — Дана улыбнулась, оглядывая мастерскую. — Он не упустил случая узнать ее поближе — надо отдать ему должное, он умеет взять быка за рога в нужный момент. Даже если это рогатое существо — сам Дионис. Или его жрица.
Платье висело на отдельной вешалке — вчера я достала его из шкафа, где хранила остальные заказы — и поэтому найти его не составило труда. Дана восхищенно посмотрела на готовую вещь, погладила материал рукой, после чего, как и в прошлый раз, совершенно не стесняясь меня, разделась и примерила обновку.
— Оно великолепно! — Дана подошла к зеркалу и внимательно оглядела себя, повернувшись сначала одним боком, потом — другим, а потом попыталась увидеть спину. — Почему же я не знала о тебе раньше? Я бы одевалась только у тебя!
Я почувствовала, как щеки заливаются румянцем. К счастью, Дана этого не заметила — она была слишком увлечена своим отражением.
— Думаю, ты преувеличиваешь.
— Вовсе нет! — Дана, наконец, отвлеклась от своего занятия и подошла ко мне. — Я не помню, когда в последний раз сшитое на заказ платье подходило мне уже после первой примерки. Обычно я заставляю портних подбирать там и прибавлять тут по тысяче раз, даже если они до этого снимают мерки. А тут… ты будто почувствовала мой размер! Сколько я тебе должна?
— Это подарок, — улыбнулась я.
Дана подняла бровь.
— Подарок? — удивилась она. — В честь чего?
— Просто подарок. Я не нуждаюсь в деньгах, а подарить платье тебе почту за честь.
— Получается, я перед тобой в долгу?
— Я ведь сказала, что это просто…
— … просто подарок, да, я поняла тебя. Я хочу подарить тебе ответный подарок.
Я подняла голову, посмотрела на нее и на миг затаила дыхание от неожиданности: глаза Даны, которые раньше были серыми, теперь стали синими — такими же, как у меня. Странное и необычное ощущение — казалось, что я смотрю в зеркало.
— Глаза… как ты это делаешь? — не удержалась я от вопроса.
Дана улыбнулась.
— Существа, в которых течет достаточно вампирской крови, могут воссоздавать глаза и взгляд других существ. Тех, которые им не безразличны. Это будет самым простым объяснением.
— А я тебе не безразлична?
— Нет, Лорена, ты мне не безразлична. — Я попробовала отвернуться, но Дана уже держала меня за подбородок. — Знаю, что я тебе тоже не безразлична. Правда?
— Да, — кивнула я, до сих пор глядя ей в глаза. Они поменяли цвет и из синих снова стали серыми, но теперь уже не были холодными — это был теплый, человеческий взгляд.
Наверное, именно так чувствует себя зачарованная жертва вампира, думала я, изучая лицо Даны. И все-таки, какая же она красивая. Это даже не красота, нет — это какая-то первобытная сила, божественная энергия, почувствовав которую один раз, вы уже никогда не освободитесь от этого плена. Как ужасно было бы, принадлежи такая красота смертной женщине — она бы увяла, как цветок, а потом умерла бы.
Дана относилась к женщинам, ради которых мужчины погибают, предают, начинают войны. К таким женщинам не приходят — к ним приползают на коленях, оставляют у их ног все сокровища мира, дарят им Вселенную — только бы они, эти женщины, удостоили их хотя бы взглядом. Как же счастлив был Винсент — она принадлежала ему почти двести лет… и до сих пор его сердце принадлежит ей.
Дана обняла меня за талию. Это был отнюдь не любовный жест — так, скорее, обнимают добычу, свою законную собственность. Властный и уверенный жест, который мог принадлежать, скорее, мужчине, а не женщине, но вместе с тем нежный и… зовущий. Наверное, поэтому он не вызвал во мне ни тени протеста. Так ощущает себя человек, оказавшийся в надежных и знающих, что делать, руках.
— Хорошо, что у нас с тобой выдался свободный вечер, — сказала мне Дана. — Кто знает — может, я чему-нибудь тебя научу? Или научусь чему-нибудь от тебя? Я не из тех снобов, которые считают, что ни один смертный не владеет искусством любви так, как мы. Ведь искусство — это что-то, чему учатся всю жизнь, даже если это вечная жизнь. Ты согласна?
(2)
— Спасибо… было очень вкусно!
Голос Даны доносился до меня будто через туман — создавалось впечатление, словно уши мои до отказа набиты ватой. Несколько секунд я смотрела на то, как она вытирает губы, после чего меня осенило, и я прикоснулась к своей шее.
— Тебе понравилось? — спросила Дана, сложив испачканную в крови салфетку вчетверо.
Я посмотрела на свои пальцы — кровь в сумерках казалась черной. Дана откинулась на подушки, приняв позу натурщицы художника, и посмотрела на меня с улыбкой.
— До завтрашнего утра заживет, — сказала она мне таким тоном, будто это был не укус вампира, а мелкая ссадина.
— Как… как ты это сделала? Ты меня зачаровала?
Дана поморщилась.
— Нет, что ты. Я тебя не зачаровывала. Но против твоей воли я бы ничего не сделала — просто не смогла бы. Я задала тебе вопрос, а ты ответила утвердительно.
— Я не помню, что ты что-то у меня спрашивала.
— Конечно, потому что я не задавала вопрос вслух. Я спросила мысленно.
Я снова потерла шею.
— То есть… ты мне это внушила?
— Да нет же, Лорена. Я не могу тебе ничего внушить, и зачаровать тебя тоже не могу — у тебя есть печать Прародительницы. Помнишь, ты спросила у меня про глаза? Обычно смертные не замечают этих изменений. А тех, кто их замечает, зачаровать невозможно. С такими людьми каратели могут общаться на уровне… инстинктов? Зачастую люди хотят чего-то, но сами этого не понимают. А мы чувствуем такие желания.
Наверное, выражение лица у меня было потерянное, так как Дана успокаивающе кивнула.
— Не забивай голову, — посоветовала она. — Даже мы не до конца понимаем суть этих процессов.
— А Винсент… он так не умеет?
— Нет. Но зато он умеет многое из того, чего не умею я. — Она помахала в воздухе сигаретной пачкой. — Ну что, закурим?
Мы закурили, и пару минут вечернюю тишину спальни нарушало только едва слышное тиканье часов и урчание кондиционера. Наконец, Дана заговорила.
— Я должна попросить у тебя прощения, Лорена. Я плохо о тебе думала и желала тебе зла.
Я рассмеялась.
— Еще никто не умирал от того, что кто-то другой плохо о нем думает.
