Виктория Александрова - Жизнь на двоих
Оттуда, из огромного внешнего мира я вернулась человеком, прожившим огромную жизнь. Если бы не Савка — запросто могла погибнуть. И теперь, вернувшись домой, начала смотреть на давно знакомые вещи новым взглядом.
— Расскажешь, как прошло путешествие? — наконец, успокоившись, спросила сестра, чуть отодвигаясь от меня.
Я открыла рот, намереваясь поведать все, что узнала в Гринринге и… тут же закрыла. Уля была такой бледной и уставшей, такой слабой и беспомощной сейчас, что навалить на нее мучившие меня вопросы и проблемы, казалось настоящим свинством.
— Позже, — улыбнулась я, сжав ее руку. — Тебе надо отдохнуть.
Как по волшебству в комнате появился Ник. Оглядев наши лица, он осторожно потянул Уля за руку.
— Идем домой, милая, — с нежностью произнес он. — Нел права: отдых тебе не помешает.
Сестра кивнула, послушно вставая с дивана и направляясь следом за Ником к тайному ходу. Они уже почти скрылись в темноте прохода, как я окликнула их.
— Уля? — она молча обернулась и выжидающе посмотрела на меня. — Спасибо за то, что не принимала за меня решений. Я очень ценю это.
Дверь хода закрылась. А я почувствовала ужасную усталость. Кажется, мне тоже следует поспать. А завтра начинать разгребать навалившиеся проблемы.
* * *— Проснись, Нелл, — голос принца. И не иначе это он тормошит меня, по-хозяйски усевшись на край моей кровати.
Вернулся, как к себе домой. Ну да. Избыток тактичности никогда не отягощал его манеры.
Знаете, констатация этого факта даже принесла мне чувство удовлетворения. Я открыла глаза и мурлыкнула:
— Доброе утро.
— Кому утро, а кто и не ложился.
— Проводил Ульку до дому? — догадалась я.
— Да. Пока избушку протопили, пока то, пока сё. Ну да не о том речь. Вряд ли твоя сестрица найдет правильные слова, а я, как ты знаешь, их особо не ищу, но, в общем — Домик явно мялся и мямлил — одним словом, тут, понимаешь, какое дело — его явно клинило — то есть, так сказать…. — вот тут уже не выдержала я и пнула его коленкой.
Помогло. Он, наконец, выдавил из себя то, что никак не мог произнести:
— Матушка твоя ничем не управляет.
Я молчала и только смотрела на него. Эта догадка и без того крутилась в моей голове. Но питали её впечатления, полученные «снаружи». Здесь же мне предлагались выводы из наблюдений, сделанных внутри дворца, как я поняла, плоды размышлений сестрицы, которые она поведала, кому бы Вы думали? Ему самому. Женишку моему. Который, выпалив единственную фразу, замолк и уставился, ожидая жеста, дозволяющего продолжить невежливую речь.
Снова пнула его ногой сквозь одеяло. Приободряюще так. Опять помогло. Вот ведь, какой догадливый стал, да покладистый. Сразу заговорил:
— Дворян в королевском совете совсем не осталось. Вместо воеводы поставлен Отец-Защитник. Уленька трижды приходила на заседания. Речь там идёт об одном — о деньгах, что казна должна выделить на новые храмы. Графства теперь собираются переименовать в епархии и вместо графов посадить туда духовников. Обсуждают, как сместить маркграфов, но пока это отдалённые планы. А матушка твоя со всем соглашается и только кивает величественно.
— То есть, ты хочешь сказать, что духовенство при матушкином попустительстве вытесняет дворянство со всех государственных должностей? — мрачно поинтересовалась я.
Доминик кивнул и продолжил:
— Среди духовенства есть и противники тому, что происходит. Но их негласно заточают в тайную темницу и держат в таких условиях, чтобы они не очень долго прожили. Улька устроила побег троим таким заключённым. Судя по их рассказам, если бы не грызня за место патриарха, то этот пост бы уже учредили, и стал бы патриарх влиятельней монарха. И всё это при полном содействии королевы.
Я незаметно вздохнула. Подождала продолжения, и снова пнула своего раннего посетителя. Он опять меня правильно понял и принялся рассказывать о наблюдениях, которые сделал за время моего отсутствия. Нет, ну просто шпион какой-то. Куча цифр — и про деньги, и про численность войск, стражников, гвардейцев. Страна буквально рассыпалась на глазах потому, что королева не правила, а дворянство сильно поредело. Причём на полях сражении в Гринринге сложили свои головы достойнейшие из тех, кто всегда был опорой трону. Все эти паркетные пажи, камер-юнкеры, камергеры — это ведь та же дворовая челядь, только наследственная. Прихлебалы монарха, а не слуги отечества.
Доминика я прогнала, когда дворец уже явственно наполнился звуками, предшествующими подаче мне завтрака. Голода я не испытывала, а подряд и без пропусков деловито опустошила поднос, готовя свой организм к великим трудам наступающего дня. Сонька, делавшая мне утреннюю причёску, довольно хмыкнула:
— Ну вот, теперь и волосы подкрашивать не потребуется.
Поняла, что на посту принцессы произошла смена караула. И дала мне знать, что рада.
* * *Любовь. Говорят, она слепа. Поверьте, это утверждение является не истиной, а отмазкой для безответственных и лукавых проходимцев. Оправданием действий, совершённых под влиянием прилива гормонов.
Настоящая же любовь, та, что пришла ко мне, наоборот, многократно усиливает восприимчивость. Я иду пожелать доброго утра маме и легко читаю направленные на меня взгляды. В большинстве из них видно спокойное дружелюбие, но есть и такие, в которых сквозит надежда, испуг, затаённая печаль или недоумение. Всех значений не разгадать, но люди выражают своё отношение ко мне позой, взмахом ресниц или невольным жестом.
Вот группа придворных, ожидающих утреннего выхода королевы. Замираю в дверях и пережидаю череду церемонных поклонов. Примерно в половине из них отмечаю самолюбование — выделывая сложные, почти танцевальные экзерциции, пажи словно кричат во весь голос: «А вот, как я могу!» В движениях остальных улавливается разное — эта смесь демонстрируемых эмоций пока сложна для меня.
Киваю и вхожу в спальню. Как же я соскучилась по маме!
Чтобы не выдать этого, молчу и слушаю, изредка кивая.
— Так как же ты думаешь поступить с твоим будущим замужеством? — ага, передо мной теперь королева, требующая от наследницы престола принятия важного для государства решения.
— Мы расстанемся с принцем Домиником. Но мне потребуется ещё несколько дней для того, чтобы уладить это мирно, дабы не нанести обиды ни ему, ни его батюшке, — спокойно произнесла я.
— Хорошо, доченька. Славно, что ты, наконец-то перестала упрямиться, — мама улыбнулась.
На этом мы и расстались.
Глава 25
Разумеется, о своём замужестве я никому не сказала. Ульянка, мне кажется, поняла это и без слов. И её несносный Домик разумеется всё от неё узнал. Он часто «гуляет» по окрестностям и не всегда возвращается во дворец ночевать.
На самом деле я тоскливо и безнадёжно завидую сестре. Она просто и по-глупому счастлива. Эх-х-х.
Одним словом, переодеться в простолюдинское платье и среди белого дня выйти в город — чистое безумие. Но я сделала это, словно повинуясь внутреннему толчку. Сказала Соньке, что у меня заболела голова и заложила дверь спальни кочергой. Всё. Вперёд. Садовая калитка по-прежнему хранит нашу тайну.
Сейчас, в разгар дня, любимый должен трудиться в своей мастерской. Я просто посижу рядом и посмотрю, как он починяет башмаки. Скажете, что это у меня помутнение разума под действием гормонов? Помутнение — несомненно. Но гормоны тут не причём. Работает совсем другой механизм. Я ещё не поняла какой, и в Улькиных тетрадках ничего на эту тему мне не встречалось. Как будто какого-то кусочка души не хватает.
Любовь — это не только химия. Товарищество, дружба, мирное сосуществование или симбиоз — наверное, у каждой пары это бывает по-своему. И я не знаю, как будет у нас. Но отношения тайных любовников не кажутся мне идеальным вариантом. Так что я растеряна и хочу к мужу. Хотя бы рядом посидеть.
Тупичок, куда выходят крылечки лавок, грязен и уныл. Падающий снег тает, и земля размокла. Если в центральной части города каменные мостовые просто сырые и покрытые мусором, то здесь, ближе к окраинам под ногами чавкает размокшая земля и ноги скользят по глине. Однако, небывалое дело! Тут стоят две тачки, с песком и с камнями, и Савка ловко укладывает пластинки плитняка, устраивая мостовую. Ему помогают два мальца, а рядом на стуле сидит старикан и указывает, как повернуть, да куда положить.
Я встала на сухое место и замерла. Смотрела на движения озябших, в цыпках, рук мужа и меня отпускало напряжение. Сама я, недавняя — деловая и сосредоточенная, деятельная и решительная — возвращалась к жизни в моём собственном теле.
Кто-то привёз тачку, Савку оттёрли в сторону со словами:
— Отойди, криворукий. Опять за тобой придётся переделывать.
Он распрямился, повернулся в мою сторону:
