Олег Верещагин - Путь к звёздам
...чтобы что? Не разбудить?!
А если... если это сделало орудие его, серёжкиного, полка?!
Потом Серёжка увидел, как сторкадка с улыбкой наклонилась, нежно поцеловала то, что было губами когда-то, посмотрела на Серёжку - во взгляде было приглашение разделить гордость матери за своё дитя.
Серёжка не закричал, потому что знал: если закричит - то сойдёт с ума. Он сглотнул полный шипов твёрдый комок и сказал:
- Тётенька... пойдёмте со мной... чего вы тут ходите одна с... с... с маленьким? - он взял сторкадку за руку и повёл за собой. И она доверчиво пошла, что-то тихо напевая ребёнку на руках.
В её мире не было места войне, ужасу, смерти... Наверное, и Серёжка виделся ей кем-то совсем не тем, кем он был...
...К его удивлению в лагере никто даже не попытался обидеть сторкадку. Не то что делом - словом или взглядом. А он-то уже собрался защищать её - почему-то это казалось самым важным. Её накормили, указали место в отгороженном по-быстрому углу одного из кунгов, где можно отдыхать. Пробовали взять труп, но она с удивлённым смехом отказывалась, глядя недоумённо - мол, зачем мне его вам отдавать, он же мой и он со мной?
Смотреть на это было тяжело. Но настаивать и возражать - хотя тяжёлый запах быстро заполнил помещение - никто не пробовал. А полковник Жильцов сказал, что до завтра он решит, что делать с женщиной. Наверное, надо будет отвезти её в лагерь и лечить. Там есть специалисты, это точно...
...Серёжку разбудили собственные рыдания - такого с ним давно не было. Во сне он откапывал маму - и находил то, что от неё осталось. Он тряс её окровавленными, обожжёнными пальцами, целовал и просил: "Мамусенька, встань, бежим скорее, мамусенька, бежим, ты сгоришь, мамусенька!" - и просыпался, когда их накрывал огонь...
...Что это?! Рука?! Женская рука - наяву?! Что это?! Это...
- ...ма-ма... - простонал Серёжка. - Мамочка, не уходи... мне страшно... - и услышал тихое:
- Чишшшш... чишшш... - и тёплое дыхание поцелуя в лоб. - Чишшш... с эйта мам, тай'в мам, за'ни... сиипт, сиипт, за'ни... чишшш, сиипт, ал'та силле... чш, чшшш...
Он хотел сесть и оттолкнуть руки - это была не мама, конечно - но почему-то не смог. Было темно и никто не видел, что происходит.
И он закрыл мокрые глаза и, всхлипывая устало, но уже без страха, начал засыпать, слушая негромкое, защищающее ото всех - самых страшных! - бед пение. Слова были непонятными, но Серёжка их понимал всё равно, потому что все матери Вселенной желают своим детям перед сном одного и того же, одними и теми же словами...
...Он проснулся утром, ещё до общей побудки. Ночь была очень-очень хорошей, хотя ему ничего не снилось. Но первое, что он сделал - бросил взгляд на отгороженный угол.
Там никого не было.
Серёжку тряхнуло неожиданным беспокойством. Он вскочил, стал быстро одеваться (кто-то сонно цыкнул на него). И уже на выходе, на бегу обувая второй сапог, наткнулся на командира полка.
- А где... то есть, товарищ полковник, где... - тяжело дыша, начал Сергей. Жильцов вздохнул:
- Около кухни под навесом... Скоро отправим её.
- Я... - Сергей козырнул, хотел проскочить мимо, но задержался. Жильцов ждал - внимательно глядя на барабанщика. И Сергей решился. - Товарищ полковник... я ещё вчера думал... а что если, это мы... убили... убили её... - он смешался, тяжело замолк.
- Нет, - покачал головой Жильцов. - Сам подумай - когда мы могли, где? Это во время орбитальных бомбардировок... но понимаешь, Сергей, не важно это. Всё равно ребёнка убили мы. И ещё знаешь сколько? Не меньше двадцати тысяч сторков убили, когда били с орбиты. По городам били.
- Но тогда какая разница?! - шёпотом закричал Серёжка, забыв, что перед ним целый полковник, человек, которого он, Серёжка, любил и уважал, как отца. - Какая разница?! Он был маленький, а она его любила! Она его до сих пор любит, он до сих пор для неё живой! И что теперь?! Сколько их там, под развалинами?! По всей планете?! Что теперь-то?!
- Разница в том, что не мы начали такую войну, - тихо сказал Жильцов. - Не мы, Серёжка. Понимаешь, не мы её начали... А это ты запомни, то, что видел. И если будет хоть малейшая возможность - щади.
Сергей замолк. Опустил глаза, тяжело дыша. Потом - вскинул их и тихо, решительно сказал:
- Я буду. Мы их победим, но я всё равно никого... и никогда.
Полковник притянул к себе за шею слабо упирающегося мальчишку и прижал к жёсткой обтянутой тканью кирасе. На миг. Потом - оттолкнул и сухо приказал:
- Иди навести её. Думаю, это нужно...
...Женщина плакала. Плакала тихо, бессильно, чуть покачиваясь над свёртком, лежащим на её коленях. И Серёжка понял, что безумие её оставило.
Это же сказали ему и вскинутые на него - подошедшего - глаза. Глаза, на которых в миг выкипели в раскалённой ненависти слёзы. Глаза, полные зелёной холодной ярости.
- Ших'ан-ролл[15]! - раздалось шипение из узких красивых губ. Серёжка не успел даже дёрнуться - из левого рукава выскочил тонкий длинный нож...
...и не ударил, хотя мальчишка и не думал защищаться. Женщина остановила удар всего в ладони от шеи мальчика. Растерянно, беспомощно вгляделась в его лицо. Тонкое лезвие задрожало.
- Не надо, тётя, - тихо сказал Сергей и встал на колени, протягивая руки. - Его не вернёшь, а у меня папка есть. И брат. И тётя... ну, родная тётя есть... она меня растила, когда маму... ваши убили. И ты ещё родишь детей... А его давай отпустим. Не держи его. Ему же тяжело так.
Губы сторкадки задрожали вслед за стилетом. Потом разжалась рука, и оружие упало наземь. Сергей взял женщину за запястья, она хотела рвануться, напряглась... но потом обмякла и покачала головой. Высвободила правую руку, коснулась лба, глаз, губ земного мальчишки. Вздохнула и поникла головой.
Только упавшая рука тихо поглаживала расшитое покрывало...
...Останки малыша они хоронили вместе. Серёжка сам сложил костёр, а полковник выделил почётный караул. Наверное, это было нелепо - ведь, должно быть, на планете были сотни убитых детей. Но их-то проводить было нельзя. А этого ребёнка - можно. Стыдно не не суметь сделать то, что не можешь, хоть и хочется. Стыдно не сделать то, что можешь...
Полковник Жильцов объяснил женщине, что она может идти, куда хочет. Хотя лично он советует ей отправиться в лагерь и прямо сейчас может приказать её отконвоировать. Сторкадка что-то ответила - сухо, коротко. Полковник развёл руками, отдал честь. Пояснил людям вокруг:
- Она хочет идти в крепость. Я дал слово, что она вольна поступать, как угодно... пусть идёт...
...Сергей нагнал женщину у переднего края. Она остановилась, едва увидев его - около капонира со скорострелкой. Дальше начиналось жуткое поле - до самой циклопической стены, избитой и расшатанной взрывами.
- Не ходите в крепость, - мальчишка показал на женщину, потом - на серо-жёлтую дымящуюся тут и там скалу Хи`т Хру'ан Фэст, черкнул в воздухе рукой крест-накрест. - Мы, - тычок в грудь, - возьмём крепость, - хватающее движение в сторону скалы. - Идите в лагерь... - это Сергей не знал, как сказать и замялся. Но она, наверное, всё поняла. Улыбнулась, снова коснулась лба, глаз, губ земного мальчишки. Потом коснулась щекой его щеки - чуть нагнувшись и взяв его пальцами - прохладными, тонкими и сильными - за затылок.
Оттолкнула и, пройдя по переброшенному штурмовому мостику, пошла через поле - к крепости.
Сергей смотрел ей вслед - вслед смотрели все молчащие позиции - пока превратившаяся в еле различимую тень фигура не исчезла в открывшемся где-то внизу коридоре.
Который тут же вновь превратился в монолит стены
* * *Этот день оказался богат на неординарные события. Впрочем, о таком Сергей подумал лишь гораздо позже. А тогда он просто, гуля в свободное время по лагерю и подумывая, не пойти ли к лагерю для пленных, буквально споткнулся на ровном месте.
Ходить никуда было не надо.
Недалеко от генеральского кунга сидел настоящий сторк.
Сторк был моложе Серёжки. Наверное, года на два. Без оружия и доспехов, босиком, в плотной ячеистой густо-зелёной куртке-поддоспешнике и узких штанах того же цвета с валиками и гребнями амортизаторов. Знаков различия не было, но шитьё (тускло-серебристое, "полевое") на рукавах и воротнике указывало, что мальчик из Высокого Рода, а сама форма - что он всё-таки воюет. Пленный, что ли? Но потом Серёжка различил на правом плече белую широкую повязку - через подмышку. Парламентёр! Ну да, конечно, раз вообще без оружия и без обуви - Серёжка читал про такое. Неужели крепость решила сдаться?! Вот это ноооовоооость... Но... почему мальчишка-то?!
Мальчишка был бледный, даже сероватый какой-то - а точнее, наверное, просто неумытый до предела. Ярко-рыжие волосы коротко подстрижены - под шлем, вроде бы дети на Сторкаде обычно коротко не стригутся. Он сидел на корточках (дикая это поза была для Сергея, он сам бы просто сел на землю или даже полуприлёг бы), свесив руки между колен и глядел прямо перед собой. Видно было, то сидеть так он готов сколько угодно, а смотреть по сторонам ему неохота совершенно.
