Аркадий Стругацкий - Том 12. Дополнительный
— Что у нас сегодня на обед? — спросил сэнсей.
— А что бы вы хотели?
— Рыбный суп. И бутерброды из черного хлеба с аджикой.
Роберт не удержался, расплылся в улыбке, как довольный младенец.
— Жутко вредно!
— А наплевать. Все вредно. Поправьте меня, если я ошибаюсь: «Все, что есть приятного в жизни...»
— «Все, что есть хорошего в жизни, либо аморально, либо незаконно, либо ведет к ожирению». Первый постулат Пардо. Ладно, убедили. Будет вам рыбный суп с черным хлебом с аджикой.
— С хлебом с маслом и с аджикой!
— С маслом и с аджикой.
Сэнсей удовлетворенно вздохнул, снова лег навзничь и сложил ладони на груди.
— Замечательно, — сказал он. — Тогда я еще погоризонталю. После обеда сон серебро, а до обеда — золото!
Роберт не стал спорить.
Он вернулся к себе, на рабочее место, и сейчас же позвонили в дверь. Никому не было назначено на это время, и Роберт, заранее насупившись, пошел смотреть, кто там еще пожаловал. Оказывается, пожаловал несчастный Вадим Резалтинг-Форс, уже вполне протрезвевший, но — в своей штопаной серой штормовке, в кепчонке своей кожаной — похожий не то на бомжа, не то на студента-пропойцу, — замерзший, скукоженный, красноносый и мокрый.
— Я — к сэнсею, — объявил он прямо с порога в ответ на изумленно-неприветливый взгляд Роберта.
— Сэнсей занят.
Он словно ждал этого.
— Ну, я тогда просто с тобой посижу. Можно? Или ты тоже занят?
И такая жалкая готовность принять самое худшее, такая раздавленная гордыня, такая безнадежность пополам с жалобной заносчивостью прозвучала в этом вопросе, что Роберт, сам того не желая, посторонился и пропустил его в дом.
В прихожей он велел ему раздеться, повесить штормовку на плечики, велел кеды отсырелые снять и надеть гостевые тапочки, завел в туалетную, дал полотенце — вытереть морду. Вадим подчинялся беспрекословно и даже с готовностью, и Роберт подумал, что давно уже не видел такого Вадима: тихого, покорного, послушного. Видимо, вчерашнее «очищение подпространства души» сделало свое светлое дело.
Сначала он хотел отвести его в дежурку, а потом решил, что это будет слишком близко к сэнсею, и выбрал кухню. Тем более что скоро все равно надо будет готовить обед.
На кухне Вадим, как благовоспитанный мальчик, уселся на табуретку — ладошки под себя, — и они поговорили. Вполне светски.
— Чайку заварить?
— Чай-кю?
— Да, чайкю. Заварить?
— А какой у тебя?
— «Крепкий».
— Ну, уж я надеюсь, что не жидкий...
— Да нет. Называется так: чай «Императорский. Крепкий».
Вадим задумчиво спел:
— «Чай «Великий Тигр» каждый выпить рад...»
— Понятно. Может, кофей-кю?
— «Кофе пить будем и державу подымем!..»
— Хм. Ты сегодня в хорошей форме. Может, водочки?
— Нет, — сказал Вадим решительно. — Хватит с меня. Тем более я теперь человек внутренне чистый. Зачищенный, так сказать. Кстати, ты видел, как он это делает?
— Богдан? Нет. Не видел никогда. А что?
— Так. Интересно было бы посмотреть. «Зачистка», как никак, не хрен собачий. «Зачищение подпространства».
— Не знаю, не видел, — повторил Роберт. — Знаю, что он ушел к тебе со своим воспитуемым, с Вовой с этим, а потом через полчаса вышел, очень мрачный, и сказал: «Все, хватит с него, засранца...» То есть — с тебя.
— А Вова что сказал?
— А Вова не сказал ничего. У Вовы был такой вид, будто он вообще смутно представляет, где он находится и который на дворе год.
— Сильная штука — эта зачистка, — сказал Вадим. — Я ничего не помню. А проснулся — будто это не я. Будто выздоровел от какой-то застарелой пакости... Представляешь?
— Нет.
Вадим покивал, глядя мимо Роберта в окно.
— Будто совсем новый человек, причем даже — малознакомый. Мощная штучка — наш Богдаша. А я, надо признаться, никогда в него по-настоящему не верил. Думал, все это так, залепуха. Для старух... — Он помолчал. — Впрочем, в любом случае все это — ненадолго. Увы.
Роберт на захотел уточнять. Да он и сам знал, что — ненадолго.
— А Матвей где? — спросил он. Просто так спросил. Чтобы переменить тему.
— Я от него улизнул.
— Правда? А я думал, он внизу, у себя в машине сидит.
— Он наверняка сидит где-нибудь у себя в машине, но вряд ли внизу... А зачем он тебе?
— Да так. Поговорить хотел.
— А ты поговори со мной, — предложил Вадим. С самым серьезным видом.
(О чем? — сейчас же захотелось Роберту спросить. О чем нам с тобой сейчас разговаривать? Жаловаться друг другу, какие мы несчастные — полураздавленные жертвы рэкетиров?..)
— А что ты в этом смыслишь? — сказал Роберт вместо этого.
— В чем?
— «Вселенную создал Бог» — это геделевское утверждение или нет?
— Что значит — геделевское?
— Ну такое, которое нельзя ни доказать, ни опровергнуть.
Вадим посмотрел, искрививши рот, а потом пробормотал:
— Мне бы твои заботы.
И тогда Роберт вдруг решился. Какого черта? Пусть знает. Он же до сих пор надеется на что-то, приперся вот — унижаться...
— Ты зря сюда приперся, — сказал он. — Сэнсей не станет нам помогать, причем по двум даже причинам. Во-первых, он явно хочет, чтобы мы сами решили эту твою проблему. Без него.
— Понятно. А во-вторых?
— А во-вторых, Аятолла его клиент.
— Врешь, — сказал Вадим, и глаза у него снова сделались вчерашние — глаза неудачливой нищенки, только трезвой.
— К сожалению, нет. Не вру. Так что придется тебе рассчитывать только на себя.
Теперь Вадим смотрел на него с внезапным удивлением.
— Слушай, ты — жестокий человек. Почему? Или ты меня за что-нибудь не любишь?
— Да ничего подобного, — сказал Роберт нервно. — Просто мне надоело смотреть, как ты мыкаешься без всякого толку. Не поможет тебе никто, забудь. Мы — не способны, а он — не захочет.
— Ну, спасибо, — сказал Вадим медленно. — Утешил товарища. Спасибо тебе, родной мой и дорогой...
Роберт не стал дальше разговаривать. Он повернулся к Вадиму спиной и выдвинул (с грохотом) овощной ящик. Выбрал четыре картофелины покрупнее, бросил их (с грохотом) в мойку. Потянулся за ножом. На душе было погано, словно он сделал какую-то ненужную и совсем бесполезную пакость. Хотя на самом-то деле давно уже надо было ему сказать все, как оно есть. Правду. Горько-соленую. Правда вообще — штука малоаппетитная, а иногда и вовсе несъедобная... Вот пусть он и переваривает эту свою горько-соленую, несъедобную. Тут уж ничего не поделаешь — ему теперь все равно с этим жить...
И тут он вдруг обнаружил, что за спиной у него сделалось как-то необычайно тихо. Словно там никого больше не было. Словно Вадим (совершенно бесшумно) встал вдруг и ушел. Исчез. Испарился. Он быстро поглядел через плечо. Вадим сидел в прежней позе (ладошки под задницей), только голову втянул в плечи и нахохлился как больной воробей. Глаза у него были широко открыты, но, похоже, он ничего перед собою не видел.
— Эй, — тихонько позвал его Роберт.
— Эге ж... — так же тихонько откликнулся Вадим.
— Ты чего это?
— А что? — выражение Вадимова лица отнюдь не переменилось. Он разговаривал словно во сне.
— Тебе плохо, что ли?
— Нет, — сказал Вадим. — Мне хорошо. — Он вдруг улыбнулся, и это выглядело странно и даже страшновато, словно улыбнулся неживой предмет. — Рожа исчезла! — объявил он вдруг.
— Какая рожа?
— Красная, — сказал Вадим, по-прежнему словно во сне. — Генеральская. С усами.
Роберт схватил ближайший чистый стакан, быстро плеснул туда минералки и сунул Вадиму под нос. Тот отшатнулся.
— Перестань! — сказал он возмущенно, высвободил из-под себя руку и с досадой отстранил стакан покрасневшей ладошкой. — Со мной все нормально. Ты не понимаешь: рожа исчезла. Полгода она передо мной маячила, как приклеенная, днем и ночью, а сейчас я поглядел — а ее нет!
— А что есть? — спросил Роберт на всякий случай.
— Ничего нет. Пусто... — он вдруг отобрал у Роберта стакан и жадно выхлебал его до дна. — Ф-фу, даже в пот ударило. Надо же...
Он хотел еще что-то добавить и даже рот уже раскрыл, но говорить не стал, а вместо этого резко повернул голову — ухом вперед — к двери в коридор, и тогда Роберт тоже услышал приближающиеся оттуда тяжелые шаги и шаркающие щелчки шлепанцев по паркету. Как мой Кот-Федор, подумал он. Надо будет записать в донесение: «Он может двигаться бесшумно, как сквозняк, а иногда шумит и топает, словно горожанин в лесу...» Кот-Федор. Тот тоже умеет, при желании, изобразить лошадь: топ-топ-топ-топ...
Сэнсей появился в дверях, благостный, домашний, в пижаме.
— А, — сказал он, улыбаясь. — Вадим Данилыч! Лично! Рад вас приветствовать у наших пенатов. Обедать будете?
Вадим поднялся, но сделал это как-то странно, с паузой, — словно сначала подниматься не хотел вовсе, а потом все-таки раздумал и, так уж и быть, поднялся. И говорить ничего не стал в ответ на приветствие, только поклонился... И не поклонился даже — кивнул коротко, как кивают при случайной встрече нежелательному знакомцу. Сэнсей сказал:
