Ари Ясан - Дом тысячи дверей
Теперь черед обоняния. Тут уж все пошло как по маслу. В. даже сглотнул слюну, вдохнув сладковатый запах ветчины смешанный с ароматом свежевыпеченного хлеба. Само собой, тут же В. ощутил во рту вкус хорошей сочной колбасы и поджаристой корочки. В. сам удивлялся, как легко ему давалась модификция! Он уже не сомневался, что через пару минут его воображаемый бутерброд превратится в настоящий. Только вот «услышать» бутерброд не так-то просто. В. ограничился тем, что вспомнил хруст хлеба, нарезаемого не очень острым ножом.
Оставалось последнее, но как догадывался В., самое важное. Тут В. застрял надолго. Ему никак не удавалось «полюбить» бутерброд. Он помнил, что должен «присоединить к себе» бутерброд. Он представлял на своем теле некий экзотический нарост в виде хлеба с колбасой, но что-то подсказывало В., что здесь речь шла о более высоком единстве, чем подобная мутация тела. Он, конечно, всей душой желал слиться с бутербродом в единое целое (то есть попросту съесть его), но подозревал, что это не совсем то, что нужно. «Как же мне полюбить бутерброд? - спрашивал себя В., сам удивляясь, что всерьез задумывается над такой галиматьей. - Достаточно ли легкой привязанности или нужно воспылать к бутерброду нешуточной страстью?»
В. сосредоточился и на время абстрагировался от еды. Любовь… любовь… что В. знает о ней? В. перебирал в своей памяти вспышки чувств, которые он мог бы назвать этим высоким словом. Что такое любовь? Вот эта нежность – мягкая, тающая? Или вот эта страсть – тяжелая, гнетущая? Проблеск надежды, радость или восторг? Должен ли В. ощутить какое-то вполне определенное чувство или годилось бы любое, которое он сам может назвать любовью? На эти вопросы В. не знал ответов, и спросить было некого.
Он повторял: «Я люблю бутерброд, люблю! (Да уж, люблю, это точно, а уж как я люблю макароны с мясом!). Я люблю бутерброд, обожаю, жизни без него себе не представляю! (Точно, еще пару часов без еды, и представляться мне будут одни только бутерброды…)».
Но нет, любовь получалась какая-то не такая. В. и так и сяк примерялся к бутерброду, но все равно «любить» бутерброд В. мог только в одном смысле – который подразумевает человек, когда говорит: «Я люблю котлеты с луком». Что-то подсказывало В., что настоящая любовь основывается на чувстве уважения, а как он мог уважать бутерброд? И в конце концов В. довольствовался лишь легкой нежностью в отношении сего гастрономического изыска. Он открыл глаза.
Оглядев все пространство вокруг себя, В. не обнаружил ничего, хоть отдаленно напоминавшего бутерброд. Зато другой предмет вдруг обратил на себя внимание В.: у стены стоял торшер. В. присмотрелся внимательнее к торшеру и холодок пробежал у него по спине. Последний раз он видел этот торшер в чулане. Может быть, там был какой-то другой торшер, а этот уже давно стоит тут?
Нет, это именно тот торшер, из чулана, в этом В. не сомневался, как и в том, что он не приносил сюда эту большую несуразную штуковину. И словно бы у В. было мало поводов для волнения и страха, этот проклятый торшер вдруг включился, осветив всю комнату уютным оранжевым светом. Трясущимися руками В. схватил торшер, отчего тот мгновенно погас, и держа его подальше от себя, быстро отнес в чулан. Хлопнув посильнее дверью, он закрыл его там рядом с другими бесполезными вещами, такими как Парадный Татачи и прочая дребедень.
Опять ему понадобилось время, чтобы придти в себя. В. легко мог поддаться панике и чуть ли не выть от страха. Ему пришлось призвать на помощь всю силу своего разума, чтобы худо-бедно объяснить себе такую явную нелепость, как внезапное перемещение торшера. Было что-то очень жуткое в том, что предметы в этой «комнате» или как там еще ее называют, могли самостоятельно передвигаться. В. так испугался, что чуть не стучал зубами от страха, но вдруг его озарило: это шуточки Джаджа или Леяны, а, может быть, и самого Мистера. Ффухх! Эта мысль сразу успокоила В. Что ж, это вполне им по силам, и кроме того, это, конечно же, в их духе. Такое объяснение вполне удовлетворило В., и он выкинул мысли о торшере из головы.
Однако же, оставалась другая неприятность: модификция не покорилась В. Может быть, еду нельзя модифитить, сделал вывод В., и попробовал сотворить что-нибудь несъедобное. Он выбрал граненый стакан. Затратив немало усилий, он смог кое-как «увидеть, услышать, ощутить, унюхать» и даже «попробовать на вкус» стакан. С любовью опять вышла неувязка, но определенно, стакан В. уважал больше, чем кусок колбасы.
В. открыл глаза. Никаких стаканов. Зато перед ним лежало махровое полотенце голубого цвета. Такое полотенце Леяна заказывала в Раздаче, и оно лежало себе преспокойно в чулане до сего момента. Что за ерунда? Почему вместо того, что хочет создать В., появляются предметы из чулана? Наверняка, это Мистер подшучивает над В.! Или Джадж… или Леяна. В. взял полотенце двумя пальцами, словно опасаясь, что оно вот-вот загорится, и отнес его в чулан.
В. вздохнул. Оказывалось, видимо, что какие-либо магические действия у В. получались только в присутствии других обитателей Дома. Эта мысль была похожа на правду. Обитатели Дома как бы несли с собой атмосферу волшебства, которую сам В., в одиночестве, не был в состоянии вызвать. В. окончательно разочаровался в модификции и больше не пытался ничего сотворить.
Время шло, час за часом, но никто не появлялся. Наступил вечер (судя по ощущениям В., хотя он мог и ошибаться, ведь часов у него не было). Утренний оптимизм В. сменила тоска. Призрачные надежды на спасение развеялись. В. еще боялся себе признаться в этом, но очевидно было, что сегодня в его комнату уже никто не придет.
В. вдруг почувствовал себя таким бесконечно одиноким, что ему захотелось плакать. Он сидел на полу в коридоре и смотрел на стену, в которой так и не появилась дверь лифта. Он не находил в себе сил даже подняться на ноги. В. тупо пялился на эту стену, хотя ее вид и растравлял его раны, заставляя опять вспоминать о том, что он по своей глупости оказался в заточении, причем не в тюрьме, а кое-где похуже.
По крайней мере, в тюрьме есть другие узники, или тюремщики, с которыми можно перекинуться парой слов. И там есть окна, мечтательно думал В., пусть маленькие и зарешеченные, но через них можно видеть кусочек небосвода – голубой безграничной дали с бегущими по ней облаками.
Ах, этот проклятый Дом тысячи неуловимых дверей! Сейчас В. мечтал только о том, чтобы оказаться за его стенами. Он так и знал! Знал с самых первых минут, что здесь с ним случится что-то нехорошее! Он ужасался при мысли о том, что ни одна живая душа не знает о его несчастье, кроме, конечно, Мистера и его прислужников, которые, разумеется, были не в счет, ведь именно они сыграли эту злую шутку с В.
Он чувствовал, как в нем закипает ярость. Хотя В. знал, что ему некого винить в своем бедственном положении, кроме самого себя. Он сам бездумно последовал за проходимцем в дурацкой шляпе, который, наверное, уже тогда задумал убить В.!
В. боялся признать тот факт, что он брошен в этой треклятой комнате на свою погибель; он все еще надеялся, что все происходящее это не более чем глупая шутка или, может быть, нелепая ошибка. Лишь бы эта ошибка не стала роковой! А может быть, о нем просто забыли? Джадж вполне на такое способен. Или это очередное испытание? И Мистер сейчас самолично наблюдает за В. и тихонько похихикивает?
Да, скорее всего так и есть, со вздохом признался сам себе В., и опять почувствовал, как в нем тлеет уголек ярости, грозя разрастись в такой пожар, который уничтожит последние остатки его самообладании. Но он держался изо всех сил, не позволяя искре разгореться в пламя. Что ж, если это испытание, и за ним тайно наблюдают, он не даст своим мучителям повода для злословия.
В. сел в кресло, пытаясь выглядеть спокойным, но внутри у него все клокотало. И опять его взгляд уперся в стену, В. повернул голову влево – снова стена, повернул вправо – стена и там. Только чтобы не видеть этих мерзких стен, В. задрал голову вверх, но и там его ожидала очередная преграда – потолок. Скрежеща зубами от негодования, В. закрыл глаза. Как ни противно было самому себе в этом признаваться, но более всего в эту минуту В. хотелось заплакать. Он чувствовал себя ребенком, которого хулиганы заперли в темном чулане, и он был близок к тому, чтобы как ребенок завыть в полный голос, призывая на помощь свою заботливую мамочку.
Такого В., разумеется, себе позволить не мог. Он пытался сохранять хотя бы видимость спокойствия, но обида от этого не уменьшалась. «За что они так со мной? - думал В. и чувствовал, как увлажняются его глаза. - Пусть они знают больше, чем я, пусть они сильнее меня, но кто дал им право так глумиться надо мной? Неужели им неведомо милосердие? Где же справедливость?»
Так размышлял В. и не находил ответов на свои вопросы. О чем он только думает, какое там милосердие! Разве он не понял с первого взгляда, что эти люди совершенно другие, что они абсолютно безжалостны? Как лихо и без малейших колебаний они оттяпали В. руки! Наверное, для них В. был кем-то вроде подопытной мыши, а значит, они не задумываясь прихлопнут его ради интересных результатов эксперимента.
