Наталия Новаш - И я там был..., Катамаран «Беглец»
Тем временем карлики принесли с плота не замеченный мною ранее черный ящик размером с большой сундук, откинули крышку и начали доставать оттуда толстые медные трубки длиною в локоть и самых разных форм: одни были совсем прямые, другие — согнуты под прямым углом или изогнутые плавно, как тело змеи.
Инструментами занимались двое, тогда как третий с обыкновенным сачком на палке бродил по берегу. Я внимательно наблюдал за ним, пытаясь понять, кого же он столь старательно вылавливает в сухой осоке.
Меж тем сачок понемногу наполнялся.
— Жаба, — прошамкала мне в ухо старуха, чьи глаза видели вдаль лучше моих. — В сачке сидит большая жаба, а сверху восемь куриных яиц…
Карлик продолжал поиски, поминутно наклоняясь, и в итоге я насчитал еще четыре удачных находки. Сачок, наконец, наполнился до краев.
Плеск воды заставил меня посмотреть в сторону плотов. Двое карликов запросто выволокли из воды голого человека. Они поднесли его к розовому яйцу и принялись запихивать головой вперед в широкое отверстие. Человек кричал и сопротивлялся… Третий карлик подтолкнул жертву за ноги, и тело вошло, как пробка в бутылку.
Тогда дружным толчком они установили яйцо на торец. Сквозь почти прозрачные розовые стенки было видно, как человек скатился на дно и затих. Я только сейчас обратил внимание, что весь сосуд, как и черный ящик, стоявший метрах в двух от сосуда, оплетала медная паутина из ловко соединенных трубок.
Карлик выложил из сачка в ящик все двенадцать яиц. В это же время двое его сообщников ловко собрали еще одну, совершенно прямую трубку и соединили ею медную сеть ящика и сосуда.
Над яйцом вспыхнуло светло-голубое свечение. Пламя перешло по трубке на черный ящик. Человек на дне сосуда забился в судорогах. Душераздирающий крик вскоре затих, свечение тоже сделалось едва заметным.
Три карлика явно ждали чего-то. Один вдруг присел на корточки, второй вскарабкался ему на плечи, а сверху оказался тот, что был с сачком. Все трое разом выпрямились, и верхний закинул жабу в сосуд. Яркое голубое пламя снова жадно лизнуло стенки яйца и тотчас перекинулось на медные трубки ящика.
Двойной сатанинский вопль — жабы и человека — донесся из разверстого яйца.
Немного выждав, один из карликов приподнял ящик, и соединительная трубка упала на землю.
Из открытого ящика принялись выпрыгивать мокрые твари, не отличимые друг от друга и от своих создателей, разве что количество пальцев на лягушачьих лапах было у каждого свое. Но та же нечеловеческая безжалостность птичьих лиц, злоба в глазах и нескоординированность движений…
Я насчитал двенадцать гомункулусов. Старуха, словно читая мои мысли, зашептала, шепелявя, пророчество из книги премудростей:
— …И хлынут враги рода человеческого через границы Митгарда, и станут выращивать гомункулусов и драконов, чтобы несметной ратью завоевать человеческий мир, данный нам господом в давние времена…
Орда тварей потащила розовое яйцо к кострищу… Не сказать человеческим языком, как выволокли они святого мученика, разрывая по частям еще трепещущее живое тело и бросая окровавленные куски на гору трупов своих сородичей… Когда яркое пламя, гудевшее в тихих сумерках, предавало небытию все то, что, сливаясь, вскипая в огне, шипело, вспенивалось и наполняло мерзким едким зловонием воздух вокруг, я с отчаянием думал: «Вот судьба, ожидающая наш мир и каждого в этом мире… Всех ожидает одна судьба и один исход, если мир идет не туда, если крах предначертан миру… И грешник, и праведник сгорят и сгинут, смердя до небес, падут от рук нечеловеков, творимых низкой нечистью вопреки божественному провидению и мировой гармонии… И все мы обречены, если мир этот обречен — а он движется к своему концу, ибо не видно силы, способной противостоять силе нечеловеческой и всему человеческому бесконечно чуждой…»
Старуха в ужасе крестилась и шептала молитвы.
Меня же вдруг охватило полное безразличие к своей судьбе. Блаженны видящие гибель мира. Что жизнь человеческая, когда рушатся царства?! Нет страха, ибо нет спасения и нет даже намека на него.
И вот тогда в душе моей внезапно зародилась странная надежда.
Отсутствие страха перед судьбой снимает шоры. Тот, кто ясно видит впереди бездну, способен сделать самый неожиданный поворот… И этой легкости никогда не поймет незрячий.
Незрячий, всегда идущий прямым путем — желанная жертва бездны. Я поблагодарил судьбу за найденные мной в дупле книги. Нехитрый скарб чернокнижника — какой подарок судьбы! И да простит меня Господь — другого выхода не оставалось, я был убежден.
Тем временем почти стемнело. Карлики и сотворенные ими твари — все вместе — перетащили яйцо и черный ящик на плоты, а сами возвратились к костру, где принялись палками выгребать из жара и яростно вырывать друг у друга еле дымящие кости с остатками обгоревшего мяса…
Этой-то минуты я и дожидался. Я сложил оба тома в свой мешок и простился с бедной старухой. Когда я шагнул к двери, она заплакала. Но, оставаясь здесь, в подвале, я уже ничем не мог помочь ни ей, ни хромоножке…
На мельнице уютно, по-домашнему пахло мукой. Я сел на мешок с зерном и зажег припасенный огарок свечи. Пламя озарило дощатые стены, разогнав летучих мышей. Жернов служил мне столом, так что я мог удобно расположиться с книгами. Не знаю, листала ли их еще когда-либо рука доброго христианина…
Я старательно изучал запретные премудрости, ибо, как уразумел я, лишь они одни могли теперь приблизить меня к цели, благостной по сути, что я перед собой поставил. Неисповедимы божьи помыслы и те пути, которыми во исполнение их предначертано идти нам, смертным!..
Вскоре, однако, меня постигло глубочайшее разочарование — я не мог воспользоваться ни единым советом: под рукой всякий раз не оказывалось нужных вещей. То не хватало сорванных в новолуние цветов вербены, то высушенной лягушачьей шкуры, то майской росы или магического кристалла, не говоря уже о деревянной шпаге и черных локонах с головы непорочной девы…
Отчаянье охватило меня. Нет горше муки, чем собственное бессилие.
Наконец я решил поступить так, как не делал вероятно, никто и никогда.
Обломив у реки ветку бузины, я очертил ею магический круг, после чего, высыпав на пол пшеницу, накрыл свою голову чистым мешком из грубого льняного волокна; затем сжег в котелке пойманного тут же паука и ветку мяты, случайно найденную у порога… А потом принялся читать вслух все подряд заклинания с открытой наугад страницы.
Комната тотчас наполнилась стуками, диким ревом и топотом звериных копыт. Засверкали молнии, яркое пламя вспыхивало за пределами очерченного мной круга. Потом все исчезло, и загрохотал гром. Ведьмы завыли на все голоса, пламя снова начало лизать стены, но ни одна из вызванных мной стихий не проникала за невидимую черту.
Я читал следующие заклинания, и сонмы бесов скалили свои морды, скрежетали зубами и в изнеможении бились о незримую преграду, словно не в силах были откликнуться на мои призывы.
Все было бесполезно. Те, кого звал я на помощь, явственно рвались на зов, но казалось, они не слышат, не видят меня. Что-то не пускало их в очерченный мной магический круг.
И тогда прозвучал неведомый, тихий, почти ласковый голос — из дальнего ли угла, во мне ли самом, не знаю толком, но я невольно содрогнулся, когда услышал эти страшные слова:
— Брось крест!
— Силы небесные! — возопил я тогда. — Могу ли я, убогий, жалкий, червь земной?!.
— Ты обратился к нам, ища поддержки и защиты, — силы неба, видимо, не очень-то к тебе благоволят. Что ж, мы тебе дадим и помощь, и защиту, и все-все, что пожелаешь, но для этого… брось крест!
— Предать… — пробормотал я. — Не могу, не смею! Хотя, каюсь, не единожды осмеливался подвергать сомнению… Но!.. Все ведь — только в мыслях…
— Тогда мир погибнет! — угрожающе ответил голос. — Прикрываясь благостной личиной, он идет к концу. И ты — пособник этого конца. Да-да! Так выбирай же, что тебе Сохранить свою приверженность пустым догматам, но дать миру сгнить и развалиться. Или…
— Значит, если все, как ты мне говоришь…
— Решай! Спасешь свой никому не нужный — очень скоро никому уже не нужный! — идеал, и потеряешь мир, в котором этот идеал мог бы еще хоть что-то стоить. Но ведь ты мечтаешь именно о благе мира… Или я ошибся?
И тогда, ужасаясь содеянному, однако, и вправду же, не видя теперь иного, более… пристойно-человечного, разумного пути, я со стоном сорвал с груди серебряный крест и швырнул его прочь, за пределы магического круга…
И как только крест мой блеснул в воздухе и, звякнув, упал у порога, белый потусторонний свет залил мельницу. Стены и потолок заколебались, искаженные нездешним пламенем, грянул вселенский колокол и оглушил меня… Все замелькало… Видения неведомых стран сменяли друг друга, и сонмы ярких миров помчались перед очами, как в сновиденьях пророков. Я замертво рухнул на пол, и лишь богу известно, было ль на самом деле или привиделось мне в бреду все, что случилось дальше…
