РОБЕРТ ХОЛДСТОК - Lavondyss_Rus
Таллис хотелось подбежать и обнять своего мужчину, своего Юного Оленя. По причинам, в которые ей не хотелось вникать, она чувствовала к нему любовь и печаль. Но тут он внезапно радостно закричал и через высокую траву помчался туда, где человек вел хромающую лошадь к Полю Найди Меня Опять.
Дженвал пережил встречу с ойзином.
IV
— Джагутин — легендарные охотники, — прошептал Скатах Таллис позже, уже ночью, когда они сидели вокруг маленького костра, зажженного на поляне. Он рассказал, что в той легенде было много форм мифаго, восходивших ко времени, полностью неизвестном в запретном для Скатаха мире, Англии. Первые формы Джагутин был скорее искателями, чем воинами. Из всех кланов выбрали лучших охотников и поручили следить за тем, что позже назвали «Ледниковым периодом». Они обыскивали долины, плато и леса в поисках стад животных, и помогали кланам найти тепло и еду в мире, который решил их уничтожить.
Во время жизни в диких лесах Скатах встречал поздние формы всех двенадцати. Их число никогда не менялось, почему — не знал никто. Двенадцать всадников скакали вместе, двенадцать одиноких душ, которых схватил и тянул за собой ветер судьбы. Их могли призвать в любое мгновение, и голос, призывавший их, был голосом Земли, а фигура — фигурой Женщины. Ее называли Джагад. И когда она сгибала палец, один из Джагутин отправлялся путешествовать через века и никогда не возвращался. И входил в легенду.
Сейчас от всего отряда героев осталось только три всадника. Сам Скатах был «чужаком», фигурой, тоже прославленной в мифах. Сегодня вечером он решил, что Джагад решила призвать Дженвала, но нет: на этот раз героический поступок не оторвал воина от товарищей.
В последнее время появились другие формы Джагутин. Некоторые из них были дикими и странными: высокие, одетые в меха мужчины, с рогатыми головами или ветвями дерева, маскировавшими их настоящую природу. (Одним из таких деревьев был Боярышник, под который сам Скатах маскировался в земле «первой плоти», и одно из двух деревьев — наряду с дубом, — к которому Таллис чувствовала особую симпатию.) Уинн-Джонс рассказывал истории об Артуре, круглом столе и о рыцарях, одетых в броню, сверкавшую как вода при луне; ее не могла пробить самая быстрая стрела. На самом деле это были последние формы Джагутин, потерявшие свои древние имена. Скатах видел их мельком и ему они показались призрачными, почти не материальными. В основном он встречал более ранние формы, скорее дикие; они искали места и тотемы, смысл которых он не мог понять.
Но Таллис могла бы.
— Если бы я более внимательно слушал отца, — мрачно пробормотал Скатах. — Он так много понимал! Но, как я уже говорил тебе, в цикле легенд о Джагутин есть одна, рассказывающая об «изгнаннике», чужаке, сверхъестественной фигуре, обладающей знаниями и талантами, которыми не обладают сами Джагутин. В лесу такие персонажи изменяют легенду, придают ей другой вид. Если Гарри пришел в лес, он, скорее всего, путешествует вместе с Джагутин, в одной из их форм. Для тебя он настоящий человек, но для нас — существо из странного и загадочного «Иноземья».
При свете факелов улыбка Скатаха казалась очень знакомой.
— Завтра мы пойдем в глубь леса. И, что бы ни случилось со мной, ты должна слушать истории о Джагутин и смотреть во все глаза. Только так ты сможешь найти своего брата.
Внезапно он горько рассмеялся.
— Видишь? Я уже исполняю свою роль в рассказе. Я — существо из запретного мира, вернувшееся в землю отца и обнаружившее, что она для него закрыта. Я не принадлежу ни одному миру. Дженвал этим очень взволнован. Курундолок считает, что меня надо принести в жертву. Гвиллос согласился сопровождать меня к месту моей смерти. И все поступки моих друзей — часть легенды. Ты еще увидишь это. Ты будешь искать брата, но все, что ты сделаешь, все, что люди сделают вместе с тобой или для тебя — часть их мифа. Они не могут помочь сами себе. Как моя мать не смогла сопротивляться призыву к продолжению ее легенды. Она жила с изгнанником, призраком из запретного мира. И родила этому призраку ребенка. Потом Земля позвала ее и она ушла.
— Делать что?
— Нечто одновременно ужасное и чудесное, — печально сказал Скатах. — Закончить цикл рассказов, которые поразили бы тебя до глубины души, если бы ты услышала их.
— Расскажи...
— В другой раз, — твердо сказал он. — Сначала мы должны найти твое животное-проводник. Такое должно быть. Должно быть животное, которое постоянно наблюдает за тобой...
— Сломанный Парень, — прервала его Таллис. Она поняла это еще в своей комнате, несколько часов назад, когда Скатах впервые заговорил о гурле. — Но имей в виду: он жил в округе еще до моего рождения.
— Конь? — спросил Скатах.
— Олень.
— Ждал тебя, — уверенно сказал юноша. — Его послали ждать. Скорее всего ты сама.
— Разве такое может быть?
— Попытаюсь объяснить, — ответил он. — Годы, месяцы... в лесу они не имеют смысла. Когда я уходил, отец предупредил меня только об одном: разные части леса живут с разной скоростью. Поэтому в лесу все времена года перепутаны.
— Я должна найти зиму. Я точно знаю, что найду Гарри именно там.
Скатах успокаивающе улыбнулся.
— Конечно. И я сделаю для этого все, что в моих силах.
— Но я не могу бросить дом! — громко сказала Таллис с паникой в голосе. Курундолок зашевелился под толстыми шкурами, потом опять уснул. Таллис вспомнила слова отца. Мы не вынесем, если потеряем тебя; не после потери Гарри.
Она много лет пыталась заставить родителей поверить ей, понять ее, и в первый раз — в этот самый вечер, до того, как земля стала рожать камни и птиц — они согласились пойти с ней и посмотреть на то, что не давало ей покоя.
Она предаст их, если уйдет сейчас.
И разобьет их сердца.
Скатах, освещенный пламенем гаснущего костра, внимательно посмотрел на нее. Наконец он тихо спросил:
— На какое время ты можешь позволить себе уйти?
— Не поняла...
— Ты можешь уйти со мной на день?
Она никогда не думала о таком.
— Конечно.
— На два?
— Семь дней, — сказала она. — Они будут волноваться. Но если я дам им знать, что меня не будет только неделю, за это время они не сойдут с ума. Если я вернусь через неделю...
Скатах наклонился вперед и многозначительно поднял палец.
— На краю леса, не в чаще, ты можешь прожить месяц, а в твоем мире пройдет неделя. Отец был уверен в этом.
Таллис вспомнила дневник Хаксли и запись об отсутствии Уинн-Джонс.
— Месяц чтобы слушать, смотреть и спрашивать, — продолжал Скатах. — За месяц ты вполне можешь узнать, где держат твоего брата. Ты уйдешь на четыре недели, а вернешься через одну. И ты можешь уходить и возвращаться, используя собственные таланты. А я смогу попасть домой, с твоей помощью. Что скажешь?
— Нам нужен Сломанный Парень. Я должна отметить его...
— Он придет, — уверенно сказал Скатах.
Таллис улыбнулась и кивнула.
— Я согласна, — сказала она.
— Тогда давай спать. Завтра нас ждет трудное путешествие.
Несколько раз она видела Сломанного Парня в сумерках, дважды на рассвете, но никогда днем или ночью. Так что она последовала совету Скатаха, завернулась в грубое шерстяное одеяло, свернулась у горячих угольков костра и устремилась в сон.
И желанный отдых пришел к ней, усталой и растерянной. Ей снилось, что она, как призрак, летит через густой лес, вылетает на широкое горлышко и через глубокое ущелье с отвесными склонами глядит на странный замок, возвышающийся на лесистых утесах в миле от нее. Она опять поворачивается лицом к лесу, но деревья ускользают в сторону и к ней устремляется огромная стена из снега и льда, приливная волна зимы. Перед ней, спасая свою жизнь, бегут несколько человеческих фигурок.
Они пробегают мимо, от них пахнет смертью. Среди них ребенок, несущий маленький деревянный тотем, совсем не похожий на огромный гниющий идол в саду разрушенного дома. Ребенок кричит: райятук. Снег настигает их. Они барахтаются в нем и громко кричат, и Таллис тоже кричит, стараясь подняться над крутящимся льдом; она хватается за холодные мертвые ветки деревьев и карабкается к свету, а жидкая зима пытается утопить ее.
Сражаясь с набегающим приливом она видит пещеру, зев которой широко открыт. Рев оглушает ее.
Звериный рев, он все ближе и ближе...
Опять и опять, и она узнает его. Она почти утонула, но кто-то трясет ее; друг, он заставляет проснуться...
Проснись... проснись...
Она открыла глаза, но часть ее продолжала спать. Огонь еще мерцал, его сладкий дым поднимался в ночное небо. Около нее на корточках сидела женщина. Образы из сна закувыркались, огонь мерцал и менялся. Проснулась, но еще сплю. Таллис оказалась мире, расположенным между двумя состояниями сознания, где ходят мифаго, где женщины-габерлунги легко могут дотянуться до нее.
