Александр Розов - Голод богов (1)
— А может, с этой целью Странники и создали хранилище «подкидышей» — предположила Вики-Мэй, — чтобы через 50 тысяч лет погубить этот, как ты выражаешься, миф.
— Не надо приписывать Странникам всеведения, — буркнул Румата, — они им не обладают и этому есть доказательства. И тем более не надо думать, что для Странников свет клином сошелся на землянах. С чего бы вдруг? Скорее, мы для них просто один из видов высокоорганизованной фауны. Не более. А зиготы «подкидышей» — просто банк генов редких животных. 13 штук обоего пола, чтобы в случае чего без труда восстановить вымерший вид. Понятное, очевидное объяснение, без дурацкой мистики средневекового образца. Земляне, как мы знаем, не вымерли. Но и не поумнели — поэтому, перепугались, запутались в своих суевериях и, в конце концов, испортили хорошую вещь, вместо того, чтобы извлечь из нее очевидную пользу.
— Один из видов высокоорганизованной фауны, — задумчиво повторила девушка, — биохимия с биофизикой и машина Тьюринга. Пусть даже и недетерминированная. Какая все это проза, если разобраться.
— Почему непременно проза? — удивился Румата, — разве музыка перестает быть музыкой оттого, что она просто комбинацию продольных волн в газе? А радуга перестает быть радугой оттого, что она лишь световой эффект в разреженной водяной взвеси? Или, например, оргазм… нет, про оргазм не буду, а то ты опять дашь мне по физиономии.
— Я была не права, — сказала Вики-Мэй, — Ну, хочешь, я извинюсь еще раз. Или надо исполнить танец живота, чтобы тебя утешить?
— Все равно я, на всякий случай, не буду про оргазм… Слушай, а ты правда умеешь?
— Что умею?
— Танец живота, — пояснил он.
Девушка звонко расхохоталась.
— Какой же ты все-таки, бесчувственный бегемот. Разве любимый мужчина перестает быть любимым мужчиной оттого, что является толстокожим, бесчувственным бегемотом?
— Почему бесчувственным? — возмутился Румата, — очень даже чувственным, я бы даже сказал, сексуальным…
— … Бегемотом, — непреклонно заявила Вики-Мэй, — знаешь, как хорошо, что ты именно такой… представитель высокоорганизованной фауны.
** 25 **
… Кто-то тронул Елену за плечо. Она обернулась. Рядом высился огромный, как башня, кареглазый, загорелый до коричневатого оттенка тип, одетый в шорты и футболку, разукрашенные по последней моде во все цвета радуги.
— Девушка, вы с незнакомыми мужчинами на улице заговариваете?
— Еще как. Можно сказать, специально ради этого по улицам и хожу. Но к вам это не относится. Вы — не незнакомый мужчина, вы — Каммерер. Максим Каммерер, директор департамента ЧП КОМКОНА-2.
— Ну вот, — уныло констатировал он, — проклятие всенародной известности. Выхожу я из дома в поисках романтических приключений, и что? Фиаско! Мгновенное и разрушительное, как бросок тахорга на ничего не подозревающую жертву….
— Не надо заговаривать мне зубы, Максим.
— … Мне никто не верит, — так же уныло продолжал он, — меня считают брутальным, бесчувственным монстром. Пресекателем инициатив, разрушителем собраний, истребителем высоких научных наслаждений. Никто не предполагает, сколь нежное сердце бьется в этой груди.
С этими словами Максим ударил себя кулаком в грудь, произведя гул, сделавший бы честь матерому самцу горной гориллы.
— Максим, прошу вас, перестаньте ломать комедию. Что вам от меня надо?
— Всего-навсего час вашего драгоценного времени, Елена. Час — и ни минутой более. Потом я исчезну, и вы можете забыть меня, хотя я буду хранить воспоминания об этой встрече в самом укромном уголке моего сердца, где находят место лишь…
— … Секретные файлы и планы тайных операций, — перебила девушка, — хорошо, у вас есть час. Где будем разговаривать?
— Могу предложить камеру пыток, — заявил Каммерер, — мы сядем в уголке под каменной лестницей, между закованным в ржавые цепи скелетом и очагом, где калятся на огне специальные клещи, нальем в тяжелые оловянные кружки темного эля, и будем общаться под горестные стенания призраков…
— Максим, хотите честно?
— Не то слово, — с энтузиазмом подтвердил он, — просто мечтаю!
— Так вот, — продолжала девушка, — если честно, ваши шутки уже достали. Какая, к чертям собачьим, камера пыток…
— Самая обыкновенная. Вы что, опять мне не верите?
— Не верю. Как говорят в славном Арканаре, «предъявите товар, почтенный».
— Извольте, — ответил Каммерер, — это займет семь минут. У меня вон на той площадке припаркован глайдер.
… Камера пыток оказалась ровно такой, какой он описывал. Каменный мешок, освещаемый лишь зловещим красноватым мерцанием горящих в очаге углей, на которых действительно калились клещи самого зловещего вида. Разумеется, и скелет в ржавых цепях был тут как тут, а под изгибом каменной винтовой лестницы стоял тяжелый грубо обструганный стол и несколько таких же грубых, тяжелых табуреток.
Каммерер достал откуда-то из дальнего угла две довольно уродливые оловянные кружки. Наполнил их глиняного кувшина темной жидкостью, так что над краями выросли пенные шапки. И в этот момент раздался тоскливый стон, полный безысходного отчаяния.
— Это было горестное стенание призраков, — пояснил он, — от обиды, что им снова не достанется этого замечательного эля.
— Что это за место? — спросила Лена.
— Вообще-то, считается, что я здесь живу, — сказал Каммерер.
— Что, прямо вот здесь?
— Ну, не прямо здесь. Остальная часть дома, в основном, более современная. Хотя, в мансарде есть капитанская рубка с одной из знаменитых белых субмарин флота группы «С». Но туда я вас не приглашаю. Там всякие трофеи по стенам… в общем, человеку непривычному почему-то становится неуютно. Так что рубка — это, скорее, рабочий кабинет. А мы, в некотором смысле, в гостиной.
— А клещи эти зачем?
— Я люблю готовить под настроение. Жарить мясо на железной решетке, над настоящими углями.
— Надеюсь, не человеческое? — пошутила она, сделав глоток эля.
— Человеческое получается жестковатым, — серьезно ответил Каммерер, — на самом деле, я предпочитаю баранину… Елена, если это не секрет, почему вы покинули институт экспериментальной истории? Да еще с таким феерическим скандалом?
— Не секрет. И почему с феерическим? Я всего лишь сказала Клавдию, что его команде следовало бы запретить приближаться на расстояние менее 100 метров к любому живому существу, превосходящему в своем развитии навозную муху. И вообще, что таких людей следует держать в зоопарке, причем желательно — вне мест компактного проживания каких бы то ни было разумных существ.
— А он — что?
— А он ответил, что эксперименты с историей не делают в белых перчатках.
— А вы?
— А я — что не следует называть «экспериментами с историей» бессмысленные выходки мстительных идиотов, полностью лишенных квалификации, но зато обладающих привычками вполне законченных садистов.
— Вам не кажется, что вы погорячились? — спросил Каммерер.
— Да, есть немножко, — самокритично призналась Лена, — но меня возмутило это использование людей… «в темную», как говорят у вас в КОМКОНЕ-2.
— В смысле?
— Нам ни слова не сказали о том, что решил чрезвычайный совет. Сказали, что надо погрузить этих блохастых крестоносцев… или трезубценосцев… в вертушки и перебросить на ируканский тракт между Нардом и Арко. В порядке профилактики разрастания зоны боевых действий. И все. Ни слова об этом дурацком спектакле с божественным откровением, ни слова о проклятии, наложенном на культ тао… Если бы мы знали… А так — все, кто участвовал, оказались по уши в… Сами понимаете в чем. И я тоже.
— Простите, Елена, я человек далекий от всей этой эвритянской медиевистики. Что это за тао и почему вокруг него сделалась такая свистопляска?
Елена вздохнула и сделала еще несколько глотков эля.
— Понимаете, Максим, культ цветов тао — это ядро хтонических верований обоих континентов. Он очень древний, существует, наверное, около десяти тысяч лет. Его появление как-то связано с неолитической революцией, когда на континентах по обе стороны пролива только-только начались попытки вести земледелие. Его ни в коем случае нельзя было трогать, а они устроили на празднике цветов демонстративно-жестокое побоище. Я потом увидела съемку — это очень паскудно выглядело. Так паскудно, что озверевшие крестьяне теперь жгут церкви, а монахов убивают на месте. Да что там монахов — убивают любого, на ком обнаружится знак трезубца. Лидеры «войска Хозяйки» вынуждены немедленно идти войной на Орден и не оставить там камня на камне. Они оказались сжаты логикой корневой мифологической парадигмы, которая во много раз древнее, чем все остальные обычаи, и в сотни раз сильнее их. У них просто нет выбора, понимаете? Не пойдут они — пойдут другие. Арата и Кси в первые же сутки собрали двадцатитысячную армию. Потенциально ее численность может достигнуть трехсот тысяч. В какой-то момент она спонтанно двинется по суше, вокруг Срединного моря, через Ирукан, Соан, пограничные территории Кайсана и земли меднокожих южных варваров, продолжая разрастаться по дороге за счет любителей легкой наживы… Никто не окажет ей сопротивления — все правители уже выразили лояльность Хозяйке. Герцог Ируканский изгнал епископов и всех офицеров ордена, с церквей повелел снести трезубцы и провозгласил возврат к кодексу Литена. В Соане совет негоциантов конфисковал в пользу магистратов имущество церкви и Ордена, а его бывших владельцев внес в проскрипционный лист. В Кайсане, где влияние Ордена и Конклава и так было не велико, по приказу правителя в одну ночь истреблены все, кто поклонялся трезубцу … К середине осени в пределы Метрополии ворвется полумиллионная орда, одной своей массой сметающая все на своем пути… Хотя, на мой взгляд, более вероятен другой сценарий. Войско Хозяйки построит флот, прорвет морскую блокаду и, высадившись на другой стороне пролива, закончит войну еще до конца лета.
