Жан Коломбье - Досье «72»
После такого анализа социологи занялись вопросом распределения этих категорий по социально-профессиональной принадлежности. Согласно сложившимся обычаям, хотя всегда есть исключения из правил, не так ли, они решили, что Галл чаще всего имел скромное социальное положение, провинция, пригород. Бывший рабочий.
Доверчивый, несомненно, имел христианское образование, дополнявшееся искренней верой в основополагающие принципы церкви.
Сенатор находит возможность преуспеть во многих отраслях, преимущественно в преподавательской деятельности, в средствах массовой информации, в рекламе, в свободных профессиях, в руководстве предприятиями. Но были случаи поведения по типу Сенатор среди аграриев, банковских служащих, что очень кстати подчеркнул автор исследования, случается и в других сферах.
Гражданин, наконец, этот дорогой всем Гражданин, украшает собой любую среду. Это приятная неожиданность открытия. Богатые или бедные, интеллектуалы или неграмотные, реакционеры или сторонники прогресса, они полностью проявляют свои способности в любом общественном слое. И это обнадеживает. Его пример должен служить образцом нашей молодежи.
В качестве заключения эксперты уточнили, что воспринимать их труды следует так, как оно есть: простая фотография общества, и что они не претендовали на открытие истины в последней инстанции, но постарались приблизиться к реальности путем выбора примеров за последние два года.
Они пообещали углубить свои исследования, сделав упор на более четкое распределение по социально-профессиональным секторам. Например, на духовенство.
Духовенства они коснулись совершенно напрасно: это была революция!
26Когда Бофору стукнул семьдесят один год, он решил уйти. Закон, в разработке которого он активно участвовал, позволял ему, как и всем политикам, продолжать карьеру пожизненно, грустная привилегия, но он посчитал, что пришла пора дать себе немного отдыха. Его дело, его детище, которое он выносил, вскормил, страстно приукрашивал, казалось, могло дальше жить своей жизнью и без его вмешательства.
Он был свидетелем того, как ушли из жизни, став жертвами собственной демагогии, большая часть бывших заговорщиков. Пока еще держались ставший государственным министром Бужон и отошедший от дел Бертоно. И теперь ему предстояло протянуть руку, перевернуть страницу, закрыть странную книгу, чтение которой его отнюдь не увлекало.
Он приводил в порядок свои последние дела, давал своему преемнику очередной урок руководства страной, когда ему сообщили о том, что кардинал Куайно настойчиво требовал его принять. Этот дорогой кардинал, для которого за несколько лет до этого в лихорадке подготовки к референдуму он сделал исключение, чему до сих пор завидовала вся Франция. Но разве он, ни больше ни меньше, не спас французскую Церковь? Чего же еще мог желать его преосвященство?
— Я хочу, господин премьер-министр, отказаться от права на исключение из общих правил!
Бофор едва не поперхнулся от неожиданности. У него не было слов. Монсеньор сильно постарел, сколько же ему было лет, восемьдесят восемь, девяносто? Странное дело: Бофор представить себе не мог, как выглядели девяностолетние старики, во Франции таких уже невозможно было увидеть на улице. Последние образчики укрылись в монастырях или в епископатах. И вдруг на тебе, перед ним оказывается один такой старик, довольно бойкий, весь из себя возбужденный, в своих развевающихся одеяниях.
— Не ослышался ли я, монсеньор? Вы хотите, чтобы исключение из закона было отменено? Вы хотите отправить к праотцам большую часть вашего духовенства?
Вот уж, действительно, неисповедимы пути Господни. Не случилось ли у него что-нибудь с головой?
— Вы правильно меня поняли, господин премьер-министр. Хотя я вовсе не желаю обречь на смерть наше духовенство. Можете ли вы уделить мне четверть часа? Я вам все объясню. Когда я пришел к вам ходатайствовать по нашему делу…
— Это было в апреле 2015 года…
— Вот именно, в апреле 2015 года я описал вам положение, в котором в то время находилась Церковь. Коротко напомню: восемнадцать тысяч священников на более чем тридцать тысяч приходов, восемнадцать тысяч священников, из которых двенадцать тысяч в возрасте старше семидесяти семи лет, двенадцать тысяч монахов и около двадцати четырех тысяч монахинь, среди которых большая часть состояла из довольно пожилых людей. Принимая во внимание кризис веры, картина с годами становилась все мрачнее. В итоге ваш закон обрекал Церковь на умирание. Вы прекрасно это поняли, и наша вам благодарность за это не имеет границ. Будьте уверены в том, что во многих аббатствах, во многих монастырях были поставлены свечи и прочитаны молитвы о том, чтобы Господь Всемогущий проявил к вам милосердие и чтобы…
— Очень мило, спасибо. Так в чем же проблема?
— Проблема? Проблема в том, что… Да простит меня Господь, но сегодня… Слово это не очень хорошее, но все объясняет, и поэтому, господин премьер-министр, не могу выразиться иначе: сегодня какой-то бордель!
— Бордель! Крепко сказано!
— Словечко действительно крепкое, но я говорю правду. Итак, начнем. В 2017, 2018, 2019 годах ваше — как это называется? — применение закона проблем нам не создало. К нам попросились несколько десятков Кандидатов и Кандидаток, конечно, все они не были юными, но мы не могли захлопнуть перед ними врата к Господу. Но начиная с 2020 года мы стали задавать себе вопросы, столкнувшись с потоками соискателей, лица и слова которых не позволяли догадаться о глубокой набожности. Вы можете возразить, что внешность обманчива, но, когда на ваших глазах к воротам монастыря подкатывает автобус с компанией семидесятилетних обеих полов, которые со смехом спрашивают у брата-привратника: «Мы приехали, чтобы стать монахами. Здесь смешанный монастырь?» — и сразу же начинают выгружать свои вещи, вам становится понятно, что что-то здесь не так!
— И что же вы предприняли? Вы их прогнали?
— Но как же мы могли их прогнать? Во имя кого? Тем мы объяснили, что смешанное проживание полов недопустимо, что стать монахом не так просто, как стать членом какого-нибудь клуба. Они обиделись и уехали на поиски, как они выразились, «более сговорчивого» аббатства. И таких случаев были десятки, сотни. Мы попытались их урезонить. Мы стали распускать лживые слухи, сгустили краски, описывали драконовские правила жизни монахов, стали принимать с трехмесячным испытательным сроком, пойдя на обман, да простит меня Господь, с рационом и качеством питания. Мы ввели для них обязательные службы: Предначинание, Утренняя в 7 часов, Третьего часа в 9 часов 30 минут, Шестого часа в 12 часов 15 минут, Девятого часа в 14 часов 15 минут, Завершение дня в 20 часов. Мы клали их спать в половине девятого вечера, поднимали в половине четвертого утра.
— И они выдержали это?
— Кто-то не выдержал, кто-то предпочел явиться по вызову «Центра перехода», нежели жить в таких условиях (что поделаешь, когда нет духовного влечения…), остальные остались. И мы сами себя заманили в ловушку, поскольку они оказались хитрее нас. Они выдержали испытательный срок, сумели притворяться в течение двух-трех недель, а потом сбросили с себя маски! И все стали делать так, как им хотелось. Отказываться от работ, отказываться от посещения служб, всегда первые за столом, ужас! Я не углубляюсь в подробности, вы мне не поверите. А в некоторых монастырях произошли такие случаи, что я… Надеюсь, что Господь всемогущий отпустит мне мои грехи, поскольку во всем этом повинен я, я думал, что поступаю правильно, думал, что решил проблему, а на самом деле я ничего не решил. Мои приходы опустели: у нас нет ни одного кандидата на должность кюре. Понимаете, им это не интересно. Чтобы стать кюре, нужно этому учиться, а потом служить, а это несладко. А вот быть монахом намного проще. Так им, по крайней мере, кажется. Но когда они сталкиваются с реальностью, они меняют мнение. Это не так уж просто, а к тому же не столь удобно. Они приходят поиграть в монахов Святого Бернара, некоторые даже приходят с песнями! Когда они понимают, что такое монашество, они испытывают разочарование. Самые честные из них уходят, хитрые остаются. Остаются и вносят беспорядок в ритм жизни. Наши добрые монахи, настоящие, чистые помыслами, живут в аскетизме и молчании многие и многие годы. Сами понимаете, для них такое соседство становится адом на земле. Они не понимают, что происходит. Они слышат разговоры о сексе, о выпивках, видят такое, от чего волосы становятся дыбом. А новенькие, не уважая ни своих братьев, ни Христа, живут вольготной жизнью. Поскольку у них есть деньги, они идут в город, закупают продукты, вино, легкомысленные журналы, сигареты. Это уже больше не монастыри, а дома отдыха. Самого худшего качества!
— А женщины?
— Женщины? О, здесь ситуация представляется мне менее трагической. Женщины, полагаю, более лояльны. Они охотнее соглашаются вступать в конгрегации социальной направленности. В семьдесят пять лет у них, естественно, нет былой активности, но им часто нравится то, чем они занимаются. Иногда отмечаются случаи запоздалого проявления истинного призвания. Вот, к примеру, Сестры Провидения, они за два года вдвое увеличили свою численность в парижском регионе, открыли больницы, отправили десяток монашек-миссионеров во Вьетнам. И Сестры Бедных — тоже, это немного радует… Увы, мы потерпели также много неудач, есть бездельницы, которые проводят все свое время за разговорами и за уходом за своими ногтями. Сплетницы, пройдохи. Но, повторяю, это не так важно.
