Михаил Успенский - Соль Саракша
— Господин Рашку, — сказала Рыба. — Да ведь наш Мукомол под такой дорогой подарочек всё наворованное из бюджета спишет!
Дозер глубоко задумался. Потом сказал:
— В вашей компании есть только один человек с мозгами, и это Нолу Мирош. Щедрый дар отпадает. Но чтобы на демонстрации были все — и без ваших дурацких штучек! Проследите за этим, господин Яррик!
С этими словами господин Рашку сел в седло, и «барсук» выдал клуб сизого дыма: он-то ездил на бензине…
— Ладно, — сказал я, когда Мойстарик ушёл в дом. — Я им устрою такой триумф юного героя, что надолго запомнят.
— Да и я кое-что придумал, — сказал Князь, — чтобы надолго запомнили…
Крик Второго Всадника
День Неизвестных Отцов учредили всего лет шесть назад, так что никто у нас толком не знает, как его надо праздновать. Неоткуда взять образец, кроме как день рождения императора с военным парадом и народными гуляниями. Кинохронику тех времён в больших городах, конечно, уничтожили, а в нашем глухом углу кое-что осталось.
Тогда на всех углах развешивали портреты самого императора в разных возрастах и членов венценосной семьи, а теперь-то кого? Не пустые же рамы? Остаются полевые цветы да призывы на транспарантах. Вроде тех, что любит выкрикивать в голом виде дядя Ори.
Праздник проводится вовсе не в годовщину Революции Отцов, как можно было бы ожидать, а вот именно в этот день. Говорят, что для его определения сложили все дни рождений Отцов и вывели среднее арифметическое… Сначала мне этот День Отцов очень даже нравился. Потому что праздников осталось мало — прежние отменили, а новые придумываются туго.
Отмечали мы это день в детском лагере без речей и собраний — просто наносили зубной пастой боевую раскраску северных кланов, устраивали состязания по стрельбе из лука и метанию копья, а на десерт в столовой подавали мороженое — хотя Князь и говорил, что оно не настоящее. Из громкоговорителей звучали песни про Отцов, да кто же к ним прислушивался? И надрывались утром и вечером инструкторы, подпевали чёрным раструбам…
Поэтому в демонстрации я участвовал только дважды — уже когда перешёл в старшие классы. И готовились мы к ней основательно…
На этот раз нам с Рыбой большая подготовка не понадобилась. А Князь исчез вместе с велосипедом — то ли наобещал лишнего и дезертировал, то ли у него задумка такая.
Столичные гости прибыли не обычным поездом — на специальной электромотриссе, перед которой ехала платформа с охраной — правда, не Боевая Гвардия, а пехтура армейская. И начальство нас осчастливило не слишком высокое — третий заместитель главы Департамента пропаганды со свитой, не круче.
Но все знают, что в составе любой делегации вполне может оказаться один из Неизвестных Отцов: они ведь живут среди нас, неузнанные, скромные, разделяющие с нами тяготы повседневной жизни… Впитывают в себя думы народные и чаяния людские. А потом на своих тайных заседаниях подводят итоги увиденному и пережитому, устанавливают мудрые законы, принимают чрезвычайные постановления, со скорбью карают, с радостью милуют… И прочий джакч, который приходится писать в гимназических сочинениях на вольную тему…
Отцы живут среди нас… Я представляю. Дрыхнет под мостом бродяга в лохмотьях, рядом пустая бутылка из-под «Фиолетового крепкого». Воняет от бродяги, потому что даже за угол отойти ему лень. Проходит мимо честный гражданин. Ему бы пнуть тунеядца от всей души, но приходится сдерживать себя. Кто знает — вдруг в полночь встрепенётся оборванец, встанет, выйдет на условленное место — тут и подкатит к нему роскошный чёрный автомобиль. Скажет алкаш тайное слово, и повезёт его машина по секретному подземному шоссе в подпольный Дворец Отцов, и будет он там со своими собратьями вершить судьбы Отчизны до утра, а утром воротится бродяга на свой кусок сырого картона под мостом… Или так: стоит, прислонившись к фонарному столбу, немолодая шлюха…
Интересно, а женщины среди Неизвестных Отцов есть?
Мы с Князем много чего такого напридумывали, когда толковали про верховную власть. Главное, хорошо они устроились. Раз ты неизвестный, так ты ни за что и не отвечаешь…
Креслице моё инвалидное стоит пока во дворе. Там же притаилась до поры и Рыба. Благо, место построения «серой» гимназии недалеко от нашего дома.
Сразу же обступили меня одноклассники — поздравляют, бьют по плечу, Дени-Кочерга даже обниматься полез… Не буду я тебя обнимать, Кочерга, вон девчонок наших сколько ещё необнятых и непоцелованных…
Только наш отличник Птицелов обниматься не стал, очки поправил и сказал:
— Вот ты, Сыночек, прежних «отчичей» в клетчатые робы определил, а их опять полно! Даже Сапёр и Выкидыш туда записались!
Смотрю — и точно, заменили наши одноклассники гимназические гербы на фуражках эмблемами «отчичей».
— Ну Сапёр — понятно, — сказал я. — С таким папашей — не диво. Но Выкидыш-то, Выкидыш! Свой же парень был!
— У них пора гражданской зрелости наступила, — сказал Птицелов. — Даже поодиночке «Славу Отцам» горланят, а уж как соберутся… Слушай, Чак, можно мне в вашу гриболовную артель записаться?
— А ты, Птицын, откуда про неё узнал? — сказал я.
— Да весь город знает, — сказал Птицелов. — Понимаешь, отец у меня теперь не работник, а мне бы хоть немножко на учёбу подкопить. Только первый сезон продержаться, а стипендию я уж как-нибудь заслужу…
Он заслужит. И не как-нибудь, а точно. Вот уж кому место в университете по заслугам полагается! А на солекопскую пенсию большая семья не проживёт…
— Я не против, — сказал я. — Так и скажи Нолу. Думаю, она согласится. Тем более, что не надо девушкам в Ледянку нырять. Доктор Мор на неё за одну попытку два часа орал, как резаный. А я сейчас в столицу поеду на несколько дней. И вообще у меня реабилитационный период. Так что если холода не боишься, призраков не боишься — валяй…
— Спасибо, Чаки, — сказал Птицелов. — Слушай, а не страшно тебе было… Ну, тогда, в лесу?
— Не страшно, — говорю. — Потому что представить не мог, что они меня убить собрались. Думал, обычная драка будет. Ну и что ж, что семеро на одного — патриотушки по-другому не умеют…
— Семеро? — сказал Птицелов. — А на каторгу отправили человек двадцать — ещё и нескольких «ворон» прихватили…
Вот оно что! Ай да дозер! С размахом поработал! А я у него, значит, вроде того борцовского манекена… Мокрого…
— Не знаю, — сказал я. — У нас зря не сажают.
И даже не покраснел.
— Свежая мысль, — сказал Птицелов и отошёл.
Джакч! Да кем они меня теперь считают?
Мнение Птицелова мне совсем не по барабану. Что же эти джаканные пропагандисты за моей спиной наворотили?
А всего обиднее, что наш директор Людоедище стоит в окружении гимназистов, отдаёт различные распоряжения, но в мою сторону не смотрит и к себе не подзывает…
Гимназия наша на этот раз повезёт на платформе живую картину «Защитники Чёрного бастиона». Заняты в ней только семиклассники — традиция эта идёт с довоенных времён. У половины на головах зелёные береты «неустрашимых», другая половина наряжена злобными горцами из клана Спящего Филина. Горцы обвешаны красными перьями и вооружены дротиками, но быть Филином никто не хочет, потому что на них сверху льют чёрную краску — вроде как кипящую смолу. Зато «неустрашимые» все погибают…
Мне в своё время тоже не повезло — пришлось изображать поражённого стрелой в битве при Золотой Пади офицера. Так и пролежал всю дорогу на пузе и ничего не увидал. Одна радость, что каска с плюмажем…
Не увижу я демонстрацию и в этот раз — наша гимназия идёт последней (по жребию). Обидно. Зато как нельзя лучше подходит к моей затее.
А как марширует своим знаменитым бесшумным шагом Горная Стража, я так и так не увидел бы: все погранцы ловят сегодня дезертира — сами понимаете кого. Ловят его на перевалах, а зачем, спрашивается? Он бежал в больничной одежде, а там ещё снег не сошёл. Ну разве что у него сообщники были…
Здорово ошиблись погранцы, но тогда я этого ещё не знал.
Ну, наконец, пошла и наша родная «серая». Самые крепкие ребята катят платформу с живой картиной. Я наверняка оказался бы среди них, если бы… ну вы поняли.
Пора! Я открыл калитку и очутился в собственном дворе. Там меня ждали волшебное кресло и Рыба в белоснежном халате и накрахмаленном чепчике. Поперёк кресла лежали костыли — для закрепления образа. Костыли в нашем доме хранятся с незапамятных времён — Яррики ничего не выбрасывают.
Уселся я в кресло, пристегнулся, вооружился костылями — и покатила Нолу Мирош меня, героического инвалида, вслед за гимназической колонной.
Ну вот и представьте себе картину: идут дети с цветами, с плакатами, на ходу славят Отцов, плывёт платформа с душераздирающими эпизодами Третьей Горской войны, а позади всех самоотверженная медсестра везёт беспомощного калеку.
