Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ)
– Здравствуйте, Михаил Абрамович!
– Добрый вечер, – он поднимает на меня свои грустные еврейские глаза. – Давай сразу к делу. Про работу с подставными фирмами ОГПУ говорить не буду – в экономической и технической части ты разбираешься лучше меня, память об азах конспиративной техники тебе уже малость освежили. (В скобках сказать – такой инструктаж со мной действительно провели, хотя вступать в прямую связь с фирмами ОГПУ не предполагалось. Я даже не знал, сколько их есть в Швейцарии, хотя контакт к двум из них – «на всякий случай, мало ли…» – мне все-таки дали).
– Но о том, что ты не чужой человек для нашего аналитического отдела, не забывай, – продолжал первый заместитель Менжинского. – Разведсводок мы от тебя не ждем, но аналитическую работу по доступным тебе материалам не забрасывай. В Женеве у тебя появятся дополнительные возможности в среде дипломатического корпуса и журналистов, которые грех будет не использовать. В первую очередь нас будут интересовать твои прогнозы развития военно-политической ситуации в Европе и вдоль границ СССР…
Вечером мы с Лидой укладывали чемоданы, соображая, что поедет упакованным, что пригодится в дороге, а в чем поедем мы сами и наши дети. Лёня с Надей, конечно, были немало взбудоражены перспективой отправиться в поездку на настоящем поезде, да не куда-нибудь, а далеко-далеко заграницу. Они то и дело пытались принять самое деятельное участие в подготовке нашего багажа, и приходилось зорко следить, чтобы ни одна нужная вещь не уплыла благодаря их инициативе в неизвестном направлении.
– Лёнька! Куда фотокамеру потащил? – Кричит Лидуся, видя, как сынишка вытаскивает из чемодана за ремешок кожаного футляра фотоаппарат ФЭД – недавний подарок от воспитанников макаренковской коммуны имени Дзержинского, снабженный металлической пластинкой с гравированной дарственной надписью. Не успеваю я отвести взгляд от Лиды, аккуратно освобождающей Лёню от его добычи, как вижу: Наденька, натужно пыхтя, тянется на цыпочках к стоящему на стульях большому раскрытому чемодану и извлекает из него свою любимую куклу.
– Надежда, разве ты не хочешь, чтобы кукла Маша с нами поехала? – серьезным, но без лишней строгости голосом спрашиваю ее.
– Хочу! – капризно отвечает дочурка.
– А зачем же ты тогда ее из чемодана вытаскиваешь?
– Я с ней играть буду!
В разгар этих хлопот мы едва замечаем звук раздавшегося у входной двери звонка. Распахиваю дверь…
– Ба, Лазарь! Какими судьбами?
– Вот, узнал о твоем отъезде, не мог не зайти, не проведать, – отзывается Шацкин.
Разговор, разумеется, быстро свернул с моей отправки в Женеву на дела здесь, в СССР.
– С твоим отбытием мы теряем всякую защиту наверху, – кручинился Лазарь. – Как бы чинуши не принялись с удвоенным усердием давить все наши начинания. Надо будет сорганизоваться и дать им решительный отпор.
– Неверная тактика, – качаю головой. – Вот тогда вас точно сомнут и расчихвостят, приписав групповщину, подрыв дисциплины и кучу всяких уклонов, как уже пытались. Надо опираться на администрацию и парткомы, там, где у вас налажены хорошие отношения, и есть понимание взаимовыгодности сотрудничества. От экономики надо плясать, от хозрасчетных показателей, от производительности труда и качества. Тем более, – добавляю, – есть у меня предчувствие, что скоро от погони за объемами производства начнут снова поворачиваться лицом к качеству и экономической эффективности.
– Твоими бы устами… – ворчливо тянет мой собеседник. – Меня тут самого едва в злостные оппортунисты не записали.
– Вот поэтому и нужно прикрытие в лице директоров и парткомов, – продолжаю настаивать я. – Готовь, – не за своей подписью, конечно, а как раз от этих товарищей, – серию материалов в печать об экономических достижениях хозрасчетных бригад, встречного планирования и всего прочего. Изобрази их незаменимыми рычагами успешного выполнения пятилетнего плана. Учись вести серьезную пропагандистскую войну! Не отобьемся – хорошее дело загубим.
Обговорив детали предлагаемой мною превентивной пропагандистской компании, мы с Лазарем попили чаю, и распрощались. Поезд отходил ровно в восемь утра, и потому вставать надо было рано. В 7:20 за нами должна была приехать машина из гаража ВСНХ, так что просыпаться предстояло не позже половины седьмого. Уложив детей, – не без труда, – мы пожелали спокойной ночи Михаилу Евграфовичу и, наконец, сами оказались в постели.
– Витя, – подавив зевок, аккуратно прикрывая рот ладошкой, произносит жена, – вот завтра мы с тобой отправляемся в Женеву. А ты подумал о том, когда, и, главное, куда мы вернемся? Что произойдет со страной за это время? Ты мне таких страхов порассказал…
– Лидуся, милая, не пугай себя раньше времени. Мы ведь с тобой уже не раз обсуждали этот вопрос, – тихонько шепчу, успокаивая любимую. – Дела в СССР, по сравнению с тем, что было известно мне, идут заметно иначе. Не коренным образом, но все же… Многое обстоит лучше, чем было в моем прошлом. Поэтому – давай-ка спать. Вставать рано.
– Да уж, привык ты дрыхнуть чуть ли не до восьми, – она шутливо ткнула меня кулачком в бок, – а потом несешься к себе в ВСНХ сломя голову, – с этими слова жена поворачивается на бок и крепко обнимает меня, прижимаясь щекой к щеке. И она думает, что я так засну?!
С утра погода не заладилась. Продрав глаза после дребезжания будильника, выглядываю в окно – сплошная серость. Резкие порывы ветра еще ночью заставили вставать и закрывать окно, оставляя лишь форточку на самодельном фиксаторе – чтобы не хлопали створки. Стекла не просто в брызгах – в потоках дождя. Хотя и говорят, что уезжать в дождь – хорошая примета, но, когда такое творится за окном, вспоминаются совсем другие слова: «хороший хозяин собаку на улицу не выгонит».
Делать, однако, нечего. Встаю и отправляюсь в забег по разным казенным учреждениям, пытаясь в последний момент получить там полезную информацию, начальственное напутствие или обзавестись нужными бумажками. На это у меня ушел весь рабочий день. Добравшись вечером домой, ужинаю в кругу семьи. Лидуся, молодец, уже полностью закончила укладку и упаковку багажа. Так что осталось лишь посидеть на дорожку, одеть детей и ждать призывный звук клаксона из-под окна, вслушиваясь в звуки вечернего города, доносящиеся сквозь неумолчный шум дождя, который так и льет с самого утра.
Последние минуты тянутся, как резина, и раздавшийся, наконец, крякающий автомобильный сигнал приносит некоторое облегчение. Мы спешим погрузить вещи и погрузиться сами, вместе с поехавшим нас провожать Михаилом Евграфовичем, в поданный к подъезду автомобиль. К несчастью, это оказался один первых образцов продукции недавно пущенного Нижегородского завода НАЗ–А (выпускавшийся по лицензии как копия машины Ford-A с некоторыми модификациями). «Самобеглая коляска», которую меня по прежней привычке так и подмывало назвать «газиком», имела открытый кузов с брезентовым верхом и без боковых стекол, правда, в наличии были пристегивающиеся брезентовые клапаны с мутными полупрозрачными целлулоидными вставками. От дождя это кое-как защищало, но дети были явно недовольны тем, что столь занимавшая их воображение поездка на настоящем автомобиле оказалась лишена большей части своей привлекательности из-за невозможности толком рассмотреть что-либо в вечерних сумерках сквозь залитый дождем целлулоид. Одни лишь размытые цветовые пятна окон, уличных фонарей и освещенных витрин. Надюшка с Лёнькой заметно скуксились, правда, до плача или капризов дело дойти не успевает.
Автомобиль подвозит нас к самому подъезду Белорусско-Балтийского вокзала, и мы, подхватив детей на руки, выскакиваем прямо под козырек, не раскрывая зонтов. Шофер помогает достать чемоданы, а дальше мы препоручаем заботу о них весьма вовремя подвернувшемуся солидному носильщику с тележкой, при фартуке, форменной фуражке, и бляхе с номером на груди.
Но вот выйдя через большой гулкий вестибюль на перрон, мы уже вынуждены схватиться за зонты. Не то, чтобы ливень стоял стеной, нет, – однако ветер так швыряет в нас водяными брызгами, что приходится заслонять от этого холодного душа Надю с Лёней, наклонив зонты чуть ли не горизонтально, ибо небольшой навес над перроном нисколько не помогает. Мельтешащие капли дождя отчетливо видны в конусах света, бросаемых плафонами, рассеивающими сумерки над перроном.
У платформы нас ожидает курьерский поезд №1 Москва–Минск с беспересадочными вагонами до Берлина. Вот туда-то нам и надо. Впрочем, это только в теории они беспересадочные. На границе все равно придется переходить в вагоны с европейской колеей. Да и билеты у нас выписаны до польской пограничной станции Столпце, хотя билетный кассир вывел это название по-русски: Столбцы. После проверки билетов быстро засовываем сына с дочкой в канареечного цвета «вагон-микст» в деревянной лакированной обшивке, знакомый мне еще по дальневосточной командировке. Мы заняли в нем четырехместное купе второй категории (так теперь именуют старорежимный второй класс), хотя в НКИД предлагали нам ехать первым. Тем не менее я сам отказался от двухместных купе, чтобы быть вместе всей семьей. Так что на голубой бумаге наших билетов в верхнем левом углу значится «II кат.», а ниже идет дугообразный девиз «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», эмблема – скрещенные якорь и топор (молоток и разводной ключ появятся позднее) – аббревиатура Н.К.П.С. (именно так, через точки), надпись «Управление спальных вагонов прямого сообщения», а дальше – доплата за мягкость, за спальное место, комиссия, вагон №1, место…
