Вадим Еловенко - Осознание
- Да нет. Просто, смотрю, парень по глазам толковый… почему не помочь устроиться.
- Спасибо. - сказала она. - Она-то работает на постоянной, а он так, перебивается заработками. Стоит за каждое утро за подрядами. Он там счастлив, как будто уже его приняли. Она тоже. Спасибо тебе. И от них, и от меня.
Я пожал плечами. Да чего там. Ерунда какая. И мы покатили обратно домой. Нам еще надо было выспаться перед дорогой.
А дома у меня была целая штабквартира. Два уже знакомых офицера вместе с Василием за коньяком планировали на карте поездку. Он им рассказывал, где подвергся обстрелу. Показывал отмеченные на карте блок-посты, где хотя бы остановится можно «поссать сходить, не боясь, что не вернешься». Показал конечную цель нашей поездки, и я вместе с Настей восхитился от его рассказа, что их лагерь буквально в километре от огромного водохранилища с работающей ГЭС. Что летом, он сам еще не пробовал, понятно, но другие говорят, оно прогревается и купаться там приятнее, чем даже на море южном. Вообще, он описывал место, как рай на земле. За одним исключением, это был не рай, а ад для многих. Это был лагерь нового типа, где летом в полях и круглый год теплицах выращивалась сельхозпродукция. Где в коровниках и свинарниках с зари до заката работали каторжане.
Мы не стали присутствовать при планировании, а пошли к себе в комнату и еще раз проверили вещи. Я прикидывал, как их распихаем в машине и у меня выходило, что еще даже сзади место останется.
- Тогда сзади все на пол уложим. Устанешь, завалишься спать там. Одеял не упаковываем, а так сложим, чтобы накрыть… Насть? Слышишь меня. - Спросил я, привлекая ее отрешенный взгляд. - Ну, ты чего? Все хорошо. Что ты, в самом деле? Мне на тебя смотреть больно, когда ты такая. Она улыбнулась мне:
- Вот так, совсем другое дело. - Сказал я. - Иди ко мне. Дай руки.
Я взял ее ладошки в свои и сидя на диване смотрел снизу вверх ей в лицо. Я старательно не замечал кровоподтека, но если мой взгляд на него натыкался, то что-то внутри меня сжималось и холодело. Я опустил лицо и уткнулся ей в живот. Вдыхая в себя запах ее тела, духов, одежды, я невольно говорил:
- Все будет хорошо. Там юг. Там теплее значительно. Там не будет таких холодных зим. Ты не рада?
Она молчала, ничего не говоря. А я боялся посмотреть ей в лицо и увидеть отрицательный ответ.
- Я рада. - Наконец ответила она. - Просто это все… не так, как я планировала. Вообще, все так. Я еще неделю назад думала, что так и буду жить с Павлом. Что буду ходить на работу в кинотеатр. Что летом мы будем ездить с ним и с его друзьями на пикники. И что может он исправится. У меня даже сейчас мысль странная. А вдруг он исправился. Вдруг он все понял. Что потерял меня… А уже ничего нельзя вернуть. Я отстранился чуть-чуть и сказал:
- Ты хочешь вернуть то?.. Она покачала головой и сказала:
- Нет. Я когда решилась там, на корабле… я … знала, что это все шутка, что запись в корабельном журнале это не то же, что запись в регистрационной книге. Мне Василий все объяснил, что это просто… просто так… Не шутка, но и не серьезно… словно пробная попытка. И если понравится… слово-то какое неуместное… ну, если все будет нормально, то все так и останется, а если нет, то я уйду и никто меня не будет держать. Но все равно это шаг, который отделил меня от Павла… Отлепил… освободил, наверное… я поняла, что это бесповоротно. Я задал ей вопрос, который больше всего меня волновал:
- Ты вообще меня не любишь?
Она, немного смущаясь, встала рядом со мной на колени и, положив на мои руки голову, сказала:
- Я чувствую, что я начинаю привязываться к тебе. Что мне хочется к тебе, когда тебя рядом нет. Даже сегодня ты ушел в машину… Я думала, посидим у них подольше, а тебя нет и мне, как-то неуютно стало. Я попрощалась и ушла. А вот сейчас мне немного грустно оттого, что произошло вообще… с нами. Но я не расстроена и, наверное, не хочу все переигрывать. Это какая-то странно приятная грусть. У меня не хватит слов все это описать. Я рада, что я с тобой, а не с ним… и не объясняюсь… все эти объяснения от начала до конца глупы. Если человек не понимает без слов, то и слова ему не помогут. И я, правда, не хочу, чтобы меня больше хоть раз в жизни кто-то ударил. Я ведь трусиха. И плакса. А с тобой я чувствую себя в безопасности. Я понимаю, что ты не такой, как он… Что ты можешь обидеться на меня за что-то, надуться, но никогда не будешь злиться или что-то мне делать плохое. Она замолчала и, лукаво улыбнувшись, сказала:
- Ты же не поверишь мне, если я скажу, что люблю тебя? Как можно влюбиться за такое время? А сказать, что не люблю я не могу. Вот и сижу, подбираю слова и не знаю, как объяснить то, что ты должен был понять и так. Я кивнул ей и, поднявшись, поцеловал осторожно в висок.
- Я понимаю, что мы с тобой в странной ситуации, когда все так зыбко и непрочно. И между нами и вне нас. Но я хочу, чтобы все обрело твердость и ясность. И я буду делать все для этого. Поверь мне, я многое смогу.
- Я верю. - Улыбнулась она.
Сон десятый:Я был цветком. Я, наконец, раскрылся поднимающемуся солнцу. Я чувствовал, как прогреваются мои листья, как свет, проникая в меня, ускорял движение соков во мне. Я буквально оживал от ночного холода. Я просыпался. Я радовался теплу и свету. Я распускал вокруг себя свой аромат, крича всем, что я самый счастливый цветок на земле. Счастье было полным и без каких-либо «но». Шмель, что буквально упал на мои тычинки, прогибая их, тоже был добрым вестником. Чужая пыльца принесла мне новости, что я не один радуюсь солнечному утру. Сейчас Шмель улетит и перенесет мою радость еще кому-то. А если это окажется из моего семейства, то от нашей радости наверняка появятся следующей весной те, кто продолжат наполнять луг своим ароматом.
Шмель, чем-то спугнутый, оттолкнулся и взлетел. Я закачался, не обращая внимания на этого полосатого торопыгу. Я набирался тепла и света. И каждое мгновение приносило мне экстаз.
Только когда я вдруг оказался в воздухе и мой цветок уставился в землю, я осознал, что счастье-то окончилось. Когда мой стебель начал перемалываться, в чьих то гигантский стертых зубах, я захотел предупредить других об опасности и выпустить запах страха и боли. Но, уже чувствуя боль и смерть, я осознанно передумал. Куда деться цветам с луга, на который вышло стадо коров? Пусть умрут в неведении. Пусть до конца наслаждаются теплом и светом. Я умер, когда зубы раздавили мой пытающийся сжаться от страха бутон.
Рано утром меня разбудила Настя и сказала, что заходил Василий уже одетый и попросил, чтобы мы вставали. Убедившись, что я проснулся, она выскользнула из-под одеяла и стала быстро одеваться. Я тоже встал и начал натягивать свою армейскую форму. Совершенно не думая, одевшись, я взял сумки и вышел в комнату Василия. На столе был накрыт завтрак, а самого Василия видно не было. Настя тоже спешила за мной, неся свернутые покрывала. Спустившись, мы увидели Василия, занимающегося погрузкой в свой автомобиль.
- С добрым. - Сказал я, бросив сумки в багажник, пожимая его протянутую руку. - А где твои новобранцы? Он отмахнулся и сказал:
- Сейчас поедем по дороге заберем. - он поморщился и спросил у моей жены: - Настя, вы в курсе, что им не нравится, как вы поступили с их приятелем?
Она замерла, обнимая покрывала, и молчала, не зная, что ответить. Я ответил за нее:
- Мало ли кому что не нравится. Она моя жена. Василий кивнул и сказал:
- Я им так вчера и сказал. Они обещали держать язык за зубами. Посмотрим на моих ребят. Если не смогут, и мы пересечемся с твоим, Настя, парнем, то… короче мне такие не нужны. Но если даже все будет нормально… я вас очень прошу. Подружиться с ними во время поездки. Не сидите и любуйтесь друг другом, а активно заводите с ними отношения оба. Вы моя команда. И любые недомолвке в команде… тогда проще было и не ехать сюда. Если будут вопросы, отвечайте им честно. Не надо говорить, что это не их дело. Теперь мы будем зависеть друг от друга и на перегоне, и потом. Потому Настя, с вас на привале под удачный повод душещипательная, оправдательная повесть про то, как вас избивал их друг и как благородный Артем умыкнул вас, спасая от этого ирода. Я знаю психологию парней их возраста. Они вам поверят вернее, чем даже ему, если бы он был рядом. Тем более с таким свидетельством кхм… под очками.
- Но ведь это и так правда. - Сказала Настя.
- Естественно, правда. - кивнул Василий. - Когда я попрошу вас солгать, вы солжете, оба. Но пока можно говорить правду, зачем лгать? Ложь даже во спасение - разрушительна.
Мы за полчаса погрузили вещи, немного вымотались, но зато загрузили все за пять ходок. У нас в машине получился сзади очень уютный спальничек, глядя на который даже мне захотелось туда забраться.
Вернувшись в квартиру, мы позавтракали, и когда на часах Василия было половина шестого вышли из квартиры. Я закрыл ее, странно попрощавшись с местом, бывшим мне домом несколько месяцев, и оставил ключ вставленным в замочную скважину.
