Юлия Вознесенская - Поломничество Ланселота
Однажды Айно подошел к Дженни, помогавшей плотникам, и объявил:
— Дженни, я поговорил с вашим осликом: отныне Патти сможет есть дьяволох, его организм теперь способен его усваивать. Но только молодые побеги, чтобы не стать агрессивным. Следите за этим. Я сделал это для того, чтобы вы не отдавали так много сил попечению о своем сером друге: впредь вам придется больше думать о детях, которых я вам поручаю. — Спасибо, Учитель!
Леди Патриция, Эйлин и Хольгер в строительстве палубных надстроек не участвовали. Леди Патриция лежала в отведенной женщинам комнате и спала. Айно наслал на нее глубокий и целительный сон, от которого она пробуждалась только три раза в день, чтобы поесть, справить туалет и немного поговорить с дочерью.
Эйлин и Хольгер почти все время проводили с Диной и ее воспитанниками. Маленькие друзья Эйлин водили ее по всему острову, она учила их хорошим манерам и рассказывала им сказки, и за эту дружбу пилигримы так и продолжали звать ее Белоснежкой. Впрочем, доктор утверждал, что она больше похожа на Мэри Поппинс.
Хольгер, обнаружив, что почти у всех воспитанников тонкий музыкальный слух и чистые звонкие голоса, изъявил готовность заниматься с ними пением. Айно благословил благое начинание. Эйлин серьезно училась музыке, и Айно попросил ее помочь Хольгеру, вручив ей альбом с православными песнопениями. Результат все услышали уже через несколько дней, когда на литургии в домашнем храме воспитанники в первый раз спели хором «Отче наш» и «Верую».
— Им буквы давались намного труднее, чем ноты! — восхитилась Дина. — А как украшает церковную службу хоровое пение! Хольгер и Эйлин, а вы не думаете о том, чтобы остаться с нами? Вы могли бы вместе продолжать учить детей музыке.
— Я останусь, если останется Эйлин, — сказал Хольгер. — Без нее мне не обучить детей музыкальной грамоте.
— А я останусь, если останется моя мама. Но леди Патриция ответила решительным отказом.
— Девочка моя, мне здесь очень нравится, этот сад просто волшебен, но ты же знаешь, дорогая, что я не люблю клонов! — сказала она.
— Мамочка, ну какие же они клоны? Это милые и невинные клоники!
— Я не хочу о них говорить, дорогая, — сказала леди Патриция, и разговор был окончен.
Эйлин, огорченная, пришла к Айно и спросила:
— Учитель! Вы не можете сделать так, чтобы моя мама полюбила клоников?
— Ты сама любишь их недостаточно, Эйлин. — Я не люблю?!
— Я не сказал «не любишь», я сказал «любишь недостаточно». Вот ты зовешь их «клониками», а это почти то же самое, что «клоны». Ты их любишь как меньших братьев. Дина никогда не называет своих воспитанников «клонами» — вот она их действительно любит. Я думаю, тебе лучше вместе с твоей матерью и другими паломниками отправиться странствовать дальше.
На глазах девочки выступили слезы обиды и стыда.
— Не плачь, моя хорошая! Ты не представляешь, как ты нужна будешь в дороге Ланселоту. Ты поможешь ему смотреть за детьми, которых вам предстоит спасти. Там ты будешь нужнее. Но пока вы с Хольгером здесь, продолжайте учить пению наших детей. А с твоей матерью я поговорю.
Айно не стал вызывать к себе леди Патрицию, а сам разыскал ее на другой день в саду после завтрака: леди Патриция сидела на зеленой полянке и читала книгу, взятую в библиотеке замка.
— Сестра моя Патриция, можно мне посидеть с тобой?
Женщина подняла на него удивленный взгляд и кивнула. Айно пустился на траву напротив леди Патриции и спросил ее:
— Известно ли тебе, сестра, в честь кого тебе дали имя Патриция?
— Конечно. В честь моей бабушки. Так называли многих женщин в моей семье, это любимое имя в нашем роду.
— А мальчиков часто называли Патриками, не правда ли?
— Да. Это распространенное ирландское имя.
— Я хочу тебе поведать, сестра, если ты этого не знаешь, что имена Патрик и Патриция давались маленьким ирландцам в честь святого равноапостольного Патрикия.
Леди Патриция задумалась, сосредоточенно нахмурив брови, а потом кивнула:
— Я вспомнила. Когда я была маленькой, День святого Патрика отмечали в наших краях большим всенародным праздником. Потом этот праздник запретили, когда власть на земле захватило это чудовище…
— Не будем говорить о нем сейчас. Так вот, сестра, святой Патрик, или Патрикий, а по латыни — Патриций, что значит «благородный», был крестителем Ирландии. Это он основал в твоей стране православную христианскую Церковь и монашество. Он не убоялся язычников-кельтов, не брезговал их непохожестью на христиан — он их любил и приводил к Христу. Один из твоих предков, сестра, служил ему верой и правдой, хотя и был воином. Вот почему в вашем роду так часто встречаются эти имена — Патрик и Патриция. И тебе твое имя дали при крещении в честь святого Патрикия.
— Этого я не знала. Признаться, я забыла даже, что меня крестили в детстве. — Леди Патриция задумалась, помолчала некоторое время, а потом спросила: — Как я понимаю, вы не просто так все это сейчас мне рассказываете?
— Да. Я хочу, чтобы ты была готова бережно и ласково учить вере в Иисуса Христа детей человеческих — детей несчастных, измученных, увечных, голодных и грязных.
— Но я не знаю таких детей, Учитель!
— Ты скоро встретишь их. Неси им любовь, добро и свет Христов, трудись в память святого Патрикия. — И тогда моя жизнь снова обретет смысл?
— Да, дорогая моя сестра. В служении Христу и детям ты снова обретешь смысл жизни.
Каждый день после ужина и вечерней молитвы в храме Айно беседовал с паломниками и оглашенными — так он называл тех, кто готовился к святому крещению. Он читал им вслух Святое писание, объяснял непонятные места и отвечал на вопросы.
Якоб не отходил от Айно и не пропускал ни одной службы в храме. Он и на «Мерлине» трудился, не прекращая молитвы, и поскольку все мысли его были о Христе, то и работа с топором и пилой нравилась ему потому, что Христос в юности был плотником.
Как-то вечером Айно позвал Ланселота для беседы.
— Брат мой Ланселот, — начал он, — твои спутники очень изменились за время ваше го странствия.
— Дорогой Айно, я сам вижу, что происходит с моими людьми. Но ты напрасно беспокоишься, я совсем не противник их веры, моя матушка была христианкой, а я очень любил ее.
— Так это в память о ней ты возишь с собой Библию и распятие?
— Да. Я обещал ей не расставаться с ними и выполняю обещание. Но сам я поклялся в верности Мессии, живому богу планетян, и я не мог бы идти за исцелением в Иерусалим, если бы носил крест на груди, а не возил его за собой в моем рундуке на катамаране всего лишь как память о матери. Мне кажется, что эти две веры взаимно исключают друг друга.
— Вот тут ты абсолютно прав, брат Ланселот. О, если бы христиане поняли эту несовместимость в самом начале, когда глобалисты только начали объединять мир, готовя его к принятию Антихриста!
— Я и сейчас не вижу ничего плохого в том, что глобалисты попытались создать единую мировую цивилизацию. К несчастью, все кончилось Катастрофой.
— В которой, замечу, именно они первыми и погибли. — Зато мир все-таки был объединен.
— Скажи честно, брат Ланселот, впрочем, ты всегда честен, — а тебе нравится этот новый объединенный мир?
— Нет, пророк, он мне совсем не нравится. Этот мир, по-моему, катится к концу.
— И опять ты прав, мой Ланселот! И все же ты хочешь идти в Иерусалим?
— Да. Ты не знаешь, Айно, что это такое — быть прикованным к инвалидной коляске и всю жизнь передвигаться на колесах. Я очень хочу встать на свои собственные ноги. Дать это может мне только наш Месс, но никак не ваш Иисус. — А вот на этот раз ты ошибся.
— Не трать на меня время, не читай мне проповеди, пророк. Ты ведь не обо мне хотел говорить? Я знаю, что доктор давно верует, а Дженни готова креститься и только опасается моего недовольства. Напрасно опасается: своей искренней детской верой в Бога она мне напоминает мою матушку. Что же касается Якоба, то он, по-моему, настолько возлюбил Христа, что готов уже не только сам креститься, но и всех вокруг крестить. — Он это и будет делать, — кивнул Айно.
— Якоб что, в самом деле намерен стать священником? — Да. И я уже готовлю его к служению.
— Значит, он останется на Жизоре? Ну что ж, за Хольгером мы присмотрим и доставим его в Иерусалим на исцеление. На обратном пути мы сможем завернуть сюда и оставить его у брата…
— Не спеши! Я вовсе не говорил, что Якоб останется здесь, чтобы долгие годы готовиться к священству, как это было в давние времена. Я рукоположу его в день крещения всех наших оглашенных, и он сможет плыть дальше с тобой и братом.
— Так это кто спешит? — усмехнулся Ланселот.
— Ты прав, — улыбнулся Айно, — спешим, конечно, мы с братом Якобом, а торопит нас время. — А время тут при чем?
