Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 1. Орден желтого флага
Уловить в свои сети поток Флюида, как бы окрашенного в цвета чужих душ, захватить внимание и веру других умов - и направить их в сердце кадавра. Только так можно заставить мир согласиться с моим актом творения. Сами люди должны оживить моего питомца - так же, как они оживляют своих детей, идолов, богов и святых. Лишь тогда Флюид обретет требуемый модус.
Вот путь. Но я не буду шарахаться из стороны в сторону. Сперва следует составить подробный и выверенный во всех деталях план. Многое нужно взвесить не единожды, но трижды.
Не спешить, только не спешить.
Брат Франц-Антон пишет о серьезных проблемах, омрачивших наши опыты на том берегу. Несколько лучших медиумов мертвы. Созвездия нам не по зубам.
Но в наших планах это ничего не изменит - исход уже необратим. Следует полностью сосредоточиться на поставленной задаче.
В Париже все идет как задумано. Но боюсь, что смутой дело не кончится - брат Бенджамин посеял такой ветер, который будет приносить хорошие проценты не один десяток лет. Верно говорят - когда появляется много свободных умов, впереди великая война. Ибо лишь в ней они обретут окончательную свободу от темницы тела.
Рыцарь Справедливости сказал сегодня, что практики Мальтийского Ордена по высшему сосредоточению восходят в своей сути к учению бритоголовых монахов. Брат Франц-Антон тоже говорил, что этому учат на Востоке.
Перебравшись на тот берег, изучу сии науки глубоко.
1794 (?)Сегодня, обдумав все в последний раз, стал действовать. Мой план подробен и точен; колебаться уже не следует - только неукоснительно выполнять.
Я начал с того, что незаметно исправил один из оставленных на подпись приказов по производству в офицеры. Добавив пером несколько крошечных черточек, я сделал из половинки слова, перенесенного на другую строку, новое живое существо по имени “подпоручик Киж” (ах, если бы в лаборатории все было так просто).
Я на всякий случай придал содеянному вид описки, могущей быть истолкованной двояко - чтобы не засекли беднягу писаря за подлог, если фокус не пройдет. А потом запутал дело еще сильнее, зачеркнув строку с новорожденным - и дописав сверху “Подпоручик Киж в Караул”.
Когда наступила ночь, глухая и безлунная -я, зная, что приказ мой уже переваривается медленным умом канцелярии, совершил следующее: спустился из окна, держась за канат, почти до середины стены - и, повиснув над кустами, закричал громким, как возможно, голосом “Караул!”.
Через минуту я был уже в своей спальне. Как отрадно, что тело мое еще позволяет подобные упражнения!
На следующий день я потребовал доклада, кто кричал “Караул” под моими окнами. Замысел мой прост, как все умное: Кижа-описку могли бы позабыть, но офицера, назначенного лично императором в караул - уже нет. А если в эту же ночь неизвестный прокричит “Караул” под императорской спальней?
В умах дознавателей будет посеяно следующее: в караул назначен Киж, Кижа нигде нет. Под окном кричали “Караул”, кричавшего тоже нигде нет. Верно, “Караул” и кричал этот Киж - кто же еще?
Одно зацепится за другое, пойдут толки - и смятенные умы оплодотворят друг друга. Эти круги на воде будут отныне воспроизводить себя сами - но я намерен помогать им при каждом случае.
Чтобы не посмели свести все к недоразумению, изобразил великий гнев. Разбил стеклянную ширму, ущипнул беднягу адъютанта. Он покраснел, улыбнулся - и посмотрел на меня так, что покраснел уже я. Я до этого и не подозревал, что он le bougre, или, как говорят у них в казарме, жопник. А ведь я присматриваюсь к людям... Верно, впредь надо будет принюхиваться.
Кстати, отчего любителей этого сурового солдатского удовольствия называют по-французски “болгарами”? Обратное было бы понятней. Видимо, История еще не открыла нам всех своих тайн.
Только что доложили - “Караул” кричал подпоручик Киж, коего ищут, но не могут найти. Все совершилось, как задумал.
Велел, как отыщут, сослать в Сибирь пешком - и приказ о сем вывесить везде, где возможно.
Теперь я не дам им его забыть.
1800Брат Франц-Антон сообщает, что медиумов потребно будет скрыть “наверху” - там же, где мы возведем сокровенный Храм. Он не может объяснить причину в письме. Обещает рассказать при встрече и зовет скорее присоединиться к Братству на другом берегу.
Брат Бенджамин построил новую стеклянную гармонику и жаждет сыграть на ней лично для меня. Сердечные мои друзья, как не хватает мне вас на севере... Думаю о вас со слезами на глазах. Как одинок я среди здешних осин, на каждой из которых висит по хорошему иуде!
Императору, однако, сложнее устроить побег - ибо он есть заключенный, охраняемый сотнями часовых, отмечающих каждый его чих и движение. Но я придумал поистине изящный выход. Здесь мне поможет мой Киж - он, верю, созрел уже достаточно для того, чтобы шагнуть из небытия в бытие.
Его истории позавидует иной искатель приключений: был опиской, сделался офицером, потом сосланным злоумышленником. Вернулся, женился на фрейлине, произведен в капитаны, потом в полковники, а скоро будет и генералом. Он стал уже и отцом - что, замечу, вблизи казармы нетрудно даже для призрака. Совсем живой человек. И хоть никто его не видел глазами, умственно его касались многие.
Шпионы доносят, что его принимают за родственника Олсуфьева. Другие называют его беглым шуаном. Словом, про него ходят легенды.
Теперь осталось перейти к финалу.
Чтобы родиться, Кижу придется умереть. А поскольку он не человек, а умственный вихрь, возникающий во множестве сознаний, смерть его будет заключаться в том, что вихрю этому придется покинуть приютившие его головы, как душа покидает тело. Эту искусственно выращенную душу я и предполагаю пригласить в гости, чтобы оживить созданный мною кадавр.
Сейчас о Киже знают многие - но думают о нем лишь изредка и случайно, как о любом другом человеке. Смерть его и похороны нужны для того, чтобы о нем вспомнили все - одновременно и вместе.
Как только вихрь Флюида обретет требуемую плотность, я уловлю его, отделю от основы - и направлю в грудь своего нового создания. Именно этого легчайшего касания, этой капли эссенции и не хватало моим опытам до сих пор.
1801Итак, сегодня свершилось.
Хоронили Кижа. За лакированным гробом на лафете несли ордена, шел полк с опущенными знаменами, ехали кареты. Рыдала безутешная вдова. Отдавал честь малыш сынишка. Толпа напирала со всех сторон.
Я выехал на мост на жеребце, черном, как зрак ночи. На голове моей была Шляпа Могущества, скрытая в черной треуголке - дар
Франца-Антона. Когда гроб везли мимо, я поднял над головой Жезл № 2, симпатически связанный с камерой в моей лаборатории.
Я почти телесно чувствовал поток связанных с Кижем прощальных мыслей, витающий над головами (служил, любил, обласкан императором, заговор, измена... многие шептались, что, снисходя к прежним заслугам, император велел бедняге принять яд, чтобы сохранить наследство вдове... чего только не думали о покойном). Но стоило мне воззвать к силе Флюида, как поток этот замкнулся на мне - и устремился в мой Жезл.
Словно невидимый вихрь поднялся над толпой - и, свернувшись в узкую воронку, втянулся в мой алхимический инструмент. Но сию картину видел оком мудрости один лишь я; для толпы же происходило иное.
Я держал Жезл как шпагу. Он действительно походит на нее блеском и длиной - так что все обратившиеся ко мне бесчисленные лица увидели: император салютует усопшему. Немало было таких, кто прослезился - и дал мне дополнительную силу.
Жезл завибрировал в моей руке; уловленный им вихрь Флюида устремился в лабораторию, где в стенной нише висел на цепях кадавр, подключенный к магнетическому баку.
И когда, глядя на салютующего шпагой императора, площадь глухо заволновалась, я узрел оком мудрости, как кадавр в моей лаборатории открыл глаза.
Через полчаса я был уже там.
У него мое лицо, мое тело... Создавший его Флюид весь прошел через меня, так что в известном смысле он и я - одно. Страшно было смотреть в его глаза. Но еще страшнее - услышать первые его слова:
“Мука! О, мука жизни! За что, аспид, ты обрек меня на жизнь и смерть?”
Никакого ликования от удачи не осталось в моей душе; осталась только грусть. Я вспомнил то, о чем думаю теперь постоянно. Все тайные братства Земли хотели сделать людей счастливыми, не понимая до конца ни человеческой боли, ни счастья. Поэтому они лишь множили страдания.
