Лев Клочков - Тщета-2 (неоконченный роман)
………………
Утро… Какого… Опять светло…
…………
Или вечер… Всё равно светло…
…………
Спать надо…
…………
Эй!
…………
Почему не говоришь?
…………
Вчера хлебанули. Стёпа где?
…………
По третьему… Чего он…
……………
Слышь, курить есть?
…………
Где-то у меня тут…
…………
Ни хрена…
…………
Ни хрена…
…………
Щас пойду. Встану.
…………
Сонька падла.
…………
Где Стёпа? Зажал…
……….
Восемнадцатого…
………
Четыре раза по рубль тридцать.
…………
Щас встану…
……………
Охренели они, что ли?
…………
Эй, который час?… Утра?
…………
Ну вот так. Скажите пожалуйста, где здесь умыться?
………
Эй, слышь? Где Стёпа?
……………
Утро, что ли?… Не, лягу, посплю…
…………
Сонька, сука.
…………
Ты со мной говори, я те что…
…………
По листьям…
…………
Что-то морда обвисла…
…………
Слышь, курить есть?
…………
Точно утро?
…………
Ну тогда ладно…
…………
Сука, ещё на маленькую…
…………
Эй, газетки нет?
…………
Четыре с половиной, да ещё два. Эй, сколько будет?
…………
Щас приду. Рано ещё…
…………
Ну вот. Эй, где тут?
…………
Чего скрипит? И так башка…
…………
Если её сюда сдвинуть, весь угол мой будет.
………
На лестницу…
…………
Вот пойду… Стёпа, сука…
…………
Чего выпендриваешься? Вот сейчас…
…………
Спать не рано. В одиннадцать на Гидравлике…
…………
Почему воды нет?
…………
Раскинулось море широко…
…………
За стол. Надо стол. Здесь что, нет?
……………
В ту комнату…
…………
Темно, и зажечь нечего…
……………
Слышь, курить есть?
…………
Чего всё молчишь да молчишь?
……………
С тобой говорю…
…………
На пятой линии…
………
Сонька, сука…
…………
Есть тут на резьбе?[1] Я чего-то этих мест не знаю. Кто меня сюда?
……………
Дыра. В кармане. Что бы в неё вывалилось…
…………
Это Стёпа. Завтра пойдём.
…………
Пивка бы…
…………
Сейчас пойдём к Серёге. Где Стёпа?
………
Вот тут вчера было…
……………
Эй, а ты тут чего?
…………
Завтра же надо другую квартиру…
…………
Щас пойду…
…………
Нагнетают. Народу совсем худо.
………
Чтой-то вроде мыши бегают?
…………
Ладно, ещё поспать…
…………
Слышь, курить есть? Нет? Ну и дурак…
……………
Ну и так далее.
Я не слушал, потому что нечего было слушать в этой речи человека разумного, и как только собрался, на что не ушло много времени, пошёл, так и не написав ни слова, и слышал, как опять заскрипела кровать под соседом. Пока он был не агрессивным, но на всякий случай следовало подумать о переезде, потому что обстановка в комнате не благоприятствовала. Я ушёл.
Поскольку я жил недалеко от почтамта, я зашёл туда. С детства мне нравился этот большой зал, и галерея вокруг с фантастическими перилами, и, главное, винтовые лесенки в глубине, пределом моих мечтаний было пробежаться по такой, в пятилетнем возрасте это интересно втройне, но лесенки были недоступны, как и такая же лесенка на Витебском вокзале. Только много позже, когда я был уже в очень серьёзном возрасте, мне удалось подняться по ней, и надо сказать, я испытывал совершенно детский восторг, сохранившийся с тех времён. Сейчас многое разрешено из того, что мы не знали в нашем детстве. На почтамте я сел за стол, положил перед собой открытку и задумался. Что можно было написать на этом маленьком куске бумаги такого, чтобы изменилась наша жизнь, чтобы сон стал явью, а сказка былью, и никогда не пришлось бы сожалеть о содеянном, если слова попадут в руки врагов. Я сидел долго, но потом встал и вышел, так ничего и не написав. Процесс творчества у всех происходит по-разному. Некоторые добиваются огромным трудом и тысячами переделок невероятной силы и выразительности, предельной отточенности каждого даже не слова, не звука – каждой буквы. У меня не так. Вся та работа, которая иногда происходит с шипением и кружением вокруг стола, проходит у меня незаметно, где-то в глубине сознания, почти неощутимо, так что я могу заниматься повседневными делами, и вдруг в голове как бы сами собой складываются слова и строчки, и их можно записывать, и они почти никогда не нуждаются в переделке. Правда, этот процесс намного дольше, чем активная работа над словом, но по моей природной лени мне гораздо больше нравится, когда всё приходит само… Поэтому я отложил написание письма, предоставив своему мозгу работать, а сам пошёл добывать пропитание. Это оказалось труднее, чем казалось на первый взгляд наивных надежд. Полдня я бродил по улицам недалеко от центра, высматривая по сторонам тот самый счастливый случай, но ничего кроме нескольких пустых бутылок мне не подвернулось, да и к тем уже тянулись жадные руки конкурентов. Если бы я был небрит и плохо одет, как они, и они приняли бы меня за своего, меня бы непременно побили, потому что нельзя нарушать чужие границы, но так как я ещё выглядел неплохо, то, видимо, считалось, что я случайный и не посягаю на их ареалы, и чёрт с ним, вдруг он какой-нибудь – кто знает, что думали эти санитары большого города, но поесть я сумел, и неплохо, хотя, конечно, не котлетки де-воляй. Однако постоянно заниматься сбором бутылок значило стать таким же санитаром, войти в их среду, и забыть о духовной стороне существования. Прошёл я и мимо нашего склада, но там было закрыто, а идти в контору у меня не было морального права, даже и права голодного. Я посматривал на аналогичные подвалы, но ничего не подворачивалось. И совсем неожиданно я встретил одну свою старую знакомую. Я не успел отвернуть в сторону, и пришлось обмениваться любезностями типа – Как поживаешь, – которые необходимы, но тем не менее слегка утомительны, когда не ведут к установлению прочных новых или возрождённых контактов. Я же больше всего хотел улизнуть от этих воспоминаний об общих знакомых и проведённых когда-то не вместе, но рядом нескольких лет. И как всегда, оказалось, что всё к лучшему в этом лучшем из миров. Если бы я сбежал от неё, она не отвела бы меня на следующий день к ещё одному знакомому, уже не моему, и я не получил бы работы (или получил, но другую и очень нескоро), которая дала мне возможность жить и развиваться так, как мне было необходимо. Меня поместили в хорошо забетонированный подвал, бывшее (да и настоящее) бомбоубежище, рассчитанное на прямое попадание, с двойными стальными дверями на задрайках и с амбарными замками, в котором я должен был проводить одну ночь из трёх. Вообще-то из четырёх, но мне там так понравилось, что я уговорил их пересмотреть график. Я мог бы дежурить и каждую ночь, но это значило перенести дом сюда, а я не хотел иметь дом, зависящий от чего-то, кроме моих трудов, и уж больно была здесь казённая обстановка, хоть и поуютнее даже, чем у меня дома. Поэтому всё осталось как есть, и на следующую ночь я вышел на дежурство, запасшись бумагой, ручками, чаем и сахаром – я попросил небольшой аванс. И, возможно, сидение под землёй, хоть и не в прямом смысле, подвигнуло меня написать следующее.
Вальс цветов
В саду жили цветы. Жили они, естественно, в королевском саду, потому что ведь каждый хочет жить, как король. А что такое королевский сад, вы должны себе представлять. Во-первых, он был огромный [Андерсен. Соловей], во-вторых, прекрасный и, в-третьих, разнообразный. Если вы бывали в Версале или, скажем, в Петергофе, то можете себе представить, какая красота и какой порядок царили там.
Цветы были разные. Вообще-то цветы подразделяются на дикорастущие и декоративные, хотя не всегда их можно отличить друг от друга, как шиповник или лотосы, но в королевском саду такого, конечно, быть не могло.
Вдоль парадных аллей с фонтанами, мраморными фигурами и лестницами выстраивались приведённые к общему знаменателю правильные ряды небольших и причудливых разноцветных клумб, создающих неповторимые узоры. Чуть в стороне от главных направлений, окружая их, чередуясь с подстриженными и не подстриженными кустами, образуя вместе с ними единый пейзаж, громоздились массивы якобы дикой природы. На огромном пространстве характер посадок, пейзажа, ландшафта менялся, там можно было найти участки на любой вкус – от полных орхидей джунглей до эдельвейсовых лугов и кедрового стланика. Я не силён в ботанике и не могу назвать вам все тысячи и тысячи растений, тенистых и вьющихся, цветущих и благоухающих, которыми был полон сад, который можно было бы назвать музеем, если бы такие музеи уже не имели названия – Ботанический сад. Однако королевский сад – это не только музей, это среда обитания королей, место для их прогулок, отдохновения и лёгких шалостей, а иногда и для серьёзных политических интриг. Но это дело королей и их окружения, а нас интересуют цветы и прочие растения, потому что не все растения цветут. То есть цветут-то почти все, мало осталось на Земле нецветковых растений, только не всегда их цветы ярки и прекрасны. Ведь цветок – это всего лишь орган любви растений, а поскольку они намного уступают человеку в подвижности и в технике, то и приходится наиболее изобретательным отращивать самые фантастические органы, чтобы привлекать – нет, не соловьёв, которые абсолютно не способны опылять, – а насекомых, которых мы, человеки, так не любим, – жужжат, надоедают, не отмахнуться, а некоторые ещё и кусаются. Кусаются, правда, только те, которые не порхают по цветочкам, но для нас нет разницы – мало у нас общего с насекомыми, и не хотим мы с ними дружить. И кто больше виноват в разнообразии форм и цвета, цветы или насекомые, так же трудно определить, как и кто был раньше – яйцо или петух. И только человек всегда ищет виноватых.
