Александр Чуманов - Ничто не ново - только мы.
Он, бедняга, и не поверил сразу своему счастью, стал оглядываться по сторонам растерянно-счастливо, ища подтверждения в глазах товарищей.
А товарищи загалдели разом, они еще не умели всерьез завидовать чужим удачам, накинулись на Одиссея, стали хлопать его по плечам, по спине, по голове тоже, но не так сильно. А потом взялись подбрасывать счастливчика вверх, словно хотели сразу сообщить ему необходимое ускорение, то есть начали его «качать» — был в те времена такой странный способ выражения восторга, одобрения, уважения к человеку.
Тогда же и смятенные родители разыскали парня, тоже выразили ему свои чувства и увели его, слегка оглушенного случившимся, домой.
— Позвонишь? — успела робко пискнуть ему рыженькая Палестина.
А он вдруг молча провел ладонью по ее щеке и кивнул утвердительно, что было странно, поскольку в ту пору парные физические упражнения в секс-зале ничем, кроме гимнастики, не считались, не служили поводом для каких-либо отношений, мало ли с кем тогда ложились люди на гравитационную кушетку ради укрепления здоровья и развлечения, мало ли с кем танцевали люди в танцзалах…
И день иссяк. И огни погасли. И стихла всякая музыка в большом мире.
8
Скоро выяснилось, что ни Одиссей, ни его папа с мамой, ни друзья-приятели не представляли конкретно, что происходит дальше с победителями космического конкурса. Вернее, представляли, но как-то очень уж примитивно. Мол, выиграл человек престижную судьбу, и сразу получает выигрыш. Превращается в электронную схему и летит в назначенное место. В смысле; схема летит, а оригинал остается на Земле, чтобы после непродолжительного триумфа вновь заняться проживанием своей нормальной жизни.
Все стали ждать, что будет дальше. И скоро уже ни сам Одиссей, ни его родители не могли спокойно слышать от знакомых и соседей этот идиотский вопрос: «Когда?» Скоро им уже хотелось бросаться на каждого, такого бестактно-легкомысленного и терзать его, и топтать… Вот до чего может довести длительная неопределенность даже очень сдержанных людей.
Странная, не правда ли, складывалась ситуация: с одной стороны — нужно было готовиться к расставанию навсегда, ведь для того Одиссея, который возникнет из набора простых реактивов, это будет именно расставанием навсегда и ничем иным, С другой же стороны — ничего подобного. Парень, вне всяких сомнений, оставался дома…
Откуда-то взялись в квартире разнообразные родственники, начиная от бабушки с дедушкой и кончая дядьями и тетками. Одиссей, дожив до нижней границы молодости, даже не слыхал о наличии какой-то родни, родственные связи вообще очень ослабли к началу третьего тысячелетия, а тут за считанные дни пришлось познакомиться с целой маленькой толпой дорогих людей и в меру способностей полюбить их.
И, что не менее странно, Палестинку уже в шутку, а может, и не в шутку, называли Пенелопой…
Однако дни шли, а ничего существенного не происходило. И эта неизменность, эта неизвестность раздражали всего сильнее.
Однажды отец решил по каким-то своим каналам попытаться выяснить, как и что. Осторожненько и ненавязчиво прозондировать почву. Он вернулся домой красным и явно обескураженным, потому что где-то там, куда привели его каналы, ему велели не торопить события, не заниматься мальчишеством, а сохранять выдержку и, зачем-то, бдительность.
А когда уже стало казаться, что эта победа в космическом конкурсе просто одновременно приснилась множеству людей, Одиссея вдруг вызвали в учреждение, скромно именовавшееся «курсами усовершенствования контингента».
Учреждение успешно возглавлял добродушный лысоватый дяденька, впрочем, он был не только добродушный, но еще и страшно ученый. Так вот, он объяснил взволнованному и даже изрядно струхнувшему Одиссею, родители которого да еще Пенелопа были остановлены у входа свирепой охраной, что ничего секретного в его учреждении не было и нет, что в нем всего лишь по сжатой программе готовят будущих исследователей иных миров, дают им основные навыки общения с инопланетным разумом (словно кто-то уже общался), натаскивают по космической биологии, медицине и основам научного коммунизма.
Из учреждения Одиссей вышел навстречу встревоженным родственникам с непроницаемым, невозмутимым лицом. Он поведал все то, что услышал и запомнил с первого раза, а уж потом разулыбался во весь рот, как обыкновенный благополучный молодой человек, каковым он, в сущности, и был.
Все быстро вернулись в свое естественное душевное состояние: на следующий день Одиссею предстояло начать занятия, а это уже было явлением привычным и понятным. Как положено, после общего образования начиналось специальное, о чем можно было догадываться с самого начала, но так уж устроен человек, что о наиболее простом ему иногда бывает всего сложней догадаться.
Конечно, еще где-то впереди маячил венчающий все переживания звездный старт, но о нем думалось, как о чем-то послезавтрашнем.
9
Нет ничего странного в том, что учился Одиссей на «курсах усовершенствования контингента» очень усердно, занятий никогда не пропускал, даже всякие факультативные лекции посещал аккуратно и все, что там говорилось, подробно записывал.
Целыми днями теперь пропадал Одиссей на занятиях. Курсы были сравнительно с другими видами учебы делом краткосрочным, но на них давалось полное высшее образование, и, стало быть, нагрузка на плечи курсантов ложилась весьма повышенная. Парню даже некогда стало встречаться с друзьями, бывать в ДК, разве что редко-редко.
И если эта возможность выпадала, то входил Одиссей в кабинку компьютера уже не так, как раньше, уже не сжималось и не замирало тревожно сердце в долгие миги экспресс-анализа. Не то, чтобы не интересовали Одиссея результаты, а просто не мог он с прежним трепетом относиться к этому делу, заняты были его эмоциональные и интеллектуальные емкости учебой на курсах и только ею.
Учился Одиссей, само собой, отлично. Учителя прямо-таки не могли им нахвалиться, ставили его всем в пример, и даже как-то администрация курсов послала родителям специальную открытку с благодарностью за образцовое воспитание, тем самым еще укрепив материну веру в действенность мускулистой нотации.
А чего только ни читалось на курсах, помимо уже перечисленного! Это и космическая навигация, и компьютерная техника, и космическая геология, и культурология гипотетических цивилизаций, и футурология фундаментальных и прикладных наук, и истпарт, и теология, и этика семейных отношений при полигамии. Лекции шли по восьмидесяти наукам и дисциплинам!
Так пролетели четыре года. Одиссей закончил курс успешно, получил диплом красного цвета, чем наполнил родителей неизбывной до конца жизни гордостью, и они сочли свой родительский долг исполненным даже с перевыполнением.
А еще во время последних каникул Одиссей успел жениться на рыженькой Палестине, окончательно и официально переименовавшейся к тому моменту в Пенелопу, ибо какая вообще может быть связь между Одиссеем и Палестиной, уж точно — мезальянс. И вдвоем они успели к моменту окончания курсов произвести на белый свет девчонок-двойняшек, Юдифь и Машутку.
И все это поразительно лишь на первый взгляд, потому что многое успевает тот, кто хочет успеть многое, потому что Одиссей, хотя и должен был в скором времени стать космическим отшельником, одновременно оставался на Земле, из чего проистекали серьезнейшие последствия.
10
И вот долгожданный день наступил. Опять все было, как и четыре года назад — с той, конечно, разницей, которую востребовало время. То есть с утра пришли во Дворец Компьютеров приятели Одиссея, правда, не все. Пенелопа оставила детей под присмотр специального служителя и находилась при муже его тенью, что выглядело пусть и не отвечающим духу времени, зато трогательным.
Всего-то минуло четыре года, никто из участников ритуала не постарел, однако ежевоскресные конкурсы ни для кого не прошли даром. Некоторые ребята теперь тоже учились на «курсах усовершенствования контингента», один даже, сам того не ожидая, прошел на выборах в какой-то высокий департамент. А некоторые изменили мечте, устали ждать удачи и победили в других конкурсах, где, собственно, желающих победить кроме них и вовсе не было…
И опять молодые люди хохотали и гомонили в длинной очереди, опять пили квасоколу и ели мороженое, выполняли в секс-зале парные гимнастические упражнения, ну, может быть, чуть-чуть не так энергично, как четыре года назад.
Спустился вечер, и тогда вдруг все, кто пришел проводить Одиссея в дальний, опасный и, может быть, невозвратный путь, одновременно ощутили острый приступ какого-то щемящего чувства, хотя в ту эпоху даже дрогнувший голос считался проявлением постыдной слабости. Особенно сильным это чувство оказалось у Пенелопы. Однако она, закусив губы, проявляла стойкость и шутила из последних сил.
