Евгений Лукин - Амёба
— Сейчас поймёшь, — пообещали сзади.
Собрав остатки мужества, он опять обернулся и изо всех сил скучающе поглядел в глаза сначала одному, потом другому. Но это уже была агония.
— Посторонись, — непонятно откуда раздалось хрипловато и равнодушно произнесённое слово.
Шестёрок раздвинуло слегка, и между ними возник из прохладного полумрака Лёня Антомин. И Вавочка с восторгом осознал, что оба его скрипа «не понял», оба его скучающих взгляда и вообще вся его монументальность в этой стычке выглядели со стороны очень даже впечатляюще. Под кого же это он сейчас невзначай прокатил в «Посошке»? Неужто под крутого?
— По паре пива для начала, — сказал, усаживаясь, Лёня Антомин выплывшему из сумерек официанту. На остолбеневших у столика шестёрок он внимания так вроде бы и не обратил.
— Не, ну… — нерешительно напомнил о своём существовании тот, что повыше. — Всегда, блин, за этим столиком сидели…
Говоря, он печально смотрел на лапы и грудную клетку Лёни, наводящие на мысль о ломающихся силомерах, разрываемом листовом железе, и понимал уже, что никакими обложенными жирком мышцами такого не смутишь.
Лёня одарил его невыразительным взглядом через плечо, и пластилиновые шестёрки, для приличия ворча и пожимая плечами, направились к свободному столику. Лёня вопросительно посмотрел на Вавочку. А тот, спокойный, исполненный достоинства, лишь пренебрежительно шевельнул в ответ бровью. Так, дескать, ерунда…
«Представьте себе, представьте себе…»
На стол с гулким звуком опустились четыре полные кружки, и мрачное лицо Лёни Антомина смягчилось и просветлело.
Поразительный он всё-таки человек! Ленив, небрит, глаза сонные. Но опасен с виду — сил нет. Все почему-то думают, что Лёня бывший десантник: Афган прошёл, пол-Тбилиси изрубил сапёрной лопаткой… А он и оружия-то в руках не держал — служил в стройбате. А накачанный такой, потому что железо в цехе ворочал, пока не уволили.
Случай был: закупил Фонд компьютеры, а везти поездом. Из Москвы. Вот и гадали, кого из охраны послать, — гробанут ведь по дороге за милую душу! А Лёня только-только на работу устроился. Зашёл управляющий в отдел рекламы, глянул — и аж содрогнулся.
— Вот он! — кричит. — Он с компьютерами поедет!..
И в Лёню пальцем тычет.
Ничего, довёз…
Директора ему на полном серьёзе предлагали начальником охраны идти. Отказался. Такую рожу состроил: хлебнул, дескать, кровушки, хватит… Они его после этого ещё больше зауважали.
Мурлычет, шепчет музыка, не мешая застольным беседам. По-английски, зараза, шепчет. Вплетаются в неё негромкие чисто русские слова:
— Проплата…
— Предоплата…
— Чёрный нал…
И вот уже зашумело, повело плавненько, словно к ушам по раковине приставили. Равный среди равных сидит Вавочка за столиком в «Посошке», прихлёбывает свежее только что с завода пиво, держит ухо востро, вслушивается в обрывки разговоров:
— Один к шести? Это вчера было один к шести…
— А не подпишет — я ему задницу на британский флаг порежу…
— Тарелками?..
Не оборачиваясь, Вавочка чувствует, как неподалёку на них снова начинают посматривать с интересом. Потом за столик без спроса садится некто с выправкой и в ладной, словно пригнанной джинсе. Светлые глаза смотрят дерзко и весело.
— Ну что там Санек? — интересуется подсевший.
— Держат пока, — нехотя отвечает Лёня.
Краем глаза Вавочка видит изумлённые лица шестёрок за соседним столиком. Кто же это такой к ним подсел? Неужели Порох? «Морду, морду поравнодушней!..» — напоминает себе Вавочка.
— Да, насмешил, — говорит светлоглазый. — И чего его понесло в этот «Афедрон»!
— Он и меня в долю звал, — небрежно, в тон ему роняет Вавочка.
Следует быстрый оценивающий взгляд. Однако морда у Вавочки — безупречна. Да, вот так. Хотел Сан Саныч вылепить из него, что понравится, но, как выяснилось, не на того нарвался…
— А насчёт тарелок — правда, что ли?
Лёня вздыхает, отхлёбывает и, наверное, уже в сотый раз за последние два дня принимается рассказывать, как пытался оттащить пьяного шефа от серванта и как его самого, сунув ствол в рёбра, довели до машины, но она уже оказалась переполненной.
— Насмешил, — без улыбки повторяет подсевший (предположительно, Порох). — Рекламная кампания тоже, значит, накрылась?
— Нет, — говорит Вавочка. — Не накрылась.
Теперь уже не только светлоглазый, но и Лёня Антомин пристально всматриваются в его утомлённое значительное лицо. Словно видят впервые.
Огромное, как перед концом света, солнце повисело в слоистой лиловой дымке — и кануло. На город с восточных окраин покатился первым валом наводнения прозрачный фиолетовый сумрак.
Вавочка был счастлив. Шёл и вспоминал с удовольствием, как круто обошёлся он с шестёрками в «Посошке» и как беседовал на равных с самим Порохом… То ли ещё будет, господа, то ли ещё будет!
Вздрогнули, затлели сиреневым, налились ярко-белым несомкнутые стропила света над асфальтами всё ещё Советского района. Ах, город! Только вечером понимаешь, насколько он огромен, этот живой фосфоресцирующий планктон.
В голове Вавочки победно шумело. Завтра он зазовёт в гости Лёню с новичком и попробует взять власть в свои руки. А сейчас он придёт домой, сверит номер и позвонит Люське. Незачем хате пустовать.
Ну вот и Александровская (бывшая улица Желябова), вот он, внутренний дворик — колодец, пробивший пятиэтажку до асфальтового дна, вот и подъезд с нашатырным запахом кошачьей мочи. Вавочка хлопнул дверью, поднялся на второй этаж; неторопливо, ощущая себя хозяином недели, квартиры, положения, провернул ключ в замке, вошёл.
Молочная матовая лампочка обозначила перед ним коридорчик с вешалкой и с тремя дверьми: направо пойдёшь — в санузел попадёшь, прямо — в кухню, но туда в другой раз, а сейчас ему налево — в большую, почти квадратную комнату, которой суждено быть определённое время его владением.
Комната встретила его трепещущим полусветом неисправного дворового фонаря и слабым ароматом буддистских курительных палочек. Люстру Вавочка включил не сразу — стоял в полумраке и с наслаждением перебирал все сегодняшние поединки. Мелкие наскоки типа «Машину помыть?» в счёт не идут — ещё с пацанами он не связывался! А в остальном… Всем, кому мог, дал отпор. Так-то, господа! Вавочка — не пластилин, из Вавочки вы хрен что слепите!..
Он протянул руку и щёлкнул выключателем. М-да… Салфеточки кругом кружевные, на низенькой тумбочке — толстая розовая свеча в фарфоровом подсвечнике, тут же душеспасительная книжица малого формата, молитвенный (или какой там у них?) коврик — и вечные назидания, вечные проповеди: мяса не ешь, не спекулируй, подумай о душе, переселишься потом в дождевого червя — лопатой разрежут… На иконке — изумлённый Христос. Смотрит на противоположную стену. А там — веером цветные фотографии: старенький гуру Шри Чинмой во всех видах. На самой здоровенной — коричневато-розовые пятки Учителя… Тьфу, дура! Как партию разогнали — так и свихнулась.
Вавочка задёрнул шторы и, не разуваясь, с наслаждением грохнулся на аккуратно застеленную кровать. Свесив кроссовки, долго лежал на спине и мыслил, созерцая потолок. Так звонить Люське или не звонить? Зевнул и решил: а ну её к чёрту! Завтра. Светлое янтарное пиво, приятно горча, так и ходило перед глазами. Из принципа разобрал постель на кровати, а не на диване, где каждую ночь провисал до полу за бумажной ширмочкой. Потом выключил свет — и лёг. Сны намечались приятные и, возможно, эротические.
Сновидение пришло странное и недоброе. В чёрной пустоте перед Вавочкой висела новенькая чернильная резинка размером с небольшой чемодан (вероятно, вынырнула из сегодняшнего утра). Потом она принялась медленно разламываться на равные кирпичики; те, в свою очередь, тоже начали разламываться; и продлись это в таком темпе хоть минуту, перед удивлённым Вавочкой неминуемо возникло бы розоватое облачко, слабо хранящее чемоданные очертания. Но казалось, кто-то всё время отматывал плёнку назад: распад застыл, не прекращая движения, он бесконечно повторял сам себя. Резинка разламывалась, разламывалась, и никак не могла разломиться окончательно. И висела она уже, кстати, не в пустоте — она висела в его комнате, а он, Вавочка, стоял перед этим безобразным явлением и ждал с тоской, когда оно кончится.
Потом появились Люська и управляющий Фондом. Вавочка испугался и, чтобы отвлечь управляющего, о чём-то его спросил. Управляющий что-то ответил, и Вавочка, не давая опомниться, задал ему ещё какой-то вопрос, а сам тем временем старался оттереть плечом, заслонить, отодвинуть куда-нибудь…
Но Люська заметила.
— А это ещё что за хренотень?
Вавочка принял недоумённый вид. Он, собственно говоря, совершенно здесь ни при чём. Чёрт его знает, что это такое. Висит тут, и кто его поймёт, откуда взялось! Он сам в первый раз видит. Пришёл, а оно — висит.
