Елена Сенявская - Гроза на краю Вечности
— 1945-й, — вслух произнес Дан. — Жаль, проскочил Девятое мая… Ну, да ничего! Посмотрим, где я был в середине августа, — и он надавил на заветную кнопку, сгорая от нетерпения и острого любопытства…
* * *Колонна медленно двигалась по дороге, освещая путь фарами. И повсюду — на брезенте машин, в голенищах солдатских сапог, в складках одежды и даже на зубах скрипел песок, хотя пустыня осталась за спиной, а вокруг лежали каменистые сопки с чахлой растительностью. Изнурительная жара спала, и теперь все ежились от холода.
Капитан велел остановить газик и вышел из машины. Вслед за ним встала вся колонна. До развалин буддийского монастыря, где, согласно карте, должен быть колодец, оставалось еще добрых часа два пути. Перед глазами тянулись бесконечные темные холмы, и, глядя на их волнообразные изгибы на фоне начинающего светлеть неба, Артемьев услышал откуда-то из глубины памяти негромкую, щемящую мелодию:
Тихо вокруг, сопки покрыты мглой.
Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой…
Вальс На сопках Маньчжурии наплывал, кружа голову. Очень хотелось пить…
— Товарищ капитан! — окликнул его встревоженный голос шофера.
Артемьев очнулся, вытер ладонью лоб.
— Что случилось?
Из середины колонны доносился какой-то шум. И вот уже в свете фар появилось несколько бойцов, громко переговаривавшихся и подталкивающих кого-то впереди себя. Капитан шагнул им навстречу.
— Вот, товарищ капитан. Вертелся около машин. И черт его знает, как он здесь оказался! Требует командира… Говорит, русский, — доложил старшина, выталкивая вперед парнишку лет шестнадцати в стареньком, не по росту, пиджачке. Фары слепили ему глаза, и он жмурился, стараясь прикрыть их рукой.
— Русский?! — переспросил капитан, с любопытством его разглядывая: тонкие черты лица, длинные нервные пальцы, холодноватые серые глаза.
— Русский, — парень, наконец, повернулся так, чтобы свет не бил ему в лицо, и в то же время весь он хорошо был виден капитану.
— Из эмигрантов?
Откуда еще ему здесь взяться, — с досадой подумал Артемьев, задавая этот ненужный, в сущности, вопрос.
— Да.
Вокруг зашумели бойцы. Петров, пулеметчик, первым обнаруживший шпиена, скрипнул зубами.
— У, контра! Беляк, мать твою… — сплюнул его второй номер.
— Да какая он контра, братва! — неожиданно вступился старшина. — Пацан совсем. Он же здесь родился. Виноват разве, что родители аж сюда додрапали…
Капитан, хмуро взглянув на бойцов, оборвал:
— Прекратить болтовню! — и в наступившей тишине сурово обратился к задержанному: — Почему оказались в расположении части? Лазутчик?
— Нет, господин капитан! — юноша говорил спокойно, с достоинством, но Артемьев уловил в его голосе скрытую обиду.
— Что же вы здесь делали? — он немного смягчил тон. — В городах, я знаю, русских много. Но в сопках…
— Тут рядом китайская деревушка, — отозвался паренек, объясняя, впрочем, довольно туманно, свое появление. — Ночью далеко слышно, — продолжал он. — Я ваши машины давно заметил, вышел встречать…
— Очень любезно, — сквозь зубы процедил капитан, подозревая, что пока он здесь возится с этим щенком, японцы берут его в кольцо.
Юноша, казалось, прочел эти мысли и взглянул ему прямо в глаза:
— Я пришел сказать: японцы устроили засаду в монастыре. Дорога простреливается, у них там доты замаскированы, — он помолчал секунду, точно набираясь решимости, и произнес, наконец, по-мальчишески тряхнув головой: — Я мог бы… вывести вас в тыл их укреплений. Между сопками есть тропа… Но машины там не пройдут, — добавил он, озабоченно взглянув на автоколонну.
Капитан присвистнул, смерив с головы до ног неожиданного проводника. Хорошо, если не врет, — подумал он. — А если ловушка? Да и в любом случае — куда мы без машин денемся? Пешком здесь много не нашагаешь… Он снова пристально посмотрел на паренька.
— А собственно говоря, какие у нас основания вам доверять? — спросил с вызовом.
— Никаких… Если не верите — расстреляйте! — отчаянная мальчишеская гордость зазвенела в этом ответе, и капитан невольно усмехнулся, решив, что ловушки, пожалуй, здесь нет.
— Ну, с этим мы всегда успеем, — заметил он. — Я просто хочу понять, что вас заставило прийти к нам…
И снова встретился с ним взглядом. В глазах паренька под внешней холодностью светилась грусть, сдержанная и безысходная.
— Не знаю… Только мне каждую ночь березы снятся, а я их никогда в жизни не видел…
Он замолчал, опустив голову, и Артемьев вдруг остро ощутил тоску по родному Смоленску, по яблоневому саду под окнами… Он-то знал, каково это — вдали от Родины. Войну встретил на Западной границе. Там, на родной заставе, и принял свой первый бой. Уцелел чудом. Потом по немецким тылам с тремя бойцами — все, что осталось от погранзаставы, — два месяца пробивался к своим… Отступал, наступал… Пол-Европы прошел, думал — теперь домой. И вот тебе раз — занесло аж на Дальний Восток…
Он понял. Эти слова решили все. Капитан поверил — на свой страх и риск. Отдал приказ выгружаться, поставил у машин охрану и велел ей продолжать путь только по сигналу красной ракеты. Стоять, ждать и смотреть в оба… А сам во главе батальона двинулся в сторону от дороги к сопкам.
Паренек шагал рядом с ним — спокойный, уверенный.
— Как звать-то тебя? — с неожиданной нежностью спросил Артемьев, положив руку ему на плечо.
— Виктор… Виктор Сокольский.
Дальше шли молча, стараясь не шуметь. Надо было выйти к монастырю до рассвета… Наконец из-за сопок показались величественно-причудливые контуры какого-то сооружения.
…Засевший в монастыре полк отбивался недолго. Внезапный удар в тыл вызвал замешательство. Постреляв для порядка, японцы выкинули белый флаг. Потери в батальоне Артемьева оказались минимальными.
Сам капитан был в гуще боя, поручив Сокольского заботам старшины, который заставил парня залечь за камень и держал его там до тех пор, пока, отведав гранаты, не смолк последний пулемет.
Стрельба кончилась. Они поднялись, отряхивая пыль с одежды, увидели, как бойцы начали выводить из подвалов пленных японцев. Усталый, чумазый, в продымленной гимнастерке подошел Артемьев. Взглянул на смущенного проводника. Захотелось сказать ему что-то доброе, найти слова благодарности, которые звучали бы не казенно, и не осталось у паренька обиды. Он не успел… Одиночный выстрел раздался со стороны развалин. Виктор неловко взмахнул руками, ловя ртом воздух, и стал медленно оседать на тотчас закровяневший песок. Растерявшись, капитан не сразу понял, что эта пуля предназначалась ему… Словно во сне, склонился над юношей, тронул рукой русую прядь. Стиснув зубы, смотрел, как из уголка рта вытекает тонкая струйка кроки, и пытался поймать остановившийся, стекленеющий взгляд… Губы Виктора чуть шевельнулись. Артемьев нагнулся ниже, с трудом различая последние слова:
— Не пришлось… повидать… березки… — услышал он прерывающийся шепот. Голова юноши бессильно откинулась, губы так и остались чуть приоткрытыми.
Капитан медленно распрямился и непослушной рукой стянул с головы фуражку. Сзади подходили, останавливались за спиной бойцы. Взглянув, в молчании обнажали головы. Старшина отвернулся, стиснув автомат так, что побелели пальцы. Только Петров неожиданно выдавил хрипло, обернувшись к щуплому своему напарнику и ухватив его за грудки:
— Так контра, говоришь?!
И тот испуганно шептал, отбиваясь неловко:
— Да я что… Я ж ничего… Кто же думал…
Петров, наконец, выпустил его и, пошатываясь, пошел к дороге, вытирая лицо зажатой в кулаке пилоткой.
В начинавшее золотиться небо взлетела и рассыпалась красная ракета…
Оставленные на дороге машины подошли, когда солдаты уже закончили рыть у подножия сопки братскую могилу. Насыпали холм… Короткий залп разорвал знойный воздух. Капитан отметил на карте еще одну пирамидку…
…Могилы хранят покой.
Белеют кресты. Это герои спят.
Прошлого тени кружатся вновь,
О жертвах боев твердят…
Колонна двинулась дальше. Следом, под конвоем автоматчиков, понуро брели пленные…
* * *Машина работала весь день, гудя от перенапряжения, но упорно не желая выпускать Кирилла и Дана из-под своей власти.
Очнулись они одновременно, когда во всем институте обесточили аппаратуру, отключили на ночь энергию. Долго смотрели друг на друга, не узнавая, странно-отрешенным взглядом, словно все еще были ТАМ, в чужом времени, куда отправились из любопытства, и вдруг оказались в аду.
— Дан… Я убил человека… Ножом… — голос Кирилла сорвался, губы дрожали. Ныло простреленное плечо… Простреленное?! Накатил запоздалый страх… Он лихорадочно ощупал себя и вздохнул с облегчением: ничего страшного, просто фантомные боли, видимо, от избытка воображения. Исчез, растворился в прошлом решительный лейтенант, уступив место изнеженному потомку. И остались от него пожелтевшие фотографии в семейном альбоме да орден Красной Звезды…
