Василий Гавриленко - Бразилия
Ах, как я тебя люблю горячо
Годы это не сотрут, не сотрут
Мы оставшихся друзей соберём
Мы набьём картошкой старый рюкзак
Люди спросят, что за шум, что за гам?
Мы ответим: ничего, просто так.
Я нес свою мать в рюкзаке: порубленную на куски, упакованную в целлофановые пакеты. У кордона на Баррикадной мне пришлось застрелить караульщика, и это был первый человек, которого я убил.
Просто так идут дожди по земле
И потеряны от счастья ключи
Это всё понятно мне, понятно мне
Но мы об этом помолчим, помолчим
Просто прожитое прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль
Слышишь, капают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.
Когда я вышел из метро, то увидел голубое небо. Оно было высоким и чистым, как моя мать. Как моя дорогая мама. Сжечь тело на костре оказалось тяжелой задачей, но я с ней справился. Пепел свой матери я развеял над городом, в котором она когда-то родилась…
-Друзья, спать, - приказал кто-то.
Я улегся на подстилку, ощущая неподалеку тепло чьего-то тела, закрыл глаза и сразу уснул.
Кошмарные сновидения давно стали частью моей жизни. Во снах меня преследовали муты, я тонул в ядовитой жидкости, падал с высоты, вновь и вновь хоронил свою мать. Но ночью в палатке мне не приснилось ничего.
-Подъем!
Я сел, ошарашено озираясь. Лыжники протирали глаза, негромко переговаривались друг с другом.
-Скорее завтракаем, - нервным голосом обратился ко всем парень с бородкой, тот, что накануне вырвал у меня веревку.
-Да, Игорь, надо торопиться, - поддержал его усатый мужчина, судя по внешности, самый старший в этой странной компании.
-Холатчахль ждет, – засмеялась Людка, доставая из мешка корейку.
Позавтракали молча, наскоро. Никто уже не шутил, не требовал песен.
Снаружи мело, красное солнце висело над склоном горы, перекрашивая в багровый цвет покрытые снегом верхушки елей.
Лыжники разобрали палатку. Я делал вид, что помогаю, стараясь держаться поближе к Людке.
-Живее, - торопил Игорь. – Нам еще лабаз нужен!
«Что такое лабаз?» - подумал я, помогая Людке сматывать кусок ткани.
-Колька, Жорка, Сашка и Рустем, наломайте лапника! Юрка, Зинка, Людка – живо копать яму!
Я заметил, что Игорь старается не смотреть на самого старшего члена группы и не отдает ему приказов.
-Держи, - Людка сунула мне в руку небольшую лопатку.
Я принялся копать снег, не понимая, зачем это нужно.
-Н-да, лабаз в снегу, - сказал усатый, закуривая. В его голосе я уловил скептические нотки.
-Времени нет, - неприязненно откликнулся Игорь. – Было бы время, сделали б лабаз по всем правилам – на дереве.
Усатый хмыкнул, но ничего не сказал.
Парни принесли еловых веток.
-Как там яма?
-Юрка, ну что ты возишься?
Игорь отобрал у меня лопату и принялся расшвыривать снег.
-Давайте вещи!
Лыжники принялись передавать Игорю различные предметы, которые тот складывал на дне ямы. Какие-то мешочки, даже ящик. Отправилась в яму и Зинкина гитара.
Наконец, Игорь закончил и легко выскочил из ямы.
-Накрывайте.
Небольшой склад исчез под слоем еловых веток.
-Ну, братцы, по коням, - сказал Игорь и направился к торчащим в снегу лыжам.
Ветер завывал в макушках елей. Я с трудом переставлял ноги, рюкзак давил так, словно половина вещей из него не перекочевала в оставшийся внизу лабаз.
Поросший еловой щетиной склон горы снизу не казался таким крутым. Здесь же каждый шаг давался с трудом.
Когда мы приблизились к вжатому промеж двух хребтов перевалу, солнце скрылось за склоном горы. Стало темно. Я едва различал бредущего впереди лыжника.
На перевале ветер усилился, и он нес с собой снег – мириады острых иголок.
Кровь стучала в голове, по спине струился пот. Я шагал, не веря, что этот перевал когда-нибудь кончится. Главное не потерять из виду спину лыжника… Не потерять спину. Если отстану - погиб.
Вдруг цепочка прекратила подъем.
Человек, идущий впереди меня, обернулся и крикнул изо всех сил:
-Юрка, привал!
Мои товарищи, превратившиеся в смутные тени, перечерченные метелью, возились с палаткой, я, как обычно, делал вид, что помогаю.
В небе завывало, словно кто-то поднял ввысь миллион младенцев, вырванных из объятий матерей. Пока мы шли по перевалу, было жарко, а теперь у меня зуб на зуб не попадал от лютого холода.
Наконец, палатка была готова, и мы смогли спрятаться от непогоды за ее тряпичными стенами.
В темноте загорелась свеча, высветив лицо Игоря. Он поднял свечу повыше, очевидно, рассматривая нас.
-Все на месте, - улыбнулся. – Ну, давайте поедим, да спать. Утро вечера мудренее.
-Как бы под лавину не угодить, - тревожно проговорил усатый лыжник.
-Александр Алексеевич, не угодим, - сказала Зина, - Правда, Игорь?
-Правда, - буркнул парень. – Какая лавина может быть на перевале? Глупости.
-Ну да, глупости, - деревянным голосом отозвался Александр Алексеевич. – Снега намело по уши, да плюс ветер. Вполне может козырек сорвать да вниз протащить. Мокрого места не останется.
-Так, – в голосе Игоря послышалась сталь. – Ужинаем – и спать.
Корейку ели молча. Людка протянула мне баночку с чем-то беловатым. Я попробовал. Попробовав, опрокинул баночку и двумя глотками опорожнил ее.
-Юрка! – Людка засмеялась. – Я же тебе дала на хлеб намазать, а ты всю сгущенку выпил.
-Спать, ребята, спать! – торопил Игорь.
Я слышал дыхание людей, с которыми меня свела Машина Наказаний. Я знал, что рядом со мной, в темноте, лежит девушка по имени Людка, посапывает слегка. А что если, словно невзначай, дотронуться до ее светлых волос? Интересно, мягкие у нее волосы, у Людки?
Я ел корейку и эту, как ее, сгущенку. Корейка и сгущенка – ничего вкуснее не пробовал.
Машина Наказаний пока что не наказала меня, а, напротив, наградила самыми приятными за всю жизнь впечатлениями. Вдруг куратор Борислав Евгеньевич ошибся, и ничего со мной и с этими ребятами не случится? Мы выполним миссию, взойдем на эту проклятую гору, возьмем там то, что нужно этому юноше Игорю, спустимся вниз и отправимся восвояси? Я мог бы остаться здесь, в этом мире. Да, здесь холодно, но зато можно по-настоящему познакомиться с Людкой. И корейка здесь такая вкусная…
Дальше все произошло очень быстро.
Страшный грохот, раздавшийся где-то снаружи, заставил меня сесть.
В палатке раздался женский крик.
-Людка? – вырвалось у меня.
Что-то ударило меня в грудь, я захрипел.
-ЛАВИНА! ЛАВИНА, БЛЯДЬ!
Страшный вопль, нечеловеческий. Следом за воплем пришел страх.
Бежать. Бежать! Прочь, прочь! Скорее!
-Не открывается! Молнию заклинило!
-Где нож?
Что-то резануло меня по щеке, но я не почувствовал боли.
Снаружи снова раздался грохот, а в палатке – треск разрезаемой материи.
-СКОРЕЕ!
Чьи-то руки толкнули меня, я выпал из палатки на снег, вскочил и бросился бежать вниз по склону. Я не думал о других лыжниках, даже о Людке. Я просто хотел оказаться подальше от этой чертовой палатки, которую с минуты на минуту накроет многометровым снежным пластом. Дары Машины Наказаний закончились. Наступило время умирать. Умирать?
Я остановился.
Сумрачные тени пронеслись мимо меня в сторону темнеющегося внизу леска.
