Виктория Александрова - Жизнь на двоих
Ключ с ржавым скрипом повернулся в замочной скважине, и рассохшаяся дверь с противным визгом повернулась на своих петлях. Сердце от страха ушло в пятки. Звуки показались оглушительно громкими, и мысль о том, что стража дворца немедленно на них сбежится, пронзила меня до самых пяток. Но ничьи шаги не нарушили рассветной тишины. Орнелла оказалась права — утренний сон бравой королевской охраны свят и незыблем.
Теперь запереть калитку, сочувственно выслушав жалобы шарниров на многолетнюю тоску по смазке, и вперёд. Через дровяник мимо прохода к кухне, дальше короткий коридор, у поворота которого за старым ковром вход на винтовую лестницу. Как же здесь темно! Нащупать бы то, что ищу! Где же эта ниша?
Ага. Всё верно. Огромный щит копейщика легко отошёл вправо и я в гардеробной принцессы. То есть теперь моей. Ровно на трое суток — так мы с ней условились.
Первым делом снять платье и небрежно бросить его на кресло, надеть ночнушку и к зеркалу. Серьги в ушах правильные, ослабить косу и… узлы с травами надо куда-то пристроить. Вот в секретере есть подходящее место, а все эти статуэтки и вазочки и на каминной полке постоят. Теперь достать кочергу из дверной ручки и ждать появления прислуги.
* * *— Ваше Высочество! Позволите ли подавать завтрак? — что это? Где я? Ах да, мы же с сестрой поменялись жизнями ненадолго, чтобы я смогла осмотреть её маму… то есть нашу маму, и определиться с лечением. И зовут меня теперь Ваше Высочество.
— Да, Ариадна, подавай, — с радостью отозвалась я, секунду промедлила, вспоминая, что ещё полагается добавить к этому соизволению, и продолжила уже другим тоном: — И поторопись!
Под голову мне подложили ещё одну подушку, а над животом установили столик на коротких ножках, уставленный всякой снедью. Так, теперь важно ничего не перепутать. Кофе в кофейнике, сливки в сливочнике, а это икра, масло, мёд. Справа под колпаком горячие булочки, а рядом овсяная каша, при виде которой мне полагается сначала надуть губки, а потом принять обречённый вид.
Ничего не забыла?
Ничего. Тогда за работу. Прогулка по ночному лесу вызывает отличный аппетит.
* * *Теперь самое опасное. По утрам согласно этикету принцесса приходит приветствовать королеву. А Её Величество, как я поняла, дочку свою Орнеллочку любит, и, очень даже может так случиться, сумеет отличить её от меня, пусть и точно такой же её дочери, но выросшей вдали от неё. Опять душа в пятках, но делать нечего.
— Здравствуйте, господа, — войдя в малую приёмную, здороваюсь с пажами и фрейлинами и ловлю на себе удивлённые взгляды. Тем не менее, мужчины кланяются, а женщины приседают в реверансе. Вот незадача! Мне ведь следовало задержаться у двери, дождаться выражения почтения и величественно кивнуть. Ладно. Будем прорываться, делая вид, что сегодня я рассеяна.
— Её Величество ещё не выходили? — что, опять ошиблась? Отчего у юного графа… как его… с зелёным жабо… Мейнца, такое удивление в глазах? Точно, королева никогда не появляется среди придворных, пока принцесса не пожелает ей доброго утра. Я дважды подряд сморозила глупость и… скорее за дверь королевской спальни, пока ещё раз не начудила!
* * *Королева на первый взгляд выглядела не настолько плохо, как мне её описала Орнелла. А может быть всё дело в теплых лучах утреннего солнца, ласкающих её сквозь остекление уютного эркера, где стоит накрытый к завтраку стол. Ночная рубашка, украшенная рюшами и фестонами выглядит просто величественно, а белое мраморное лицо кажется живым и свежим.
— Доброе утро, маменька, — произношу я тщательно заученные слова, целую её в щёку и непринуждённо усаживаюсь за стол на приготовленный для меня стул. Наливаю себе кофе, добавляю туда сахару и сливок и тянусь за булочкой.
— Ты, как всегда, капризничала за завтраком? — во взгляде королевы нет упрёка. Она любуется мной и рада, что я рядом с ней. На душе становится щекотно и немного щиплет глаза. Но мы, знахарки, умеем сдерживать слёзы, и даже быть жестокими, когда это необходимо. Поэтому я удерживаюсь от рвущегося из глубины души всхлипа и непринуждённо отвечаю:
— Конечно. Разве может меня радовать эта противная овсянка и несносная икра.
— Они полезны для девушек. Ты ведь ещё растешь, доченька. Надеюсь, хотя бы по паре ложек ты съела, — да уж! Меня никогда не нужно было уговаривать рядом с накрытым столом, а тут всё наоборот.
Вот и матушка ничего не ест. Сейчас, когда я оказалась спиной к источнику света, видно, что бледность моей сотрапезницы чрезмерна, под глазами заметны синяки, легкий румянец действительно присутствует на щеках, но не ровный, здоровый, а несколькими пятнами. Состояние кожи, цвет ногтей, белки глаз — всё говорит о том, что здоровье этой женщины… мамы… что же это может быть. Орнелла сказала, что она испытывает слабость, головокружение, случаются обмороки. Как, бишь, диагностировал болезнь этот надутый индюк Лорти? Лихорадка!
«Старый вонючий козёл, вот он кто, — подумала я про себя. — Этот термин применяют, когда не имеют ни малейшего представления о том, что же в действительности не ладится в работе внутренних органов!»
— Что с тобой, доченька? — мама смотрит на меня озадаченно. Значит, лицо выдало промелькнувшие у меня в голове мысли.
— Приспичило, — вру я напропалую и бегу за ширму. Отлично, ночной горшок ещё не вынесли. Ну-ка, ну-ка. Что тут у нас? Картинка проясняется. Ведь ежу понятно, что это хроническое отравление. Чем?
По очереди заглядываю под крышки всех посудинок, теснящихся на столе, и пробую понемногу, игнорируя интерес, с которым матушка за мной наблюдает. Какая вкуснятина! Варенье из клюквы. И вот ещё брусничное.
— Раньше они тебе не нравились, Орнелла, — опять тёплый взгляд словно обволакивает меня.
— Они мне и теперь не нравятся, — подтверждаю я. — Попробовала ещё раз и поняла, что слишком они для меня кислые. Кстати, эти вазочки из красной керамики, давно они у тебя?
— Совсем память у тебя сделалась девичьей, — видно, что этот лёгкий непринуждённый разговор доставляет моей собеседнице удовольствие. — Посол Никкинский в прошлом месяце поднес их в дар от своего сюзерена, когда вручал верительные грамоты. Мы же тогда ещё много говорили о вареньях, неужели забыла?
— Я малиновое люблю, — сказала я, вспомнив инструкции, полученные от сестры. — Но мне позволяют его есть, только когда я простужаюсь. Приходится довольствоваться клубничным, — тяжелый протяжный вздох, капризно надутые губки и решительный натиск: — Отдай эти вазочки мне. На каминной полке в моей опочивальне как раз не хватает такой яркой детали.
— Хорошо, я распоряжусь, и уже к обеду они окажутся там, где ты желаешь их видеть.
* * *Молитва — это то, что одинаково не нравится и мне и Орнелле. Конечно, под коленями лежит мягкая подушечка, но запах воска от горящих свечей вызывает лёгкую дурноту. Наконец, Отец-Настоятель отбубнил то, что положено, и начинается самая противная, но и самая важная часть ритуала — душеспасительная беседа о том, что мы должны быть покорны воле Господа нашего и внимательны к словам слуг его.
Наконец пастырь вопрошает о прегрешениях наших или видениях, посланных свыше в наши сны. Вот и момент истины.
— Батюшка, был мне нынче сон, — ответствую я смиренно на жест перста, указующего в мою сторону, — будто прогневили мы Господа нашего чрезмерным чревоугодием, и повелел он нам вкушать лишь молоко, да творог, да сыр, дабы усмирили мы плоть свою и гордыню, а остальную пищу отослали бы пастырям нашим. И чтобы длилось это сорок дней и ночей.
Вот так! Уж не знаю я точно, что за отрава поступает малыми дозами в организм королевы, но, судя по срокам развития патологии, вазочки — отличный вариант, если, скажем, в составе их глины содержатся соединения свинца. А молоко — прекрасное мочегонное и неплохой естественный антидот. А мне необходимо срочно покинуть дворец. Кажется, странности в моём поведении озадачили за сегодняшнее утро слишком многих. Если придворные поделятся друг с другом своими наблюдениями — ой, что-то будет.
Уходить надо немедленно. Как?
— Граф, — обращаюсь я к маминому пажу в зелёном жабо, — сегодня прекрасный день для прогулки верхом. Была бы рада, если бы Вы сопроводили меня.
Учтивый поклон, мамин одобрительный кивок, и дело в шляпе.
— Отправляеся от западного крыльца, — уточняю я, и иду в свои покои переодеваться в костюм для верховой езды. Итак, Отец-Наставник, грум и один дворянин в сопровождении. Как избавиться от их опеки хотя бы на полчаса неподалеку от дома? Это я придумаю позже.
Глава 3
Орнелла
Да, мы, принцессы, избалованы и своенравны. А что поделаешь, если нас такими воспитывают? Капризными и взбалмошными, требовательными к окружающим. Таков уж наш удел, заставлять людей поступать правильно.
