Delicate Wind - Очень простые мы
За окном шумит листва деревьев, глаза мои отмечают первые желтые пятна в ровном изумрудном цвете листьев, и я думаю над этим. Серые облака на небе раздвигаются, и в комнату входит солнце. Оно представлено в виде нескольких потоков света, и в этих потоках я вижу порхание мельчайших пылинок. Они медленно плавают там, сверкая и поворачиваясь вокруг оси и некоторые похожи на крохотных уточек. Вот одна проплывает мимо моего носа, вот другая.
Порыв ветра залетает в комнату, и они быстро мечутся, но вскоре опять успокаиваются. Мне как-то неспокойно, и я закуриваю, мешая дым с пылинками!
Тело расслабляется, сигарета шипит в черной мокрой пепельнице и в комнату входит Оля. Она закутана в старую простыню с желтыми пятнами, сквозь которую просвечивает ее смуглое тело, и я смотрю, как быстро набухают кружочки сосков под белой тканью. «ЛАКИ, ты здесь что делал»? «Мечтал-л. Смотрел-л-л на Солнце». «А, дай покурить».
Она ложится рядом и прижимается ко мне. Курит. Молча. Тушит и прижимается еще сильнее, от чего мне становиться трудно дышать. «Закрой жалюзи, мне солнце в глаза светит», шепчет она хрипло, и я опускаю их. Комнату окутывает интимный полумрак, от лучей, пробивающихся сквозь красные створки, и мы начинаем двигаться в убыстренном темпе, в жажде как можно быстрее получить вожделенное удовольствие. Взрыв света, луч солнца пробился сквозь заслонки и упал на хрустальный стакан, грязный от недопитого кофе. Мы утомленно дышим и смотрим друг на друга. Я думаю о ночи, волшебной ночи, столь отличающейся от дня. Тогда не было яростной страсти, а была нежность. Страстное удовольствие изменило цвет наших лиц, сделало его каким-то желтоватым, а глаза потеряли блеск, в глубине зрачков появилось что-то мертвое и мутное. А ночью они сияли как звезды.
«Подними жалюзи, что-то мне темно», требовательно и громко просит Оля и комната. Вуаля! Наполняется платиновым светом. Некоторое время мы плаваем, нежимся и жмуримся в этом теплом, сияющем океане. Мурлычем. Ластимся друг к другу. Я щекочу ее пяточки, от чего она еле слышно стонет, и глаза ее становятся совсем большими. Потом сбрасывает с себя покрывало и игриво водит пальцем по груди пытаясь утихомирить учащенное дыхание. Прошло минут пять…
Мы смотрим на листья, и я говорю: «Ты видишь вон те желтые кусочки на дереве». «Да». «Так странно думать, что все превратится в эти желтые кусочки, все увянет. А потом превратится в черные кусочки, которые рассыпятся в прах. И вот еще этот зеленый лист, вон тот, который сверкает, пылает, в луче солнца, тоже станет черным кусочком, упадет на землю, и, полетав чуть-чуть, опустится на автостраду, где по нему проедет автомобиль и он исчезнет». «Да, и машина превратится в прах и все. Все. И МЫ». «Мне от этого грустно», шепчу я и глажу ее волосы, еще мокрые после ванной. Мы долго лежим и слушаем, как бьются наши сердца, все тише и тише и вот совсем нет. Вдалеке за горизонтом сверкает молния и гремит гром, наверное, будет дождь. Я слышу тихое посапывание, она заснула — пока я мечтал.
Потом мы гуляем под дождем и ловим приятное ощущение от прикосновения прохладных острых капель к разгоряченной, розовой, с маленькими пупырышками, коже. Вот мы опять вблизи фонтана. На скамейке сидит наш старый друг Макс в позе ленивого кота. И мы подходим к нему. «О, мои лапушечки пришли», вскакивает и обнимает нас Макс, губы его отыгрывают дежурную улыбку старого опытного продавца. «У, ты мой котеночек-пампусеночек. Ну как вы. Там. Чих-пых»? «Макс, ну че так пошло», скривившись, пожимаю я его руку, холодную и липкую. «Ты как всегда в своем репертуаре». «Ну, что мы сегодня делаем»? Смеется Оля, небрежно целуя меня, и вопросительно смотрит на Макса. «Ну, щас должен Вадим подойти. Блин совсем меня достал. Все время на работе косячит, сколько его жизни учить? Сколько раз ему объяснял, как с кассой работать. Все не догоняет, а про Мирру вообще молчу. Опять при мне звонил ей и интересовался, с кем она успела перепихнуться за то время, что он на работе. Придурок»! В глазах Макса загорается жесткий огонек. Но вот он опять переводит разговор на другую тему. "Оп-ля", и из его пятнистого рюкзачка выпрыгивает бутылка сидра.
«Опять этот алкоголь, ну, сколько можно», притворно вздыхаю я. «Ну, Лакс. Мы же чуть-чуть», сжимает мою руку Оля, и…Между нами пробегает поток экстаза. Я провожу рукой по ее щеке, и она вздрагивает от наслаждения. «Я люблю тебя», шепчем-думаем мы. «ЛАКС, ты ошибаешься, алкоголь не может подавить наше сердце. Ничего не может украсть его у нас. К тому же Мы иногда, чуть-чуть». «Ну-ну, да», не совсем уверенно говорю я, смотря на бутылку дешевого пойла, и размышляя, что дальше. «Вы там о чем»? Живо интересуется Макс. «Да, так».
Приходит Вадим и первый хватает бутыль. «Во, во, во, вот это тема», делая глоток, ржет он, зрачки его бессмысленно вращаются от небольшой дозы анаши незадолго, и мне становится противно. «Вадим как там у тебя с Миррой», медленно раскачиваясь взад и вперед на краешке скамейки, говорит Оля. «Да ну эту дуру, с целым городом уже успела пообжаться. Пошла она в жопу. А, у вас еще курить есть»?
«Блин, ну он и дурак, она же его любит», шепчу я Максу рядом, но тот только отмахивается, разливая сидр по стаканчикам. Тема Любви Вадима и Миры его не интересовала — да и вся любовь там крутилась вокруг аппетитной задницы девушки, необычно редкой прелестной формы, на которую она уже успела водрузить татушку в виде ржачного смайла.
(Мини-перемотка. Десять минут спустя). PLAY!
Мы уже выпили по несколько раз и нам становится весело. Вадим мутно улыбается и возбужденно размахивает руками, пытаясь рассказать какой-то пошлый анекдот, при этом бережно обнимая пустую бутыль из-под сидра.
«Ну, пии-ходит поручик Ржевский к врачу и говорит. у меня член стерся… Почему? Спрашивает врач…А я кобылу трахал». Вадим смотрит на нас и Макс, усмехнувшись, говорит. «Н-н-да». «А смеяться после слова лопата», добавляет Оля, жадно облизывая мою щеку. Наклонившись к уху, она громко шепчет, «Мася, я тебя хочу! Может, уйдем»? «Нет, я еще хочу посидеть», отвечаю я, затягиваясь «Винстоном». Так приятно после алкоголя курить, сигарета особенно хорошо идет, и табак великолепно чувствуется. Макс, увидав парочку девушек в розовом на соседней скамейке, произносит: «Я щас», и, уходит. Вадим, ерзая на скамейке, сплевывает и протягивает руку за очередной сигаретой…
Мне становится безумно хорошо, тело заполняет волна тупого идиотского расслабления, и я вслушиваюсь в изменяющиеся под воздействием алкоголя ощущения сердца. Я так люблю сейчас всех! Очень сильно люблююю! В центре груди жжет, а окружающие люди кажутся достойными внимания. Все мы пьем, чтобы стать такими придурками, то есть самими собой, чтобы перестать воображать себя важными. Звуки города превращаются в какой-то глухой шум, в треск, затем в грохот, вот кладбищенская тишина — я придвигаюсь к Оле и выдаю такую фразу: «знаешь, все равно алкоголь искажает. Не знаю, правда, как». «Ну и что, мы все равно не алкоголики. Вроде… Лучше поцелуй меня», и я впиваюсь в ее губы, тела наши в этот момент пронзает слабым разрядом электрического тока.
Нестерпимо хочется секса. Но через миг новая волна алкоголя стирает это желание и нам просто хорошо. Как-то неестественно хорошо. «Слушай, это на нас дурно влияет…Нам же и так хорошо, объединять свет наших душ. И так всему радуемся? Зачем нам пить».
«Ну, просто, весело тоже». Отвечает Оля, постукивая туфлей в такт непонятной невидимой песни, глаза ее пока сверкают, но вот чуть тухнут. «Да, может и так». Мы смотрим на улыбающегося Вадима рядом, вот возвращается Макс. «Ну что, закадрил»? Развалившись на коленях Оли, спрашиваю я, чуть позевывая. «Ну да, одна мне телефон дала, завтра трахну». Мы молчим и смотрим на фонтан, сверкающий в вечерних лучах солнца. Они кривые и напоминают раскаленные прутья, на глазах рассыпающиеся и превращающиеся в ничто. Этот, в некотором смысле, расплавленный золотой металл падает на водяные столбы, колонны, арки, но…Шипения не слышно! Фонтан продолжает свою обычную работу, улыбаясь робким попыткам уменьшающихся с каждой минутой золотых прутьев приукрасить его сотней красок. Ему и так хорошо!
Солнце уже почти скрылось за громадным плесневелым зданием театра. Еще доля секунды! Еще! И, вот, оно исчезло.
Мы сидим в сумерках, сидр кончился и пора домой. К нам подходит какой-то пьяный. «Э-ээ-у, ребятишки. Монеты не будет», шепелявит он, улыбается, и до нас доносится омерзительная вонь из его давно не знающего зубной пасты рта. Бомж едва держится на ногах и продолжает держать руку протянутой. «Нет. нет. У нас самих нету», отвечает за всех Оля, с отвращением отворачиваясь и целуя меня. Ее поцелуй пахнет яблоками от сидра и какой-то вроде как апельсиновой жвачкой.
Я слизываю капельки влаги с ее губ, и Мы встаем. «Ну, пока, мы домой». «Созвонимся», кричит Макс нам вслед, быстро набирая номер на своем мобильнике, глаза его принимают стальной цвет. Я иду рядом с ней и слушаю, как быстро колотится сердце, мысли мои устали, тело тоже. Уже не весело. «Ты любишь меня»? Спрашивает Оля, когда мы останавливаемся на светофоре. Красный полутон, дрожание желтого, замирает. Я должен дать ответ. «Да, да», и я обнимаю ее. Ощущая в сердце какую-то странную любовь к ней, она будто окрашена тем же неопределенным желтым. Не имеющим четкого ответа. Но вот загорается зеленый, мы переходим улицу и я понимаю, что, в самом деле, люблю ее. Просто алкоголь сначала возвышает любовь к ней, а потом притупляет.
