Светлана Бойкова - Черное и белое
Умница киска!» – Воодушевленно подумал он, глядя, как кошка розовым язычком очищает свой мех – лапками терла мордочку, за ушками и, несомненно, ощущала себя счастливой. 232-ой почти физически чувствовал, как он меняется – уходит страх и жесткое самоограничение, приходят силы и уверенность в себе. «Несомненно, необходимо сделать лишь первый шаг на своем пути – просто поесть. И прекратить терзать себя ожиданиями и неизвестностью», – подумал он и решительно зашагал по парковой дорожке. В кармане его комбинезона гремела мелочь, которую он украл у детей хозяина, опустошив их копилки, перед тем, как покинуть дом. Он извлек и пересчитал деньги, но ему пришлось признать, что он не способен понять, много их или мало – он никогда не пользовался деньгами. Парк был безлюден, и он безбоязненно переходил с одной парковой дорожки на другую, пытаясь найти выход. Наконец, пройдя сквозь зеленую арку из деревьев, он обнаружил ворота кованого железа с затейливым узором. Это и был выход. Сразу за воротами, вдоль парка, тянулась асфальтированная дорога, по обе стороны которой вереницей росли деревья с раскидистыми кронами. За дорогой в особом порядке стояли двух-трех этажные дома, окруженные садами, цветниками и газонами. Высотных зданий здесь не было, возможно, это был небольшой городок, а, может, окраина большого города. Единственное здание выделялось из всего спокойного тихого ансамбля. Оно находилось напротив парковых ворот, через дорогу. К нему вели с десяток мраморных ступеней, что возвышало его над ландшафтом. Утреннее солнце малиновыми и желтыми бликами отражалось в стеклянных дверях здания – их было четыре. Большая, светящаяся неоном буква «Т» гордо венчала крышу здания.
– Тоннель! – вполголоса произнес 232-ой. Там, в доме хозяина, черпая информацию, предоставляемую компьютером, он узнал, что за стеклянными дверями – тоннель, в нем проходят железные дороги и там внутри, несомненно, множество торговых аппаратов с огромным ассортиментом вкусных вещей. По дороге почти бесшумно промчались две дорогие машины – начиналась активная жизнь городка. 232-ой, недолго думая, пересек дорогу, почти взлетел вверх по ступенькам и, удерживая взволнованное дыхание, лишь на миг остановился у дверей. Одна из них открылась, и он, шагнув вовнутрь, оказался на самом верху широкой многоступенчатой лестницы, ведущей вниз. Он не спеша спускался, давая себе возможность оглядеться и оценить ситуацию. Взору открылся большой мраморный зал, его разрезал пополам строй квадратных колонн, уходящих в далекую темноту тоннеля. По правую сторону от колонн располагалась широкая платформа с мраморными скамьями, до блеска отполированными миллионами человеческих прикосновений. По левую сторону, вдоль стены, находилось множество торговых аппаратов, что несказанно обрадовало 232-ого. Вероятно, рекламные компании немало потрудились, чтобы каждый проходивший мимо, имея при себе хотя бы несколько монет, обязательно сделал покупку, да не одну, а с удовольствием потратил все до копейки. Аппараты торговали конфетами в разноцветных золотистых фантиках, шоколадом разного сорта, булочками, печеньем, напитками, пирожными и еще чем-то таким, о чем 232-ой вообще не имел никаких познаний. Но внимание 232-ого привлекло мороженое. Реклама обещала неповторимый, богатый разнообразными оттенками вкус. А вкус для 232-ого был непознанной и необъяснимой тайной. Он, полный неизъяснимого смущения, засунул руку в карман, достал горсть монет и очень удивился и обрадовался – денег хватило на большую порцию мороженого, которую под торжественный музыкальный перелив аппарат 232-ому и выдал. Он взял золотистый, хрустящий фольгой пакет и едва не выронил его – изморозь обожгла пальцы. Горячая волна хлынула ему в лицо, он почти не дышал, пытаясь вскрыть фольгу, и она поддалась, обнажив пышную белую шапку мороженого в вафельном стаканчике. Воздух наполнился ароматом. «Как это едят?» – преодолевая волнение, спрашивал сам себя 232-ой. И тут же, неожиданно для самого себя, кончиком языка решительно лизнул верхний завиток лакомства. Реклама не обманула – оттенков вкуса 232-ой испытал предостаточно: сначала холодный колючий ежик промчался по его языку, затем свою партию сыграли сладкий, сливочный, карамельный вкусы, и в завершении добавилась легкая кислинка какого-то фрукта. Мороженое было восхитительно вкусным! И вкус этот опрокинул восприятие 232-ого. Магия, с которой он столкнулся, была невероятной и загадочной. Непостижимо, но сладость на языке давала ощущение радости, торжественного спокойствия и наслаждения. Почти не отрывая взгляда от мороженого, 232-ой медленно удалялся от шумных торговых аппаратов лишь с одним желанием – присесть на скамью и доесть мороженое. Робкий огонек надежды отразился блеском в его глазах: «Возможно, я – человек? И если так, страшно, – грусть стеснила его грудь, – как я мог влачить жалкое существование, жить без наслаждения. Чувствовать лишь страх неизбежного безвременного исчезновения, блуждание от сомнения к сомнению, от одного заблуждения к другому… – 232-ой шагал по краю платформы и предавался мыслям: – Я выбрал путь, и надо идти, ничего не отвергая решительно и ничему не вверяться слепо. И пусть…»
– Как это скучно! Никакой тебе погони… В самом деле, такой развязки я не ожидал! Минуту назад получил сигнал о побеге 232-ого, а зверь уже на ловца бежит!
232-ой поднял глаза, потеряв мысль, и застыл от неожиданности. Полицейский нравов возник перед ним, как будто из ничего. Он был среднего роста, широк в плечах, его торс перехлестывала портупея, кобура для пистолета была открыта, рукоятка бластера в готовности торчала наружу.
– Но позвольте, сэр! Выслушайте… Это очень важно для всех нас! Мне необходимо кому-то все объяснить! – в смятении выкрикнул 232-ой и опустил руку с мороженым вниз.
– Что? О, неужели! – маленькие черные глаза полицейского, совсем недобро сверкнули под белесыми ресницами. – Да ты, я вижу, осмелился есть человеческую еду? Да ты наглец! Нарушил закон по нескольким статьям и требуешь, что бы я выслушал твои объяснения. А ты знаешь… – полицейский растянул тонкие губы в ехидной улыбке. – Я получил приказ при обнаружении, немедленно уничтожить тебя, как опасного преступника! – последние слова он произнес нарочно с расстановкой громко и внятно, его рука решительно легла на рукоятку бластера.
– Нет, сэр! Не делайте этого, пожалуйста, не надо! – 232-ой сделал шаг и, слегка наклонив голову, вытянул руку вперед, пытаясь предотвратить ситуацию.
– Стоять! – Полицейский отшатнулся назад. – Меня предупредили – ты умен и коварен… Но я скажу больше – ты сумасшедший, ты заражен вирусом! Агрессивная механическая тварь! – Он быстрым, хорошо тренированным движением выхватил бластер из кобуры. – Тебе конец парень!
232-ой увидел, как бластер взметнулся вверх, и дуло слепым черным глазом тупо уставилось ему в грудь. Мозг 232-ого замолк, прекратив свой вечный диалог. Время вдруг стало вязким и медленно отсчитывало секунды. Холод и оцепенение предательски завладели телом 232-ого, но и что-то жаркое глухо стучало у него в груди, желая жить и стучать дальше. Яркая вспышка света, как будто кто-то чиркнул гигантской спичкой, ослепила его. Страшный удар в грудь отбросил 232-ого назад, но ему удалось устоять на ногах, колени его дрожали, он, пытаясь удержать равновесие, сделал шаг вперед, но невыносимая боль сломала его пополам. Он прижал руку к груди и упал на одно колено, стиснув зубы, превозмогая боль. Мысли его устало и медленно то исчезали, то возникали вновь: «Где же тот умелец… Датчики боли, несомненно, хороши… Он старался, но они сгорят. Еще немного, и с болью будет покончено…» Он пытался уловить запах горящих полимеров, но почувствовал странный приторно-сладковатый запах, вызвавший у него дурноту и головокружение. Это обстоятельство удивило его и заставило мозг вернуть себе способность ясно мыслить. Липкая теплая жидкость заполняла его комбинезон изнутри и сочилась сквозь пальцы прижатой к груди руки. Именно эта багровая жидкость источала тот самый приторный запах, она же желеобразный лепешкой свернулась на его ладони.
«Что это? – сдерживая волнение и страх, думал 232-ой. Страшная догадка заставила его подняться на ноги. – Кровь? Это кровь!» Полицейский незамедлительно занял позицию на безопасном расстоянии от 232-ого, держа его под постоянным прицелом.
– Кровь! – 232-ой вытянул вперед окровавленную дрожащую руку – Вы видите… Это кровь. Я человек! – сколько мог твердым голосом вымолвил он, и по смертельно бледному лицу его скользнула счастливая улыбка. – Я – человек! – беззвучно повторили его губы.
– Что? Что ты бормочешь, датчики боли сгорели? Чему ты там улыбаешься?! – бешеная злоба исказила лицо полицейского. – Сумасшедшая тварь!
Тело 232-ого отказывалось подчиняться своему хозяину, стало невесомым, слова полицейского показались ущербными и утратили всякий смысл, он чувствовал, что некая жизненная энергия покидает его, и вместе с ней уходит и он, но уходит свободным человеком. Глаза его утратили блеск и потемнели, но тусклая улыбка все еще жила на его лице.
