Брайан Олдисс - Оксфордские страсти
Вот бы опять без ума влюбиться, подумал он. Увы, «без ума» он не бывал ни разу в жизни.
Стивен неожиданно расчувствовался: он ощутил, как сильно любит Англию, эту страну, которая его приютила. Другие Боксбаумы, его дальние родственники, в конечном счете уехали в Америку, многие немало там преуспели, но Стивен, которого четырехлетним ребенком привезли сюда родители, беженцы из нацистской Германии, так и остался в Англии.
Он вспомнил другую церковь, далеко отсюда, в Македонии. В прошлом году он ездил в самый центр этой балканской страны, в город Велес: хотел выяснить, какие юридические препоны чинило государство тамошним евреям и прочим меньшинствам за все годы серьезных пертурбаций в двадцатом веке. Он зашел в Свети Пантелимон, собор Святого Пантелеймона, центральную православную церковь всей округи. Здание обветшало, явно нуждалось в средствах на ремонт. Стивен подошел к ящику для пожертвований и только собрался опустить туда двадцатидолларовую бумажку, как гид остановил его, даже перехватив запястье. «Спасибо, сэр, за доброе намерение, – сказал он Стивену, – но вы же не здесь молитесь. Вы не верите в этого бога, а значит, помочь не можете. Извините».
Стивен смирился и не протестовал.
Он все стоял тогда возле собора, глядя на внутренний дворик и боковой вход, – стоял, наслаждаясь идиллическим видом, с долиной Вардара далеко на заднем плане. Из боковой двери тогда тоже появились счастливые молодожены, разодетые в пух и прах, в сопровождении толпы друзей и свидетелей. До Стивена слабо доносился их смех. Едва они ушли, наполнив мир ликованием, с противоположной стороны показалась другая группа. Скорбная, печальная. Шли шестеро, пять мужчин и одна женщина, все в черном. Двое тащили носилки, на них лежал мертвец, прикрытый брезентом. Они медленно приблизились к боковой двери и пропали внутри. У него тогда возникло ощущение, будто все это – эпизод из оперы, из какой-нибудь «Сельской чести»,[8] например, – до того своевременно, как по сценарию, возник контраст между жизнью и смертью.
Настойчивый сигнал автомобиля пробудил Стивена от воспоминаний. В зеркале заднего обзора он увидел, что за ним впритык встала еще одна машина. Упрекнув себя в невнимательности, он поспешил двинуться дальше. На повороте к своему дому в Барском тупике он на мгновение увидел женщину за рулем той машины. Он узнал ее: миссис Пенелопа Хопкинс; правда, они лично не были знакомы.
Так случилось, что в этот же день, несколько позже, он снова встретил миссис Хопкинс, пока Шэрон в их библиотеке лежала в шезлонге с мокрым полотенцем на лице, страдая от очередной мигрени. На коленях у Шэрон уютно устроился Бинго. Стивен принес ей чашку «лапсанг сушонга». Приподнявшись на локте и отпив чаю, она попросила мужа отправиться в «Хиллз» купить хлеба.
Он брел по главной улице, залитой послеполуденным солнцем. Магазин все еще назывался «Хиллз», потому что когда-то его владельцем был Фредерик Хилл, бакалейщик, который в былые времена славился тем, что приставал ко всем молоденьким продавщицам, которые у него работали. Одна из них, Элис Лонгбридж, в конце концов вышла за него замуж. Дело давнее, оба уже умерли, и сейчас в магазине управлялись мистер и миссис Азиз. Сам мистер Азиз как раз сидел за кассой, отсчитывая сдачу Пенелопе Хопкинс. Вот у Сэма Азиза репутация в отношении молоденьких женщин безупречная – может, от того, что жена не спускала с него бдительного взора.
Пенелопа Хопкинс обернулась, подхватив свою сумку с продуктами, и увидела Стивена Боксбаума. Он замялся в дверях, улыбнулся.
– Ах, мистер Боксбаум, – сказала она, – вы меня извините, пожалуйста, что я сегодня утром на вас засигналила. Я ужасно торопилась, мне нужно было скорей-скорей домой. Я машинально…
– Что вы, что вы, – кивнул он. – Я в тот миг унесся в мыслях бог знает куда, оттого и загородил дорогу. Я, если хотите знать, на свадьбу засмотрелся.
– В такой чудный день, как сегодня, лучшего не придумать, «Деревенская свадьба»… Это такая опера, что ли, была?
– Если и не было, наверняка еще напишут.
Он несколько разглядел ее, пока они говорили, и она ему понравилась. Пенелопа Хопкинс невысокая, худощавая. Ей, наверное, уже за пятьдесят; волосы черные, копной, обаятельная улыбка. Такое лицо не забудешь: гордая линия носа, высокий лоб. Одета небрежно, в какой-то просторный темно-синий костюм-двойку. Неожиданно для себя он пригласил ее выпить с ним кофе в знак того, что нисколько не обижен.
Она согласилась. Он взял у мистера Азиза буханку пшеничного хлеба, и они с Пенелопой перебазировались в кондитерскую по соседству. Там подавали отменный кофе. За соседним столиком над своей кока-колой сидела молодая пара, обсуждая достоинства и недостатки непонятно чего.
Солнце уже стояло высоко, было вполне тепло, чтобы сидеть за шатким столиком на тротуаре. Кофе на подносе им вынес официант, на вид явно иностранец – испанец, наверное.
– Ничего, если я закурю? – спросила Пенелопа, когда оба устроились. Стивен молча кивнул. Чашки были бледно-голубые с золотым ободком. Коричневый сахар оказался в кусках, в синей сахарнице, а не в узких пакетиках, как обычно. – Я вообще-то сейчас тороплюсь, – сказала она. – Перерыв всего час, мне еще на работу надо. Понадобилось заехать домой, расплатиться с женщиной, которая у меня убирает.
– Прошу вас, посидите немного. Может, она подождет?
– Она иностранка. Я ее вообще редко вижу. Мне так стыдно… Обычно я оставляю ей деньги на кухонном столике, а сегодня утром забыла. – Пенелопа выпустила дым и смущенно улыбнулась.
– Отчего же вам стыдно?
– Ну, как вам сказать… – Она засмеялась. – От того, что я только деньги ей оставляю, и все. Она же мне оказывает услугу. И мне как-то неудобно, что я никогда с ней не общаюсь. Наши отношения получились, на мой вкус, какими-то уж совсем коммерческими… продал-купил…
– Увы, бывают и такие отношения.
Видимо, она решила, что ответ ее не удовлетворяет.
– Она иммигрантка, эта моя уборщица. И, по-моему, совсем бедная – как же иначе, раз ходит убирать у людей в домах. Ее зовут Заданка, а фамилии я и не знаю. Из Хорватии, что ли. Ну, с Эгейского побережья.
Он наблюдал за ее жестами; какая она элегантная.
– С Адриатического моря, – автоматически поправил он. – Хорватия на берегу Адриатики.
– Да-да, я так и хотела сказать: Адриатика.
Ей явно претило, что ее поправили, и она сменила галс:
– Вы, говорят, юриспруденцию преподаете, мистер Боксбаум? Даже странно, что мы с вами раньше не встречались. Я, правда, все на работе да на работе. – Она вздохнула и повторила, взглянув на него из-под ресниц; – Все работаю…
– А мы с женой в нашем доме всего года два как обосновались, – отвечал он. – Точнее, два года и два месяца назад. Я часто уезжаю за границу, тоже по работе. А вы давно здесь живете, миссис Хопкинс?
– Так давно, что и лет не счесть, – рассмеялась она несколько отрывисто. Отхлебнула кофе, глядя на Стивена поверх золотого ободка. – А вы не такой, каким я вас себе воображала.
Он добродушно взглянул на нее поверх очков:
– А к чему это вы… меня воображали? – спросил он и тут же сообразил, что его слова смахивают на заигрывание.
Она парировала довольно абстрактно:
– Ну, какими себе представляешь историков права? Серьезными, важными. Кто возьмется изучать все эти несправедливости прошлых лет, обязательно таким строгим делается – не подступись.
Стивен предпочел сменить тему:
– А кем вы работаете, миссис Хопкинс? Чем на службе приходятся заниматься?
Она ответила, что работает в Хедингтоне, в университете Брукс. В отделе зарубежных студентов. К ним сейчас многие приезжают учиться из-за границы. Так что работа отнимает немало времени.
– Да у меня и сейчас все мысли о работе, – сказала она, вставая. – Пора возвращаться в Брукс. Извините. Спасибо за кофе, мистер Боксбаум. И что простили мою нетерпеливость, когда на вас засигналила. Рада была познакомиться.
Она уже подняла сумку с продуктами, но на мгновение остановилась, будто еще чего-то ждала.
– О, вы на меня когда угодно можете сигналить… сказал он, пожимая ей руку. И добавил, что хорошо бы снова повидаться.
– Я была бы рада, – отвечала она с восторгом, которого сама не осознала. И резко отвернулась.
– И мне было бы приятно, – полушепотом отозвался он.
Он еще постоял на солнце, прижимая к груди буханку хлеба, глядя, как Пенелопа идет прочь. На ней были элегантные сапожки, и костюм ее трепетал. Ему понравилось, как уверенно она двигается. Она свернула направо, в проулок Климент-лейн, что вился за церковью туда-сюда, вниз по склону холма, откуда открывался вид на окрестности.
– Так вот она где живет, – пробормотал он про себя. – Если б я был достоин такой женщины…
Мэрион Барнс выгуливала Лорел после полудня. Прошла с собакой через Ноулберри-парк, не спуская с поводка, чтобы не убежала. Завидев впереди двух подростков, потянула за поводок, чтобы собака была поближе. Мэрион вечно боялась, что ее ограбят. Молодые люди-то теперь на все горазды: на днях, вон, драку устроили…
