Джек Лондон - Мечта Дебса
После этого мы не пытались воровать коров. Генерал Фольсом приказал своим солдатам конфисковать всех коров, и теперь солдаты, так же как и полицейские, главным образом, питались мясом. Генерала Фольсома нельзя было обвинять. Поддержание правового порядка было его основною обязанностью, а поддерживали порядок войска, — стало быть, их нужно было и кормить в первую очередь.
Приблизительно в это время началась страшная паника. Богатые люди первые устремились в бегство, а их примеру последовали и низшие классы. Население толпами покидало город. Генерал Фольсом был очень доволен. По подсчету, двести тысяч человек бежали из Сан-Франциско, а это значительно облегчало продовольственное положение. Я хорошо помню этот день. Утром я съел черствую корку хлеба. В полдень я пошел и встал в хлебную очередь. Вечером я вернулся домой, усталый и разбитый, получив порцию риса и кусок свиной грудинки. Броун встретил меня у дверей. Вид у него был печальный и испуганный. Он сообщил мне, что вся прислуга сбежала. Он остался в одиночестве. Тронутый его преданностью, я поделился с ним своей порцией, узнав, что он весь день ничего не ел. Мы сварили рис и грудинку, причем съели только половину, а остальное оставили на завтра. Я лег в постель голодный и провел бессонную ночь. Утром оказалось, что и Броун покинул меня, вдобавок украв остатки риса и грудинки.
Общество, собравшееся в этот день в клубе, было весьма печально настроено. Прислуги не было. Она разбежалась. Пропало все серебро, и я узнал, что оно было украдено не прислугой, а самими членами клуба. Оказалось, что в рабочем квартале, к югу от Базарной улицы, на квартирах членов М. Р. С. можно было получить обед в обмен на серебро. Я тотчас же побежал домой. Увы, все мое серебро было украдено, за исключением массивного кубка! Я взял кубок и помчался в рабочий квартал.
Подкрепившись обедом, я снова отправился в клуб, чтобы узнать, нет ли чего-нибудь новенького. В дверях я столкнулся с Гановером, Коллинсом и Даконом, которые как раз собирались уходить. Больше в клубе никого не оставалось. Они собирались покинуть город, воспользовавшись для этого лошадьми Дакона У Дакона было четыре прекрасных лошади, которых он хотел спасти, ибо генерал Фолком предупредил его, что на следующий день все находящиеся в городе лошади будут конфискованы на мясо.
Лошадей в городе оставалось не очень много, так как десятки тысяч их были выгнаны за черту города, как только появилась первая трава. Мне помнится, что Бирдаль, имевший крупное ломовое предприятие, выпустил на свободу около трехсот лошадей. При средней стоимости каждой лошади в пятьсот долларов, это составляет сумму в сто пятьдесят тысяч. Он рассчитывал получить обратно хоть часть лошадей по окончании забастовки, на самом же деле он, разумеется, потерял всех своих лошадей. Они были съедены людьми, бежавшими из Сан-Франциско. Для той же цели стали убивать лошадей и мулов, принадлежавших воинским частям.
К счастью, у Дакона был большой запас овса и сена. Мы раздобыли четыре седла и оседлали лошадей, хотя до сих пор они ходили только в упряжке. Когда мы проезжали по улицам, мне вспомнился Сан-Франциско во время великого землетрясения, но, несомненно, теперь город представлял еще более печальное зрелище. Стихийное бедствие причинило меньше ущерба, чем тирания рабочих союзов. Мы проскакали мимо театров, гостиниц, пустых и заброшенных магазинов. Улицы были пустынны. Там и сям стояли автомобили, покинутые владельцами вследствие порчи мотора или отсутствия бензина. Не было никаких признаков жизни, виднелись лишь фигуры солдат и полицейских, охраняющих банки и общественные здания. Нам повстречался один из членов М. Р. С., расклеивающий новые прокламации. Мы остановились и стали читать.
«До сих пор нам удалось сохранить полный порядок, — говорилось в прокламации, — и мы сохраним его до конца. Конец наступит тогда, когда будут удовлетворены наши требования; а требования наши будут удовлетворены, когда предприниматели будут вынуждены к этому голодом, подобно тому как голод до сих пор заставлял нас уступать им».
— Это то, что предсказывал Берти, — сказал Коллинс, — и, честное слово, я бы с радостью уступил им; но я боюсь, что они не дадут мне этой возможности. Я даже не помню, когда я был сыт. Интересно знать, какой вкус у лошадиного мяса?
Мы остановились и стали читать другую прокламацию.
«Когда мы узнаем, что наши хозяева готовы уступить, мы восстановим телеграфную связь между всеми крупными центрами, но мы будем передавать только известия, касающиеся условий примирения».
Мы проехали Базарную улицу и очутились в рабочем квартале. Улицы здесь не были пустынны, у дверей и у ворот сидели члены М. Р. С., оживленно беседуя между собой. Тут же играли веселые сытые дети, а дородные хозяйки сидели на ступеньках и сплетничали. Все с усмешкой глядели на нас. Дети бежали за нами и кричали:
— Эй, мистер, не голодны ли вы?
Какая-то женщина, кормившая ребенка, крикнула Дакону:
— Эй, толстяк, хочешь я угощу тебя картошкой, жареным мясом и чашкой кофе с белым хлебом?
— Вы обратили внимание, — сказал Гановер, обращаясь ко мне, — что на улицах совершенно не видно собак.
В самом деле, я до сих пор не обращал на это внимания; очевидно, мы уезжали как раз вовремя. Нам, наконец, удалось выехать на дорогу в Сан-Бруно, по которой мы и направились на юг. У меня была дача близ Мэнло, и до нее-то мы и решили добраться. Но скоро оказалось, что за городом было гораздо хуже и опаснее, чем в городе. Там, по крайней мере, порядок охранялся солдатами и членами М. Р. С. А здесь царила полная анархия. Двести тысяч человек бежали из Сан-Франциско, — они прошли, уничтожив за собой все, подобно саранче. Кругом было пусто. Везде были видны следы грабежей и разбоев; там и сям валялись трупы и постоянно встречались обуглившиеся развалины ферм. Все изгороди были разломаны, посевы вытоптаны, огороды опустошены. Домашняя птица и скот съедены голодными ордами. Так обстояло дело на большой дороге, ведущей из Сан-Франциско. Кое-где в стороне от дороги фермеры были вооружены ружьями и револьверами, а потому они сохранили еще свое имущество. Они издали махали нам руками и отказывались с нами разговаривать. Во всем этом разрушении были одинаково виноваты и высшие и низшие слои общества. Только члены М. Р. С. спокойно сидели по домам, с кладовыми, набитыми продуктами.
В самом начале нашего путешествия мы могли убедиться, до какой степени печально общее положение. Вдруг в стороне от дороги раздались крики и выстрелы. Несколько пуль просвистело около нас. В кустах послышался треск, и на дорогу выскочила превосходная ломовая лошадь и понеслась по дороге. Мы успели заметить, что она была вся в крови и сильно хромала. За ней бежали три солдата. Они бежали за деревьями по левую сторону дороги. Солдаты перекликались между собой. Четвертый вышел на дорогу и, сев на землю, стал обтирать лицо.
— Милиция, — прошептал Дакон, — дезертиры…
Солдат усмехнулся и попросил спичек. На вопрос Дакона, в чем дело, он ответил, что милиция дезертировала.
— Нечего жрать, — сказал он, — кормят только регулярное войско.
От него мы узнали, что арестанты из Алькатраса были распущены, так как их нечем было кормить. Я никогда не забуду открывшегося нам зрелища. Оно сразу предстало нам за поворотом дороги. Кругом стояли развесистые деревья. Солнечные лучи пробивались сквозь их густую листву. Бабочки летали над травой, а в вышине раздавалось пение жаворонков. Тут же стоял большой автомобиль, вокруг него валялись трупы. Не трудно было угадать, что здесь произошло. Хозяева автомобиля пытались уехать из города и были перебиты бандитами. Это случилось, по-видимому, не более суток назад. Кругом валялись пустые банки из-под консервов, объяснявшие причину убийства. Дакон осмотрел тела.
— Я так и думал, — сказал он, — я когда-то ездил в этом автомобиле; это — Перритон и все его семейство… Как бы нас не постигла такая же участь!
— Но ведь у нас нет с собою провианта, — заметил я.
Дакон молча указал на лошадей. Мы поняли, в чем дело, и помчались во весь дух.
Рано утром лошадь Дакона потеряла подкову. Нежное копыто треснуло, и животное сильно хромало. Дакон не хотел бросить лошадь; в то же время он не мог продолжать ехать на ней верхом. По его просьбе, мы продолжали путь одни. Он решил вести лошадь в поводу и встретиться с нами на моей даче. Больше мы его не видали, и никто не знает, как он погиб.
Около часа мы приехали в Мэнло, — вернее, на то место, где был некогда Мэнло. От городка остались одни развалины, и всюду валялись трупы. Торговая часть города представляла сплошное пожарище. Дачи были почти все уничтожены огнем. К уцелевшим нельзя было подойти. Когда мы приближались, в нас стреляли. Мы встретили одну женщину, которая разыскивала развалины своей дачи. Она рассказала нам, как голодная толпа грабила магазины и с яростью нападала на местных горожан. Милиционеры и бедняки с одинаковым рвением сражались из-за пищи, а потом отнимали ее друг у друга. Мы узнали, что Пало-Альто и Станфордский университет были разрушены при таких же обстоятельствах. Перед нами лежала разоренная, пустынная страна. Мы решили, что благоразумнее всего будет доехать до моей дачи. Она находилась в трех милях от Мэнло к западу среди холмов.
