Сергей Демченко - Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя
Мы по-быстренькому осмотрели бесхозные теперь «трофеи» в виде видавших куда лучшие времена дробовиков и странного на вид сооружения, отдалённо напоминающего «Узи» грубой поделки. Наверняка «самопал». Под патрон «Калаша», но на пару магазинов, не больше. После чего «аппарат» попросту развалится или у него треснет ствол. И здесь народ проявлял чудеса выдумки и сноровки, изготавливая такие вот «шедевры» для обороны живота своего. Ну, или для другого применения. Того же грабежа.
Что поделать, — такова жизнь. Когда хлеб насущный перестают продавать за бумажки денежные и медь монетную, в ход идут свинцовые средства взаиморасчёта…
…Закинув никчёмные ружья в развалины, Упырь разломал печальный прототип «автомата» голыми руками на куски, после чего ещё старательно сплющил и без того изуродованную конструкцию ногами. Кто знает, — может, в борьбе за существование охотничье оружие обретёт нового, более здравого и более мирного владельца. А вот оставлять местным пусть и несовершенную, но опасную для нас «игрушку», неразумно. Так что уж пусть нас простят и скажут спасибо хотя бы за то, что мы не стали в этот раз злиться и устраивать здесь основательную «чистку»…
Идя в подобные места, знающий боец должен оценивать всё окружающее прежде всего с точки зрения поиска места возможной засады, из которой можно подвергнуться риску нападения. Грубо говоря, искать глазами и безошибочно определять тот угол, откуда можно получить кованным сапожищем под зад. И уж только потом — по содержимому и «жирности» общих «стратегических запасов» местности.
Лишь убедившись пусть в относительной, но безопасности собственной шкуры, можно позволить одному, ну двум нагнуться, дабы что-нибудь подобрать, эдакую полезную в хозяйстве бяку.
Ну, а если ему стараются подрезать ноги, солдат просто обязан сперва позаботиться о выживании, а затем — «навести порядок» в негостеприимном к нему районе.
Только так, и не иначе, можно быть уверенным в том, что «тропа на водопой» будет в дальнейшем более или менее безопасной.
Однако мы не стали никого здесь казнить, а попросту двинулись дальше, лишь усилив бдительность. Ни к чему было совершенно негативно настраивать против себя население клоаки. Трусость — отнюдь не меньший повод для отчаянного нападения, чем наглость, нужда или жадность.
Временами, когда мы проходили по этим местам, нас не оставляло ощущение, что за нами неотступно следят чьи-то зоркие и нетерпеливые глаза. И не одни. То мне, то моим спутникам время от времени словно жгло спину завистливыми или прощупывающими взглядами.
Казалось, что эти взгляды могли испепелить, имей они достаточно силы. Однако на нас по-прежнему никто более не нападал, и в районе стояла почти вечная тишина, лишь изредка нарушаемая шорохами, шелестом, шёпотом и скрипом. То есть, обычными звуками странных мест, в которых кто-то или что-то существует, но старается не попадаться на глаза любопытному исследователю. Но, тем не менее, никто не нарушал негласно установившегося «перемирия». Жители словно оценили нашу незлопамятность, и старались более не попадаться у нас на пути? А может, просто видя наше вооружение, экипировку и зримую мощь, уровень огневого и тактического превосходства, сочли неразумным становиться у нас на дороге с увесистым дубьём?
Не знаю, но тем не менее, они явно всегда видели наше приближение заранее, и тщательно скрывали собственное присутствие. Их поведение так и оставалось для нас загадкой. Какие-то чересчур уж тихие и пугливые здесь прозябают. Не чета другим, «буйным» районам города. Уж зайди кто ко мне на горку по-хозяйски, я сделал бы всё, чтобы вышибить незваных гостей далеко за порог. А здесь мы чувствовали себя неким «транзитом», который приходит и уходит, не нарушая особо устоявшегося порядка вещей.
Хотя мы и сами не могли бы толком сказать, зачем нам было нужно, подвергая себя опасностям, лазить по этим практически необитаемым руинам, где и поживиться-то было абсолютно нечем. И в которых прятались и вели беспримерно жалкое существование лишь мизерные остатки местного населения.
Видимо, подсознательно мы всё-таки жаждали именно для себя убедиться, что не весь ещё род людской почил в бозе. Такова, что поделать, природа человека, — он животное общественное.
Мы как-то совершенно добровольно взяли на себя обязанности эдакого регулярного «патруля» этих и иных мест, словно призванного вести наблюдение и ответственного невесть перед кем за «порядком» во вверенном ему квадрате. Своего рода хобби, развлечение, не дающее закиснуть навыкам и потерять бдительность. В смеси с несомненною пользой. Мы ведь в силу этого постоянно были в курсе происходящего вокруг нашего Дома. Это уже давало определённое преимущество во многом.
И пускай даже те, кто сегодня тихо обитает и испуганно шуршит обрывками газет ночами по соседству, завтра наверняка станут твои кровным врагом, — на данный момент человеку бывает главнее,
важнее знать, что хоть где-то коптит небо ещё чьё-нибудь дыхание. И что его хозяин при этом делает и задумывает. Против тебя же, разумеется…
Что и говорить, — даже встреть здесь мы кого, настроенного весьма дружелюбно, вряд ли чем-нибудь смогли бы мы им помочь. Превратиться в «Красный крест» мы были в то время не в состоянии. Вернее, не имели жгучего желания задарма прикармливать чужаков.
Что поделать, настали времена, когда еда, топливо, патроны и одежда стали самым популярным, дорогим и дефицитным товаром. А здешним «теням» предложить к обмену было нечего. Абсолютно.
Потому и шарились мы впустую по этим дичающим развалинам, стараясь особо не нарываться пока на неприятности и при этом не доставлять их тем, кто отчаянно цеплялся за последние искры угасающей надежды, копаясь в различном хламе.
Мы просто наблюдали.
По некоторым, обнаруженным нами оставленным следам, мы видели, что в основном люди обустроились здесь исключительно в подвалах наиболее крепких строений, которые неплохо ещё держали обретшие непоколебимую уверенность почвенные воды. Кои настойчиво и равнодушно точили всё, к чему прикасались. Думаю, именно там и грудились, ютились группки перепуганного и растерянного народа. Иногда в нас закрадывалось подозрение, что здесь начала формироваться некая секта, религиозная или иного плана, чей целью и нормой становился аскетизм и неприметность для мира. Даже уединённость, отрешённость и изоляция, если хотите…
В некоторых местах нам стали попадаться непонятные знаки, напоминающие символ Апокалипсиса, — планета, перечёркнутая красным крестом в ореоле дымного облака, вписанного в жирную паутину. Напротив таких мест, как правило, были сложены в небольшой, приземистый штабель какие-то камни. Напоминая собою аналой. Кажется, это был серый гранит. И, как правило, в этих местах было как-то чище, словно там мели и прибирались. И…свежее, что ли?
Торжественнее, это точно! Очевидно, как раз эти места местные могли почитать за святыню, и нарваться там на скандал нам почему-то не хотелось. Пусть балуются, чем хотят, пусть молятся хоть беременным паукам, лишь бы на Гору не лезли…
Мы старательно обходили места возможного их пребывания и шли дальше. Они тоже не рвались ко встрече и, за исключением того единичного случая, более нам ничем не докучали.
Возможно, та бестолковая атака как раз и была организована именно приверженцами новоявленного культа? И призвана была отвадить нас от новоявленных «святынь», к которым мы приблизились, наверное, как они посчитали, слишком уж близко? История знает немало примеров подобного оголтелого фанатизма, граничащего с глупостью. Как известна ей масса самых немыслимых и диковатых религий. От современников поклонения самым кровавым идолам, подношений и поклонов какой-нибудь сиволапой жабе, жертвенных костров господину Прогрессу — и до забубённых молитв на кастрюльки и кадки, окна, тряпки, половики и табуретки дорогого, приснопамятного прадедушки…
…Потерпев первое сокрушительное поражение и поняв, что мы ну никак не покушаемся на их «церкви при грядках», неизвестные пришли, видимо, к логичному выводу, что мы для них не опаснее летнего дождика. Если не слишком задевать низко летящие облака. Нейтралитет изо всех сил сохраняли здесь и мы. Поэтому и ходили через прилепившуюся к склонам «бугра» «Тихую Обитель» пока беспрепятственно.
…Повсюду царящие подавленность, ощущение беспредельного одиночества и потерянности составляли ныне основу бытия.
И ветер… Всюду властвующий среди нереальной тишины и запустения ветер, — хлопающий ставнями и скрипящий наполовину оторванными уцелевшими дверями, висящими на одной проржавленной петле… Ветер, шевелящий уцелевший ковыль подворий и редкие волосы куклы, невесть кем забытой на осветлённой водою и эрозией скамейке…
