Аркадий и Борис Стругацкие - Частные предположения
– Твердый, как полено, – добавил он.
Я засмеялась, потом немножко поплакала и рассказала ему, как он год за годом летел один через черную пропасть, полную холодных звезд. Впереди звезды, позади звезды, и больше ничего.
Валя покачал головой.
– Все это так, – протянул он. – Только звезд тоже нет – ни впереди, ни сзади.
– Почему? – спросила я сквозь слезы.
– Допплеровская слепота… При возлесветовых скоростях эффект Допплера смещает излучение звезд в невидимые глазом области. Звезды можно видеть только с помощью специальных преобразователей. А если смотреть в обыкновенные телескопы, то вокруг тьма. Беспросветная тьма. Это очень неприятно, Руженка, – смотреть в обыкновенные телескопы. Кажется, что, кроме тебя, никого нет во всем мире…
Мне стало холодно, и я прижалась к нему.
– Пойдем спать, – сказал он. – Завтра будет тяжелый день.
– А вдруг я проснусь, а тебя нет?
– Так, наверное, и будет. Завтра я рано-рано улечу в Москву. Я даже будить тебя не буду.
– Разбуди, – попросила я.
Он быстро уснул, а я еще долго сидела рядом и смотрела на его лицо. Лицо казалось темным, почти черным в полумраке. Он спал спокойно, только один раз вдруг сказал быстро: «Осторожно, Ларри… Это же адская боль». И через минуту: «Выгони вон Артура. Он не привык смотреть на это».
Никогда больше он не уйдет надолго. Он будет возвращаться постаревшим и когда-нибудь вернется совсем старым, но никогда больше не придется ждать годами. Человек, управляющий временем, – мой муж.
3
Звездолетчик Валентин Петров
Третья звездная началась. «Муромец», неторопливо набирая скорость, пошел прочь от Солнца по перпендикуляру к плоскости эклиптики. Теперь мне предстояло рассказать о своем замысле товарищам. На Земле я думал, что самое сложное – это добиться согласия у Совета космогации. В том, что согласится экипаж, я не сомневался. Я посмотрел на Сережку – он сидел у пульта и жевал тянучки – и немного успокоился. Сережа согласился еще на Земле, и мы вместе отстаивали эту идею в Совете. Я кивнул ему, и мы вышли в кают-компанию. Там Ларри играл с Сабуро в шахматы, маленький Людвиг Порта копался в фильмотеке, а Артур Лепелье сидел прямой, как манекен, и глаза его были широко раскрыты. У него в глазах была девушка в оранжевом свитере. Я подумал, что он наверняка согласится.
– Вот что, – начал я. – Вы хорошо представляете себе, что такое звездная?
Они посмотрели на меня с изумлением. Конечно, они все хорошо представляли себе. Годы непрерывных будней и отрешение от людей и Земли своего времени, потому что к тому дню, когда мы вернемся, память о нас превратится в легенду. Они молча глядели на меня, затем Порта ответил неторопливо:
– О да, конечно, мы все представляем это хорошо.
Я сказал:
– Я хочу вернуться на Землю раньше, чем через двести лет.
– Я тоже, – сказал Сабуро.
– Я тоже, – усмехнулся Ларсен. – Например, сегодня к ужину.
Артур Лепелье заморгал, а Порта с интересом спросил:
– Вы хотите уменьшить скорость?
– Я хочу вернуться домой гораздо раньше, чем через двести лет, – повторил я. – Есть возможность проделать всю работу и вернуться домой не через двести лет, а через несколько месяцев.
– Это невозможно, – сказал Сабуро Микими.
– Фантастика, – вздохнул Артур.
Ларри положил подбородок на огромные кулаки и спросил:
– В чем дело? Объясни, капитан.
До выхода в зону АСП (абсолютно свободного полета) оставалось еще около суток. Я сел в кресло между Ларсеном и Артуром и сказал Сергею:
– Объясни.
Известно, что чем ближе скорость звездолета к скорости света, тем медленнее течет в звездолете время, подчиняясь законам теории тяготения. Но этот закон справедлив только при малых ускорениях звездолета и при коротком времени работы двигателя. Если же на околосветовых скоростях звездолет идет с двигателями, работающими непрерывно, если ускорения при этом достаточно велики; если у светового барьера создаются перепады ускорений, тогда… Трудно сказать, что получится тогда. Современный математический аппарат бессилен дать общие результаты. Однако при некоторых частных предположениях относительно характера движения звездолета, теория тяготения не исключает возможности явлений иного порядка. Не исключено, что время в звездолете ускорит свое течение. Десятки лет пройдут на корабле, и только месяцы на Земле. «Муромец» – первый в истории прямоточный фотонный корабль. На нем можно поставить этот эксперимент. Правда, это невыносимо трудно. Это потребует многих лет полета с чудовищными перегрузками – в пять-шесть раз.
– Фантастика! – вздохнул Артур. В его глазах снова появилась девушка в оранжевом свитере.
Я очень рассчитывал на Порта. Он был биолог, но знал, по-моему, все, кроме дескриптивной лингвистики.
– Я слыхал об этом, – сказал он. – Но это только теория. И это… – он неопределенно пошевелил пальцами.
Но нет, это была не только теория. Три года назад я испытывал «Муромца» в зоне АСП. Я сорок дней просидел в амортизаторе, ведя звездолет с ускорением, вчетверо большим, чем ускорение силы тяжести на Земле. Когда я вернулся, оказалось, что бортовой хронометр ушел на четырнадцать секунд вперед. Я провел в Пространстве на четырнадцать секунд дольше, чем это зафиксировали земные часы. Я рассказал об этом Горбовскому накануне старта Второй звездной. Горбовский поднял палец и произнес нараспев:
Сегодня в Космос пущена ракета.
Она летит в двенадцать раз быстрее света.
И долетит до цели в шесть утра —
Вчера.
Сейчас в кают-компании я снова рассказал про свой эксперимент и соврал, что выиграл полторы минуты.
– О! – сказал Порта. – Это хорошо.
– Но это должны быть лютые перегрузки, – предупредил я.
Об этом надо было сказать непременно, хотя в состав экспедиции я отобрал только опытных межпланетников, с безукоризненным здоровьем, хорошо переносящих удвоенную и даже утроенную тяжесть.
– Какие? – спросил Ларсен.
– Раз в семь…
– О! – сказал Порта. – Это плохо.
– Значит, я буду весить полтонны? – сказал Ларсен и захохотал так, что все вздрогнули.
– А Совет знает? – осведомился Сабуро. Он обладал большим чувством ответственности.
– Они не верят, что из этого что-нибудь получится, – ответил Сергей. – Но они разрешили… Если вы согласитесь, конечно…
– Я тоже не верю, – заявил Артур очень громко. – Перегрузки, частные предположения…
Они разом заспорили, и я ушел в рубку. Конечно же, они не испугались перегрузок, хотя все отлично знали, что это такое. Они все согласились, возражал только Артур, которому ужасно хотелось, чтобы его убедили. Через полчаса они все пришли в рубку. Я посмотрел на них.
– Надо действовать, капитан, – сказал Ларри.
– Мы выполним работу и вернемся домой, – сказал Артур. – Домой! Не просто на Землю, но Домой.
– И какой эксперимент! – воскликнул Микими.
– Но семикратные перегрузки?.. – Порта пошевелил пальцами.
– Да, семикратные, – подтвердил я. – Или восьмикратные. Или десяти…
– Это тяжело, – спокойно заключил Порта.
Это было так тяжело, что иногда казалось, что мы не выдержим. Первые месяцы я медленно наращивал ускорение. Микими и Завьялов составили программу для кибернетического управления, и ускорение автоматически увеличивалось на один процент в сутки. Я надеялся, что мы сумеем хотя бы немного привыкнуть. Это оказалось невозможным. Кости трещали, мускулы не выдерживали тяжести рук. Мы вынуждены были отказаться от твердой пищи и питались бульонами и соками. Через сто дней наш вес увеличился в три раза, через сто сорок – в четыре. Мы неподвижно лежали в эластичных гамаках и молчали, потому что очень трудно было двигать языком и челюстью. Через сто шестьдесят дней перегрузка превысила силу тяжести на Земле в пять раз. Только Сабуро Микими к тому времени мог пройти от кают-компании до рубки, не потеряв по дороге сознания. Не помогали амортизаторы, не помогал даже анабиоз. Попытка применить анабиотический сон в условиях такой перегрузки не привела ни к чему. Порта мучился больше всех, но, когда мы уложили его в «саркофаг», он никак не мог заснуть. Он мучился, и мы мучились, глядя на него.
Я весил три с половиной центнера, а Ларри – четыреста кило. На него было страшно смотреть. На любого из нас было страшно смотреть. Лицо отекло, не было сил поднять веки, позвоночник трещал при каждом движении. Мы лежали перед «саркофагом» и глядели на Порта.
– Хватит, Валя, – простонал Сережа.
Мы поползли в рубку. Там стоял – стоял? – Сабуро. Челюсть его отвисла на грудь, с губы тянулась слюна.
– Хватит, Сабуро, – сказал я чужим голосом.
Сережа попробовал встать, улыбнулся и снова припал щекой к полу.
– Хватит, – прохрипел он. – Порта плохо. Он может умереть. Выключай реактор, Сабуро.
