Александр Розов - Чужая в чужом море
— Наша «Jojo», китайская «Zanway», американская «Redeye», сайберская «Igla», и ваша, британская «Javelin» — ответил Уфти.
— А самая знаменитая это американский «Stinger», — блеснула эрудицией Фэнг Торуива.
Доктор Линкс поднял палец к небу.
— Точно! В кино ее всегда называют «Стингер». Скажите, Фэнг, а как она работает?
— Не знаю, — девушка пожала плечами, — Я из нее не стреляла. Но там же есть инструкция.
— Элементарно, — вмешался Уфти, — Поверните ее в сторону самолета. На компе загорится точка. Это локатор нашел тепло движка. Если дистанция рабочая, то вокруг точки будет рамка. Тогда жмите кнопку, и все. Наши работают до 5 миль, а американские — до 8, но они раз в десять дороже. Берите нашу, все равно обычно стреляешь миль с двух — трех.
— Спасибо, Уфти. Если мне надо будет сбить самолет, то я обязательно поддержу вашего местного производителя. Но вопрос был, не как ей пользоваться, а как она работает.
— Аа, — протянул «настоящий папуас», впадая в несвойственную ему задумчивость.
— Позвольте мне? – сказал Токо Саокео.
— Вы разбираетесь в ракетах? – удивился Макс.
— Совсем чуть–чуть, — ответил студент, — но я, кажется, уловил смысл вашего вопроса.
— Ну–ну. Это интересно.
Токо встал, разровнял босой ногой небольшой участок песка, нарисовал пальцем ромб и в нем – две диагонали. Потом изобразил две Пи–образные перемычки, и пояснил:
— Это – простой сенсорный мост наведения. Эти сенсоры, которые в углах, дают на схему сигнал, пропорциональный попавшему на них тепловому излучению. Неравномерность этих четырех сигналов дает потенциал, а привод крутит эту штуку в сторону уменьшения потенциала. Если потенциал обнулился, значит, нос ракеты смотрит прямо на цель. Я так понимаю, что молекулярный робот действует аналогично, только на термодинамическом потенциале, который разный при разном повороте фрагментов большой молекулы.
Доктор Линкс трижды медленно хлопнул в ладоши.
— Браво, молодой человек! Если я когда–нибудь преодолею свою ужасную лень и напишу вводный курс по молекулярной биоинженерии, то непременно включу туда этот пример со ссылкой на вас. Все верно. Для переноса фрагментов гена нам надо только выполнить термодинамическую настройку робота, а дальше процесс пойдет, просто как химическая реакция, на выходе которой будут гены с заданными свойствами. Естественная эволюция решила эту задачу, создав вироиды – идеальные квантово–термодинамические машины, самые компактные системы био–информационного переноса, размножающиеся в клетках хозяина. Если вирус состоит из оболочки и полимера нуклеиновой кислоты, содержащей не менее полутора тысяч звеньев, то вироид — это кольцевой РНК–олигомер из 250 – 300 звеньев. Вироиды открыли в 1971, но разбирались в этих машинках еще 40 лет. При этом выяснились удивительные вещи… О которых мы поговорим на следующем семинаре.
Через минуту он уже сидел в полном одиночестве, в окружении разбросанных по песку немногочисленных предметов одежды, а его слушатели бултыхались в море, которое начиналось в десяти шагах от «лекционного зала», образованного кронами небольшой группы пальм, растущих на берегу, между инсталляцией из жилых контейнеров слева и полевой лабораторией справа. Макс знал, что через четверть часа кто–то (скорее всего, Фэнг или Рибопо) пробкой вылетит из воды, и притащит на берег кофе и кокосовое молоко. Потом кто–нибудь еще (скорее всего, Данте или Уфти) начнет готовить ужин. Потом будет всякий застольный флейм, а потом еще один день кончится. Распорядок сложился сам собой, примерно три недели назад. Завтрак. Работа на экспериментальном полевом участке. Обед. Работа в лаборатории. Cofe–break и обсуждение задач на завтра. Еще час на экспериментальном участке или в лаборатории (не работа, а удовлетворение любопытства). В конце дня — семинар для желающих: «Доступно — о генной инженерии».
Семинар был собственным изобретением доктора Линкса, который соскучился по работе со студентами едва ли не больше, чем по собственно научной работе. Когда соскучился – неизвестно. Когда он пьянствовал в предместьях Бристоля, он вовсе не скучал по всему этому. Еще раньше, когда его вышибали из университета, ему было совсем не до скуки. То была отчаянная борьба – неравная и бессмысленная, как он сейчас понял. Теперь ее сменила другая, еще более отчаянная борьба – со своим собственным алкоголизмом.
Первые две недели на Алофи Макс вспоминал сейчас, как кошмарный сон (хотя, слово «сон» тут самое неуместное, Макс практически не мог спать, вместо сна были короткие провалы, похожие на обмороки, вместо бодрствования — сумеречное, сомнамбулическое состояние). Есть он тоже почти не мог. Ему почти все время хотелось пить, но вода ни в виде сока, ни в виде молока, ни в виде супа, чая, кофе или какао, не утоляла жажду. Его организм настойчиво требовал этилового спирта, шантажируя хозяина забастовками и саботажем. Организм мог в самый неожиданный момент отключить любую функцию – двигательную, сенсорную и даже дыхательную (на короткое время, которого, впрочем, было достаточно, чтобы хозяин ощутил все радости медленного удушья). Пару раз дело дошло до экстренной медицинской помощи – впрочем, скорее в порядке перестраховки. Организм вел борьбу и противоположным средством – внезапно включая некоторые функции, так что его хозяин оказывался в ситуации, навевающей отчетливые мысли о памперсах. На этом фоне случались краткие периоды ясного рассудка, но они были наполнены или тяжелой депрессией, когда просто хотелось умереть (и чем быстрее, тем лучше), или злостью на окружающих (с огромным желанием или ударить кого–нибудь, или обидеть как можно больнее). Несколько реже, при ясном рассудке, доктор Линкс вдруг начинал видеть себя со стороны. В такие минуты он испытывал к себе глубокое отвращение и приставал к первому, кто попадался ему на глаза, с навязчивым вопросом:
— Какого черта вы со мной возитесь? Неужели вам не противно?
Ответы бывали очень разными по форме, но одинаковыми по смыслу. Самым длинным был ответ капрала Данте Пафимоту. Вернее не ответ, а история:
— У нас был случай на операции в пункте Ваианг, это на северо–западе Папуа, недалеко от спорной границы с Ириан–Джая: двое наших парней подорвались на огнеметном фугасе – ловушке. Такую штуку ставят на дорогах, и она выплевывает 25 литров горящей смеси бензина с машинным маслом на сто метров. Чамп шел первым, а Тези — вторым Их обоих накрыло. Потом мы тащили их по джунглям, до реки Имбуро, больше десяти миль. Они все время кричали. Даже промедол ни хрена не помогал. Когда за ними прилетела «юла», Чамп уже умер, а Тези перебросили в госпиталь на острове Лоорунга. Он выкарабкался, хотя у него обгорела половина поверхности кожи. Сейчас он — шеф полиции на атолле Никаупара. Его очень уважают, он отличный парень и все такое. А тогда, после того, как его накрыло огнесмесью, он выглядел гораздо хуже, чем вы, док. Чего тут объяснять?
— Извините, Данте, — возразил Макс, — Одно дело, ваш боевой товарищ, и совсем другое — какой–то деградировавший алкоголик с противоположного края света.
— Вы, док, ведете себя в точности, как Тези, — ответил капрал, — Когда мы тащили его по джунглям он кричал: «Пристрелите меня, идиоты, я же все равно сдохну!». Если вам интересно мое мнение, док, то я вот что скажу: это во все времена так: одни достойные люди, попав в ситуацию, требуют, чтобы их добили или бростили, а другие достойные люди их вытаскивают. На этом все и держится. Если где–то начинают бросать своих, то там – жопа. Побеждает тот, кто тащит своих до последнего. Такой закон природы.
— А откуда вы знаете, что я – свой? – поинтересовался доктор Линкс.
Капрал поскреб затылок сначала правой пятерней, потом левой, а потом сказал:
— До чего интересные люди, ученые. Могут придумать такой вопрос, который простому парню вроде меня, даже в голову не придет. Типа, если человек говорит: «я вру», то это правда или нет? Мы такое в колледже проходили, по логике. Вообще, мне кажется, что отсюда и идет наука: придумать такой вопрос, который никто раньше не задавал.
— Так с чего вы взяли, будто я – свой? – настаивал Линкс.
— Так по жизни получается, — ответил Пафимоту, — А как теоретически доказать — не знаю. Если честно, то теория – это не моя сильная сторона. Я как–то больше по практическому применению. А про эти парадоксы вы лучше спросите Лаэа Лэфао. Она хвасталась, что у нее курсовая работа по реляционным моделям данных. Может быть, она знает.
Тут Макс разозлился и, подобрав лопату (разговор происходил на экспериментальном участке) ударил капрала по голове. Точнее, ударил по тому месту, где только что была голова капрала, но она уже переместилась, лопата врезалась в твердый ствол пальмы и доктор Линкс заработал ушиб кисти правой руки. Злость улетучилась, уступив место обиде и депрессии. Весь остаток этого дня он ни с кем не разговаривал, на все попытки контакта отвечал грубыми ругательствами, и отказался от ужина. Подобные эпизоды происходили еще не раз и не два. Полудюжина молодых людей, тем временем, работала по материалам краденых университетских архивов, стараясь получать от Линкса хоть какие–то инструкции в те короткие периоды, когда он адекватно реагировал на вопросы. Если ничего не выходило, то они обращались за инструкциями к Микеле Карпини. Так, шаг за шагом, достигались кое–какие результаты. Дело двигалось со скоростью старой черепахи. В один прекрасный день, очередной раз находясь в состоянии обиды на весь мир, Линкс просмотрел рабочий журнал на компьютере, нашел ряд грубых оплошностей и, с огромным удовольствием, подробно высказал всем участникам команды свое мнение об их интеллекте, уровне образования, и степени понимания материала. Он изощрялся в оскорблениях часа два, поочередно и старательно тыкая каждого носом в его ошибки (записи в журнале были именными, что позволяло в каждом случае установить автора). Он задавал каждому профессиональные вопросы, находил дыры в его системе знаний, обзывал «тупицей» или «дебилом», и переходил к следующему. Исчерпав все запасы красноречия, он завершил свое выступление следующей тирадой: «Надеюсь, теперь вы понимаете, что вы все – сборище кретинов, способных только мыть пробирки, поэтому сейчас все получат от меня задания под запись, и я буду требовать, чтобы эти задания выполнялись неукоснительно и буквально, а если у вас созреют какие–то вопросы, то ищите время, когда я не занят, и задавайте их в четкой форме, лучше даже письменно, потому что устно вы не умеете формулировать то, что вам кажется вашими мыслями».
