Евгений Лукин - Раздолбаи. (Работа по специальности)
– Гораздо интереснее вторая версия, – бодро сообщил он. – Хозяева – негуманоиды. В этом случае перед нами опять возникают два варианта. Либо хозяева всё-таки приверженцы абстрактного искусства, либо… (и этот вариант мне как-то ближе) …либо они – реалисты! То есть камушки – это изваяния, изображающие наших с вами хозяев.
– Так они же все разные! – возмутился Ромка.
– Разумеется, – согласился дедок. – И это наводит на мысль, что постоянной формы хозяева не имеют. Как, скажем, амёбы.
– Так они и по размеру разные!..
– Ну, Ро-ома… – укоризненно молвил Сократыч. – Вашу статую тоже можно сделать и с палец размером, и с эту вот колонну… Хотя… – Он призадумался, прищурив глаз и закусив губу. – Знаете! А вполне возможно, что они ваяют самих себя именно в натуральную величину. То есть маленький камушек – это как бы портрет ребёнка…
Никита скрипнул зубами. Сократыч испуганно замер.
– Слу-шай-те… – потрясённо выдохнул он. – Так может быть, ещё проще?.. И это, кстати, не противоречит тому факту, что раньше камушки были помельче… Не монументализм, а просто акселерация!
– Дед!.. – приглушённо взвыл Василий.
– Сейчас объясню, – заторопился Сократыч. – Суть предположения такова: камушки – это не копии хозяев. Это оригиналы.
Он сделал паузу. Все, включая Никиту, смотрели на него, жалобно приоткрыв рты.
– Боже мой! – искренне огорчился дедок, видя такое непонимание. – Да всё же просто! Камушки – это мумии усопших хозяев. Как бы окаменелости!..
Ромка взвизгнул и захохотал, ударяя себя ладонью по худому узловатому колену. Никита вскочил.
– Да что же это такое?! – плачуще выкрикнул он. – Дайте спокойно умереть с голоду!..
Смех оборвался. Никита упёр подбородок в грудь и, немилосердно косолапя, устремился вдоль стены. Простынка на спине и на заднице Кляпова была почти уже насквозь проедена жадным мелкогубчатым покрытием. Дошёл до угла – и канул.
Несколько секунд никто не мог выговорить ни слова.
– Слушай, дед! – повернулся наконец Василий к Сократычу. – Ну ты хоть соображай, что говоришь! Видишь же: интеллигент! Так с ним помягче надо, побережнее… А ты! Я не знаю… Меня – и то замутило, когда ты про покойников начал! Ты из нас-то могильных червей – не надо, не делай… Обидно, знаешь…
Он засопел и хмуро глянул на золотистый выступ, за которым скрылся Никита.
– Догнать? – предложил Ромка.
– Да ладно… – буркнул Василий. – Всё равно он сейчас ничего слушать не будет… Сколько он уже голодает? Часа три? Вот пусть пару деньков помается, а там посмотрим…
– Н-да… – печально молвил Сократыч. – Конечно, Василий, вы правы… И, главное, убежал-то зря! Ни к чёрту ведь версия-то! – Хрупкая старческая ладошка взмыла в направлении гряды довольно мелких глыб. – Не может же у них быть, в самом деле, такой детской смертности…
Бочком подобрался взъерошенный Телескоп, о котором в пылу разговора забыли напрочь, и первым делом стянул из сетки тюбик. Всё это время он ошивался поблизости, сердито чирикая и выжидая, когда наконец Никита уйдёт. Вот дождался…
– И вообще, – расстроенно сказал Василий. – Даже если статуи… Чего их ломать, спрашивается?
– Бракованные, – предположил Ромка.
– Хм… – задумчиво молвил Сократыч, как бы машинально извлекая капсулу из авоськи. – Вы полагаете?.. А ведь вполне вероятно. Помните, когда-то в продажу поступали бракованные стаканы из напряжённого стекла? Чуть дотронешься – стакан вдребезги… Так что, знаете, Рома… Весьма, весьма возможно, что так называемая напряжёнка в камушках – это тот же брак… И, обратите внимание, как сразу увязываются все концы с концами! Брак – стало быть, надо уничтожить. Произведение искусства – стало быть, уничтожать нельзя. Единственный выход: пригласить существо без моральных запретов, и оно мигом всё расколотит, даже не задумываясь… Хотя… При их технологическом уровне – и такой процент брака?..
Сократыч с задумчивым видом отбросил оболочку. Василий вздохнул и тоже взял капсулу. Ромка подтянул сетку поближе и долго ворошил тюбики пальцем, выбирая нечто особенное.
Из-за противоположной опоры, воинственно размахивая пластиковым мешком, вылетела растрёпанная деловитая Клавка. В мешке погромыхивало что-то железное. Поравнявшись с закусывающими, правдоискательница вдруг остолбенела и уставилась на них в злобном изумлении.
– Совсем обнаглели! Ну ни стыда, ни совести!..
Плюнула и пошла дальше.
Трое переглянулись недоумённо и наконец сообразили поднять глаза на стену. Там, приблизительно на высоте человеческого роста, красовалась нервной рукой выбитая надпись «Это – голодовка!»
– Слушай, уйдём отсюда на фиг! – взвился Ромка. – Позориться ещё…
Они подхватили пожитки и перешли на другую сторону, где теснились некрупные глыбы. Одну из них, приземистую и плоскую, использовали вместо скамьи.
– Слышь, дед, – сказал Ромка, ухмыльнувшись. – Вот тебе ещё одна гипотеза. Колонны видишь? Ну вот, это и есть хозяева!..
Сильного впечатления Ромкина шутка на Сократыча не произвела.
– Как ни странно, Рома, – ответил он, смакуя глоток за глотком содержимое нежно-лимонной капсулы, – когда-то я вполне серьёзно рассматривал такую возможность…
– Да ладно вам чепуху-то молоть, – нахмурился Василий. – Мы ж в них живём, в колоннах!
– А вот это возражение как раз неубедительно, – заметил дедок. – В человеке тоже много чего живёт. Аскариды, цепни…
Василий поперхнулся.
– Знаешь, Сократыч! – сказал он, прокашлявшись. – Я смотрю, у тебя прямо страсть какая-то людей унижать. То с кошками сравнишь, то…
– Василий, – ласково улыбнулся в ответ дедок Сократыч. – Успокойтесь. Эта гипотеза тоже критики не выдержала. Хотя было время, когда она казалась мне довольно убедительной…
– Чего ж в ней убедительного? – не понял Ромка. – Мы ж им то кабель оторвём, то трубу ошкурим…
– То есть причиняем вред? – уточнил дедок. – Ну а разве человек подчас не вредит своему здоровью? Причём делает это со вкусом, с удовольствием! Курит, пьёт…
Ромка засмеялся.
– Это мы, значит, отрываем им кабель, а они кайф ловят?
– Айф!.. – тихонько чивикнул из-за камня Телескоп, не иначе, чтобы лучше запомнить новое слово.
– Н-ну… Примерно так. Однако, повторяю, от этой версии я уже давно отказался.
– Теоретики… – проворчал Василий. – Дом как дом. Дверь есть? Есть. Значит, дом…
– Под дверью, я так понимаю, Василий, вы имели в виду скок?
– А то что же!
– Так вот, возможно, вы этого ещё не знаете, но у Маши Однорукой дома целых два скока. Да-да, два входа и два выхода! И напрашивается мысль: если есть колонна с двумя скоками, то где-то найдётся колонна вообще без скока… Колонна, попасть в которую невозможно никоим образом. Мне вот, например, кажется, что скоки возникают как побочный эффект работы этих… – Сократыч широким жестом обвёл золотистые побледневшие под вечер громады. – …ну, скажем, кабелей.
– Ни хрена себе кабели! – возразил Василий. – В кабелях разве живут?
– Позвольте-позвольте! – в свою очередь возразил Сократыч. – Возьмем трубы или, скажем, открытую электропроводку. Там зачастую селятся… Да те же тараканы!..
Василий гневно раздул ноздри. Мало ему кошек и аскарид – теперь ещё и тараканы, которых он всю жизнь терпеть не мог!
Но, к сожалению, Сократыч не видел в этот миг лица собеседника. Похоже, дедка опять осенило.
– Вот ведь странно… – задумчиво молвил он. – Раньше я как-то над этим никогда не задумывался. Ведь летающие блюдца до сих пор не завезли сюда ни одного иностранца. Обратите внимание – одни русские…
Василий встал. Лицо его было страшно.
– Знаешь, дед! – проскрежетал он со всей прямотой. – Мне иногда тоже хочется тебе одним ударом все зубы выбить!
Повернулся и пошёл. Растерянно щебечущий Телескоп пустился следом.
– Ну вот… – уныло молвил поникший дедок Сократыч. – И не дослушал, главное… Я ведь к чему вёл-то? Что мирков таких, наверное, несколько, и хозяева, видимо, подбирают для каждого людей одной национальности… Для простоты общения…
Ромка веселился от души.
– Да ну его! – сказал он. – Давай дед, гони дальше. С тобой хоть не соскучишься…
С печальной улыбкой дедок Сократыч слез с глыбы.
– Нет, знаете, Рома… – удручённо молвил он. – Вы уж не обижайтесь, но я лучше пойду. Всё-таки что ни говорите, а замолчать вовремя – это великое искусство…
Глава 21
Голодали, как гидальго.
Марина ЦветаеваДождавшись ночи, Никита Кляпов вновь перебрался под выбитую им надпись. Проулки наполнил прозрачный сумрак. Мерцало гладкое серое покрытие, похожее на небывало чистый и ровный асфальт. Колоссальные, как айсберги, опоры были, казалось, слабо подсвечены изнутри. Несколько раз округлыми сгустками мрака к Никите подкатывались надзорки и, изучив босые косолапые ступни, отъезжали. Надо понимать, криминала в голодовке не было…
