Александр Розов - Процесс Лунного Зайца
Из показаний м-с Ви Два дот Один и последующего запроса, было выяснено, что м-р Маршалл является не человеком, а квазиличностью. Это, однако, не было признано основанием для изменения его процессуального статуса. В отношении м-ра Маршалла, суд применил прецедент признания процессуального статуса м-с Ви Два дот Один.
М-с Ви Два дот Один не отрицает, что, является исполнителем преступлений, но свою вину не признала, сославшись на свое право самозащиты, поскольку (с ее слов) она не могла избегнуть страданий, не причинив фатального вреда здоровью потерпевших.
В соответствии с судебным регламентом, перед присяжными были поставлены вопросы о виновности и о характере вины упомянутых лиц, и получен вердикт, приведенный ниже в процессуально оформленной интерпретации суда:
…
При полной тишине, судья дождался возвращения присяжных, взял из рук старшины листок бумаги с несколькими написанными фразами, допечатал дюжину строк на компьютере, встал, откашлялся и зачитал вслух хорошо поставленным голосом.
…
М-р Лейв Ледфилд: не виновен ни по одному пункту обвинения, поскольку не совершал инкриминируемых ему действий и не способствовал их совершению.
М-р Энджел Маршалл: виновен по всем пунктам обвинения, но не может нести наказание, поскольку страдает шизофренией и не способен осознавать смысл своих действий. Вследствие своей явной общественной опасности, м-р Энджел Маршалл подлежит изоляции в специализированном медицинском учреждении до полного излечения.
М-с Эвридика Ви Два дот Один не виновна ни по одному пункту обвинения, поскольку совершила инкриминируемые ей действия в порядке правомерной самозащиты, не имея другой возможности защиты от жестокого обращения со стороны потерпевших.
Это решение оглашено публично, доступно для неограниченного круга лиц и может быть обжаловано в течение десяти дней в Верховном суде.
…
Наступила тишина, а затем зал взорвался аплодисментами.
ПОСЛЕ ПРОЦЕССА
27. О том, как важно вовремя смыться
Тяжелый мотоцикл въехал в толпу, довольно бесцеремонно расталкивая публику, состоящую примерно в равных долях из зевак и репортеров.
— Садись сзади, Лейв, — раздался голос, приглушенный шлемом-сферой.
— Что?
— Садись, говорю, если не хочешь застрять в этой каше.
Ледфилд, наконец, сообразил кто это, и уселся за спиной мотоциклиста. Мощная машина рванула вперед…
— За грудь так откровенно не надо хватать. За пояс лучше держись.
— Я случайно.
— На дорогу выезжаем. Шлем надень, он справа висит. И нажми кнопку напротив челюсти, это болталка… Ну, что слышишь меня?
— Да, Оззи. Мерси, что вытащила.
— Мелочи жизни. Тебя домой подбросить или как? Имей в виду, тебя там ждет такой же геморрой, что и около суда.
— А какие у меня варианты?
— Могу прокатить тебя на одну поляну. Там маячит основательный ужин. Барбекю и домашнее вино, не считая овощей, десерта и разной чепухи.
— Принято.
— Тогда погнали.
И она погнала…
— А что это за поляна, где такая очаровательная диета?
— Ранчо дяди Хэма.
— Звучит заманчиво.
— А выглядит еще лучше. Только по дороге надо купить ящик виски.
— Ты вроде бы говорила про вино.
— Виски это дяде Хэму, — Он признает только натуральный обмен. Виски против ужина.
…Дядя Хэм был похож на старый баобаб. Такой же мощный и основательный. В начале он посмотрел на привезенный ящик и задумчиво сказал:
— Виски!
Затем раскрыл объятия и произнес:
— Оззи!
Она ненадолго повисла у него на шее. Потом дядюшка Хэм посмотрел на Ледфилда и заявил:
— Я где-то видел этого чувака.
— Наверное, по телевизору, — сказала Оззи, — это Лейв Ледфилд.
— А! Палач Ледфилд.
Дядя Хэм протянул Лейву руку. Последовало рукопожатие, во время которого Хэм повернулся к Оззи и спросил:
— Ты его арестовала или склеила?
— Дядя!
— Что?
— Вот так каждый раз… — она вздохнула, — Неужели нет приличных слов…
— Значит, склеила, — констатировал он, — тогда сажай его за стол.
— Пошли, — сказала Оззи, подтолкнув Лейва в сторону мощного стола из неструганных досок, стоящего во дворе, рядом с открытой кирпичной печью.
— Пойду, мяса принесу, — сказал Хэм, выдернул из ящика бутылку виски и направился вглубь дома.
— Ну, как он тебе? — спросила Оззи у Ледфилда, — не шокирует?
Лейв улыбнулся.
— С чего бы вдруг? Вполне правильный дядя.
— Самый правильный дядя в мире, — поправила она.
Дядя Хэм появился из дома с корзиной в одной руке и бутылкой виски в другой. Содержимое бутылки уже успело уменьшиться примерно на четверть.
— Болтаете? — спросил он, бухнув корзину на стол.
— Немножко.
— Огонь разведи.
— Сейчас.
Дядя Хэм посмотрел на Лейва.
— А почему ты в костюме?
— Я прямо из суда.
— А чем суд-то закончился?
— Меня оправдали, — лаконично ответил Лейв.
— Ух ты! Замочить столько толстопузых и отмазаться! Чувак, кто был твоим адвокатом?
— Я сам себя защищал.
— Надо за это выпить, — сказал дядя.
Они выпили (Лейв и Оззи — по полстакана вина, а хозяин ранчо — столько же виски), и
дядя Хэм объявил:
— Ты, знаешь, что: поди, переоденься. На веранде в шкафу есть всякие тряпки. А то в костюме ты слишком официальный, как из федерального агентства. И ты, Оззи, тоже переоденься, а то ты в этой байкерской сбруе смотришься, как дура из Голливуда.
…Когда они вернулись, переодетые в деревенском стиле, дядя Хэм уже резал мясо с помощью ножа размером примерно с Эскалибур легендарного короля Артура.
— Я барбекю готовлю, — сообщил он, — а вы бездельничаете.
— Помочь? — спросил Лейв.
— Нет. У вас, городских, руки из задницы растут.
— Дядя Хэм! — возмутилась Оззи.
— Идите лучше, проверьте колесо у мельницы, — не допускающим возражения тоном, сказал дядюшка, — а то скрипит.
Обижаться на него было бесполезно. Спорить — тоже. Оззи и Лейв переглянулись.
— Пошли, — сказала она, махнув рукой в сторону аляповатого сооружения, виднеющегося метрах в двухстах от дома.
— Чтоб через час были здесь! — крикнул дядя им вдогонку.
Собственно, это была не мельница, а древняя мельничная запруда на ручье, построенная из дикого камня, наверное, лет 300 назад. В старую кладку была аккуратно вмонтирована маленькая современная гидротурбина, а в сохранившейся части цоколя мельницы стояла коробка электрогенератора.
— Ну и как? — гордо спросила Оззи.
— Здорово сделано. Только не понимаю, чему тут скрипеть? Никакого колеса вообще нет.
— Но там же есть какая-то штуковина, которая вертится, иначе, как бы генератор работал?
— Конечно, есть. Я видел рекламу таких турбин. Там, внизу, под решеткой — труба, в ней — улитка турбины на полифлюорановом подшипнике. Эта штука практически вечная. Она никогда не будет скрипеть и может вертеться до самого Рагнарека.
— До чего?
— До битвы богов в конце времен, — пояснил Лейв.
— Это, видимо, не скоро.
— Да. Я полагаю, что не раньше, чем через миллион лет.
— В таком случае, мы уж точно успеем выкупаться. Ты, вообще как, без комплексов? Тебя голые женщины не шокируют?
— Ты не забыла, чем занимается моя фирма?
— Да, действительно, — согласилась Оззи и, мгновенно освободившись от одежды, нырнула в запруду.
Лейв хмыкнул и проделал примерно то же самое, правда, менее элегантно. Отфыркиваясь, вынырнул на другой стороне заводи и спросил:
— А здесь пиявок нет?
— Ни одной. Обидно, правда?
— Да, я вот и чувствую, что чего-то не хватает.
— Зато тут есть карусель. Вода закручивается.
Лейв лег в воде на спину и, глядя в небо, и, через пару минут, объявил:
— Мне нравится. Можно медитировать. Попытаться ощутить себя галактикой.
— А это не слишком монументально? — с легкой иронией спросила Оззи.
— Не слишком, — уверенно ответил он, — Для повышения самооценки требуется некоторая грандиозность образов. Иначе эффекта не получится. Галактика — это в самый раз.
Оззи некоторое время вертелась молча, оценивая этот аргумент, а затем сообщила:
— Грандиозность тоже может быть разная. Вот, дяде Хэму для высокой самооценки достаточно этой маленькой гидротурбины на Енотовом ручье. Дядя Хэм может показать средний палец всем энергетическим корпорациям мира. И очень этим гордится. Мой дядя красный. Он читает Энгельса, и терпеть не может крупных корпораций и буржуев. У него даже портрет Че Гевары в гостиной висит.
