Анна Одина - Магистр
Как бы то ни было, Винсент Ратленд не нашел Агнес Корнуолл в Уайтчепеле. К счастью для них обоих.
20. Как он ее нашел
В конце июня следующего 1907 года будущий магистр переместился в отдельный дом, сманив к себе экономкой прекрасную лендледи Фиону Тидлби. Как и в Синтре, ему нужно было встречаться с персонажами, не желавшими быть увиденными, а опыт проживания в гуще людей – обитание на улице Бомон в многоквартирном, пусть и старинном, доме посреди Оксфорда было опытом именно такого свойства – вышел у него скорее отрицательным. Его манили тишина, пустота и уединение. Дом, который он, махнув рукой на условности, просто купил (на всякий случай через третье лицо), не был черной цитаделью на скалистом утесе, это не был «Грозовой перевал», о нет. Ни сестры Бронте, ни Анна Радклиф с их бурными готическими героями и декорациями не вдохновляли Ратленда, некогда прилежно пытавшегося читать в этом направлении, но в результате в первый и последний раз в жизни поссорившегося с Агнес.
Здесь мы сделаем отступление, потому что происшествие вышло показательным.
Книгу Анны Радклиф «Итальянец» Винсент добыл для Агнес во время очередной самовольной вылазки в Пекин. Глаза монахини, когда она пересказывала ему перипетии сюжета читанного в отрочестве романа, горели так, что решение сделать ей подарок возникло само собой. Тогда он отыскал издание 1823 года на развале в Ванфуцзине[121], купил и принес. Агнес быстро проглотила роман и отдала книгу Винсенту: более ни с кем она не могла поделиться распиравшими ее впечатлениями. Вечером у себя в комнате двенадцатилетний Ратленд перебросил пару страниц в начале книги, тройку в середине и привычно выскользнул из монастыря. Последние пару страниц из конца книги он пробежал взглядом уже во дворе, по инерции зашел в грот с высохшим колодцем и прочел на странице 258 следующее: «Где ты впервые увидел Эллену ди Розальба? – вновь спросил уже знакомый голос». Затем он изучил сцену допроса Винченцо в инквизиции и сочувственно поцокал языком. Дочитал до какой-то удаленной страницы и, увидев там: «Известна ли вам Эллена ди Розальба? – продолжил Скедони, обращаясь к маркизу», разочарованно бросил «Итальянца» в гулкую пропасть колодца, сел неподалеку и сказал сам себе: «Не буду тратить время на поиски Эллены ди Розальба».
Вскоре неудавшийся читатель образцового готического романа был обнаружен. Последовало потрясенное молчание, приглушенные восклицания и почти слезы. Агнес с трудом удержалась, чтобы не отправить мальчишку в колодец за своей драгоценностью, зная, что он полезет, не потому, что послушается, а потому, что он всегда был готов куда-нибудь полезть.
– Тихо, Агнес, – неожиданно прервал ее возгласы Винсент, не повысив, а даже понизив голос, и монахиня задохнулась от такой наглости – дыхание у нее действительно перехватило.
Винсент тем временем уже лежал животом на бортике колодца и вглядывался в темную глубину, бормоча что-то отом, что если долго смотреть в бездну, то она рано или поздно отведет взгляд. Агнес с ужасом увидела, что хотя на губах у него играла мальчишеская, почти хулиганская улыбка, глаза его, устремленные во тьму, снова блеснули синим. Потом услышала шорох и метнулась к колодцу. В глубине появилось что-то светлое.
– Зачем лезть самому, – бормотал Винсент, напряженно вглядываясь вниз, – ни за чем никогда не надо лезть: можно позвать, и оно придет. Пусть обиженное дурным отношением… но придет… само…
Агнес, расширив глаза, смотрела, как книга, словно большая птица, чуть помахивая страницами и пытаясь удержать равновесие тяжелой обложкой, тихонько поднималась вверх. А Винсент все бормотал:
– Ничего не нужно для этого – никаких приспособлений или специальных слов, даже особой концентрации. Только же-ла-ни-е, – тут он перевел взгляд на Агнес, и книга, как будто обидевшись, что ею пренебрегают, покачнулась и направила корешок вниз, готовясь спикировать на дно. – Наверх, наверх, – помог книге словом Винсент, как будто намеренно не глядя на нее и для верности даже закрыв глаза. На дне колодца что-то угрожающе булькало. Книга взмыла вверх, потом, поколебавшись, поднялась к руке мальчика, не дождалась, чтобы ее взяли из воздуха, и, побалансировав немного над бездной, бессильно плюхнулась на бортик колодца, укрыв натруженные страницы обложкой.
– Ты… специально, – прошептала Агнес, – нарочно сделал так! Что я должна о тебе думать?!
Винсент взял книгу, провел пальцами по корешку, как будто погладил послушную собаку, пробормотал что-то о том, что вот какой интересный оказался в результате этот «Итальянец», даже больше, чем планировала Анна Радклиф, отдал том Агнес и наконец ответил:
– А что ты должна думать, Агнес? Я же вернул книгу. Вот если бы не вернул…
– Книги неприкосновенны!
– Скажи это императору Флавию Иовиану.
– Так ты из тех, кто жжет библиотеки?![122]
– Я еще не пробовал, но все ведь зависит от содержа…
Но Агнес, возмущенная происшествием до крайности, повернулась, со свистом разрезав воздух подолом, и ушла. Винсент, подумав, тоже ушел (на всякий случай в другую сторону). Выбираясь из прохода в город, он раздумывал о том, почему идея жечь книги может быть столь увлекательной. Ведь чтение – это зависимость, рассуждал юный книгочей, невзлюбивший любые зависимости с самых ранних лет.
…Итак, Винсент Ратленд поселился в пригороде Оксфорда Хэдингтоне, на большом холме над Темзой, где располагалась усадьба, которой он завладел. Через Хэдингтон проходит Ландон-роуд – тракт, соединяющий Лондон и Оксфорд. Эту первую настоящую недвижимость нашего героя мы опишем чуть позже, а для движения сюжета нам пока достаточно знать, что поиски Агнес и работа в палате Торн велись уже с нового плацдарма – из усадьбы Мерсия-мэнор.
Агнес нашлась в Уитби. Она решила, что ей нужен морской воздух. Это было бы правильно, если б только море было теплым, скажем, Адриатическим, а не Северным – тем, что омывает восточное побережье, поясницу сидящего льва, на которого похож остров Великая Британия. Она сидела в саду и шила, как почти всегда в свободное время, и Винсент, идущий от ворот небольшого сада, окружавшего домик, где жила Агнес, увидев прямую спину, не опиравшуюся на спинку легкого плетеного кресла, подумал: «Почему она сидит спиной к входу? Мало ли кто может войти? И почему любой может зайти сюда свободно, она же одинокая жен…»
– Питер! – позвала тут Агнес, и внутри Винсента как будто разбились башенные часы, будто остановилось, а потом понеслось вскачь время – назад, назад, дальше, дальше, какой красивый, ангельский у нее голос, единственный, который он может слушать, зная, что он резонирует с той, утерянной музыкой. Он остановился, не дойдя до нее, а лед в голове не просто кололся – взрывался. Питер. Понять, сколько ему лет. Из сада прибежал мальчик и, не дойдя до стола, где сидела с шитьем Агнес, встал, распахнув глаза и глядя на Винсента. Винсент смотрел на мальчика. Ему было около шести лет. Агнес медленно, медленно повернула голову, встретилась глазами с Винсентом, перевела взгляд на мальчика и сказала:
– Винсент, это Питер. Питер, это Винсент. Поздоровайся.
Винсент смотрел на ребенка – на его гладкие каштановые волосы, как у Агнес, на ладную фигурку, в его глаза – слегка раскосые – и с ужасом узнавал в них тягучие желтые тигриные искры, которые видел в глазах лишь одного человека – того, кого не считал человеком, с кем разделался с холодной, нечеловеческой жестокостью, кого отдал на мучительную казнь.
– Добрый день, – сказал Винсент, потому что всегда здоровался, входя к кому-нибудь в дом. – Твоя мама права, Питер, так меня и зовут. А теперь можно снова идти играть.
Агнес улыбалась, глядя на Винсента, который уже подошел и стоял рядом. Она не могла не слышать скрежет ледостава, заполнивший голову Ратленда, но ничем не выдавала этого.
– Да, Питер. Всегда слушайся Винсента. Винсент – твой старший брат. Он долго путешествовал, но теперь приехал к нам. Забеги к Пруденс и скажи, чтобы накрывала обед на троих.
Винсент машинально обошел стол и сел в плетеное кресло напротив Агнес. Некоторое время он молчал: вначале хотел сказать одно, потом другое, в итоге решил не говорить ничего. Тем временем кресло оказалось качалкой, и это его почему-то рассердило.
– Я не останусь на обед, – сообщил он с неудовольствием, будто ему больше нечего было сказать.
– Я знаю. – Агнес улыбнулась. – Мне всегда казалось, что, словно в отместку за то, что тебе не досталось в детстве материнского молока, ты решил не есть вовсе.
– Я ем, – возразил Винсент все с тем же упрямством, – просто… не надо устраивать из всего того, что было… и что стало – семейную встречу. Мы с тобой не родственники, Агнес.
– Конечно, Винсент, – радушная игла снова пустилась в путь по полотну, – конечно.
– И не разговаривай со мной так, как будто мне одиннадцать лет!
