Александр Зиновьев - Записки ночного сторожа
– Я уже вижу: на твоей стороне лежит мой Тэрбер[40] – что он там делает?
– Ты сам подарил мне этот томик на Рождество десять лет назад. Неужели не помнишь?
– Разве? – сказал он и задумался. – Да, верно. Ну хорошо, а что там делает Уилла Кэтер[41]?
– Ты мне подарил ее на день рождения двенадцать лет назад.
– Сдается мне, я тебя слишком баловал.
– Да, черт возьми, было дело. Жаль, что прошлого не вернуть. Может, не пришлось бы теперь делить эти книги, будь они неладны.
Он вспыхнул, отвернулся и осторожно подвинул одну из ее стопок носком ботинка.
– Карен Хорни[42] – мне она даром не нужна, зануда порядочная. Юнг[43]… Юнг получше будет, меня он всегда интересовал, но так и быть, можешь оставить себе.
– Ах, какое великодушие.
– Для тебя ведь на первом месте всегда были мысли, а не чувства.
– Тот, кто готов опуститься на любую подстилку, не вправе рассуждать ни о мыслях, ни о чувствах. Тот, у кого на шее засосы…
– Мы это уже обсуждали, сколько можно? – Он снова опустился на колени и стал водить пальцами по заглавиям на книжных корешках. – Ага, Кэтрин Энн Портер, «Корабль дураков» – неужели ты это одолела? Ладно, пользуйся. Рассказы Джона Колльера[44]! Ты прекрасно знаешь: этот сборник – из числа моих любимых! Забираю его себе.
– Нет, погоди! – запротестовала она.
– Забираю. – Вытащив книгу из середины стопки, он швырнул ее на пол.
– Осторожно! Испортишь обложку!
– Моя книга, что хочу, то и делаю. – Он подтолкнул сборник ногой.
– Представляю, если бы ты заведовал городской библиотекой, – сказала она.
– Так, Гоголь: не интересуюсь, Сол Беллоу[45]: не интересуюсь, Джон Апдайк[46]: стиль – неплохой, но мысли нет. Не интересуюсь. Фрэнк О’Коннор[47]? Ладно, бери себе. Генри Джеймс[48]? Не интересуюсь. Толстой – не упомнить, кого как зовут: вроде даже интересно, только очень много наворочено, – оставь себе. Олдос Хаксли[49]? Стоп! Ты прекрасно знаешь, что я ценю его эссе куда больше, чем романы!
– Собрание сочинений нельзя делить!
– Это еще почему? Ты собираешься поделить даже малыша. Романы оставь себе, а идеи заберу я.
Схватив три тома, он метнул их по ковру на другую половину гостиной.
Перешагнув через книги, она принялась изучать стопки, которые сама сложила для него.
– В чем дело? – возмутился он.
– Надо кое-что пересмотреть. Заберу-ка я назад Джона Чивера[50].
– Еще чего?! Тебе – что получше, а мне – что получится? Чивера не тронь. Вот тебе Пушкин. Скука. Роб-Грийе[51] – скука на французский манер. Кнут Гамсун[52]? Скука на скандинавский манер.
– Хватит навешивать ярлыки. Нечего заноситься, как будто я двоечница. Рассчитываешь забрать самые ценные книги, а меня оставить с носом?
– Можно и так сказать. Эти дутые авторитеты только и делают, что копаются друг у друга в пупках, поют взаимные дифирамбы на Пятой авеню и всю дорогу палят холостыми!
– Диккенс, по-твоему, тоже дутый авторитет?
– Диккенс?! На протяжении этого века ему не было равных!
– И то слава богу! Если ты заметил, тебе достается весь Томас Лав Пикок[53]. Вся фантастика Азимова. А это что, Кафка? Сплошные банальности.
– Так кто из нас навешивает ярлыки? – Он нетерпеливо перебирал то ее стопки, то свои. – Пикок! Едва ли не величайший юморист всех времен. Кафка? Глубина. Блистательное безумие. Азимов? Гений.
– Ох, скажите на милость! – Она села в кресло, положила руки на колени и наклонилась вперед, кивая в сторону книжных гор. – Кажется, я начинаю понимать, где между нами прошла трещина. Твои любимые книги для меня – чепуха. Мои для тебя – барахло. Мусор. Почему мы этого не заметили десять лет назад?
– Мы многого не замечаем, пока… – он запнулся, – …пока любим.
Наконец-то это было произнесено вслух. Откинувшись на спинку кресла, она неловко сложила руки на груди и чопорно сдвинула колени. В глазах появился предательский блеск.
Он отвел взгляд и принялся мерить шагами комнату.
– Дьявольщина, – пробормотал он, с осторожностью трогая ногой то одну, то другую стопку. – Мне плевать, что куда попало. Какая разница, я ведь…
– Сможешь все увезти за один раз? – тихо спросила она, глядя на него в упор.
– Думаю, да.
– Помочь тебе погрузить книги в машину?
– Нет, не надо. – В комнате опять повисло долгое молчание. – Я сам.
– Точно?
– Абсолютно.
С тяжелым вздохом он потащил к дверям первую охапку книг.
– У меня в багажнике есть коробки. Сейчас принесу.
– А остальное не будешь просматривать? Может, ты сочтешь, что там много лишнего.
– Вряд ли, – отозвался он. – Ты знаешь мой вкус. Я же вижу – все рассортировано с умом. Просто не верится: как будто ты взяла лист бумаги и аккуратно разрезала пополам.
Он перестал громоздить книги у дверей и окинул взглядом сначала один книжный вал, потом все другие литературные крепости с башнями и, наконец, свою жену, зажатую на нейтральной полосе. Где-то далеко-далеко, в противоположном конце.
В это время из кухни примчались две черные кошки, одна крупная, другая поменьше; они начали скакать по шкафам и полкам, а потом так же внезапно исчезли, не издав ни звука.
У него дрогнула рука. Правая нога развернулась носком к открытой двери.
– Нет, не надо! – остановила она. – Здесь кошкам вольготнее. И Мод, и Модлин останутся со мной.
– Но ведь… – начал он.
– Нет, – отрезала она.
Снова наступила пауза. У него понуро опустились плечи.
– Черт побери, – вполголоса сказал он. – На кой мне эти книги? Оставь себе.
– А через пару дней ты передумаешь и приедешь за своей долей.
– Мне они не нужны, – бросил он. – Мне нужно совсем другое.
– В том-то и ужас, – сказала она, не двигаясь. – Я все понимаю, но изменить ничего нельзя.
– Да, видимо, так. Сейчас вернусь. Надо сходить за коробками. – Открыв дверь, он еще раз недоверчиво оглядел новый замок. Достал из кармана старый ключ и положил на столик в прихожей. – Это можно выбросить.
– Конечно, – подтвердила она, но так тихо, что он не расслышал.
– Я постучу, – сказал он и обернулся с порога. – Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что все это время мы старательно обходили главный вопрос.
– Какой?
Он заколебался, переступил с ноги на ногу и выговорил:
– С кем останутся дети?
Она не успела ответить – за ним уже закрылась дверь.
Приезжайте вместе с Констанс!
В субботу за завтраком жена положила на стол почту. Как всегда, целую кипу.
– Мы с тобой внесены во все реестры города и окрестностей, – сказал он. – Я понимаю, счета – неизбежное зло. Но эти бессмысленные вернисажи и премьеры, эти выгодные предложения, от которых никакой выгоды, эти…
– Что еще за Констанс? – перебила жена.
– Кто-кто? – опешил он.
– Констанс, – повторила жена.
И летнее утро тут же сменилось ноябрьским холодком.
Она протянула ему письмо из Лейк-Эрроухеда, от эзотерической компании, известной ему по опыту прошлых лет: его приглашали посетить курс лекций на темы голосов Вселенной, телепатии, экстрасенсорных техник и дзен-буддизма. Под текстом стояла неразборчивая подпись, что-то вроде «Джуйфл Кикрк». Как будто печатали в темноте, тыча пальцем куда попало, а потом не удосужились проверить.
Внизу была приписка: «Приезжайте вместе с Констанс!»
– Ну? – спросила жена, старательнее обычного намазывая маслом подсушенный хлеб.
– Впервые слышу.
– Неужели?
– Знать не знаю никакой Констанс.
– Правда?
– Клянусь честью матери воина-индейца.
– Индейцы – ослы, воины – козлы, а твоя мать была доступной женщиной, – сказала жена.
– Никакой Констанс, – он швырнул письмо в мусорную корзину, – не было и в помине, нет и не будет.
– В таком случае, – с логикой обвинителя произнесла жена, словно облокотившись на барьер перед свидетелем, – по-че-му, – выговорила она по слогам, – это имя, – изрекла она и закончила: – Упомянуто в письме?
– А собаки готовы? – спросил он.
– Какие еще собаки?
– Которых ты собираешься на меня спустить.
Между тем его мысли заметались.
В задумчивости глядя на него, жена вторично мазала маслом один и тот же тост. Констанс, лихорадочно соображал он.
Была у меня знакомая Алисия, была Марго, знал одну Луизу, где-то – дело прошлое – повстречал даже Эллисон. Но чтобы…
Констанс?
Нет. Ни в опере. Ни в гостях.
Через пять минут он позвонил в Лейк-Эрроухед.
– Где у вас этот кретин? – брякнул он, не подумав.
– Мистер Джунофф? Соединяю, – ответил женский голос, как будто в таком именовании не было ничего особенного.
– Мою жену зовут не Констанс, – сказал муж.
– С чем вас и поздравляю. А вы, собственно, кто?
