Хольм ван Зайчик - Дело жадного варвара
«Эй! Господин Лобо!» —вдруг услышал Баг знакомый возглас, обернулся и увидел шагах в ста-ста двадцати приближающийся к нему баркас, с которого ему приветственно махал рукой нихонец Люлю. «Как это вовремя», — подумал Баг, приглядываясь. Помимо Люлю там имелись Дэдлиб с Тальбергом – они сидели на веслах, — а также виднелась спина, принадлежавшая некоему субъекту, который, скорчившись, неподвижно лежал на дне баркаса в носовой его части. «Я же говорю, господин Лобо не из тех, кто просто так возьмет и безответственно утонет в каком-то там Суомском заливе! — радостно продолжал Люлю. — И Юлли тоже ни минуты не сомневался, что вы выплывете! Правда, Юлли?» Люлю трепался до тех пор, пока баркас не сблизился с Багом. «Ну-с, господин Лобо, — нагнулся нихонец, протягивая Багу руку, — быть может, вы подниметесь наконец на борт нашего весьма вместительного судна?»
Баг перебрался через борт и тут же получил от молчаливого Юллиуса его заветную фляжку: Юллиус сделал выразительное лицо и жестом пояснил Багу, что ему непременно следует припасть к содержимому. Баг последовал его совету, и раскаленная жидкость устремилась по пищеводу в желудок, мигом разогрев все тело едва ли не до сладостных подергиваний в членах. «Ч-что это?..» —прохрипел он, когда наконец обрел дар речи. «Это? — повернулся к нему Люлю, — А, это! Ну это… Это „Бруно“. Юлли сам его гонит». Баг впервые увидел на лице у Тальберга некое подобие улыбки. «А между прочим, господин Лобо, — хлопнул Бага по плечу нихонец, — мы тут одно тело выловили… Глядим: плавает. Ручками по воде бьет так жалостно. Пузыри уже стало пускать. Ну Сэмивел и подумал: а вдруг это тело зачем-то еще пригодится господину Лобо, вдруг господин Лобо его о чем-то спросить захочет и вообще…». Баг ухватил скорчившееся на носу тело за плечо, развернул к себе лицом и с нескрываемым удовольствием увидел, что это не кто иной, как мокрый и дрожащий от холода Дзержин Ландсбергис. «Он еще кричал: я, мол, жертва, жертва политических репрессий, прошу убежища! Убедительно так кричал, — заметил Люлю. — Но мы и сами экстремисты, правда, Юлли?» Юллиус кивнул и поднял вверх большой палец. «Ну так что, нужен он вам – или выбросим его за борт?»
…Бага передернуло. Он поднял бутылку и сделал изрядный глоток.
— Ты не подогрел напиток, — заботливо сказал Богдан, с несказанной симпатией глядя на заметно обросшее черной щетиной лицо напарника. Даже на вид щетина была жесткой, словно стальная проволока.
— А! — Баг махнул бутылкой, которая тут же с готовностью булькнула. — Внутри согреется…
— Ну, а потом набежали наши катера пограничной стражи, спасательные корабли… Мы принялись им махать. Нас заметили, и князь Люлю меня вместе с Ландсбергисом на ближайший катерок пересадил.
— А сами они как же? — спросил Богдан.
— А они отправились прямо на баркасе дальше в Свенску. Этот Люлю сказал, что из-за такого пустяка, как гибель парома, они не намерены менять свои планы, тем более что очень уж настроились в Свенске побывать. Ну, сделали нам ручкой, запустили мотор – и только их и видели…
Баг приложился к бутылке.
— На корабле я тут же пайцзу показал, Дзержина мы связали каким-то канатом, прислонили к рубке, и два часа еще подбирали людей из воды да с лодок. Потом я велел в город плыть поскорей. На этот момент шесть человек еще считались пропавшими без вести, остальных всех подобрали… Ну, а когда приплыли – Ландсбергиса сразу, конечно, в Павильон Предварительного Заключения, а я сюда, отчет писать. А тут и ты как раз, — он потянулся рукой с бутылкой к Богдану и обнял его за плечи. Бутылка булькнула. — Рад тебя видеть.
— А я-то как рад… — ответил Богдан.
— Теперь ты излагай, — потребовал Баг, но ответить напарнику встречным рассказом Богдан не успел. Дверь кабинета открылась, и дежурный вэйбин, растворяя ее во всю ширь перед кем-то невидимым, произнес в коридор:
— Прошу вас, драгоценный преждерожденный. Они оба здесь.
Неторопливо и степенно в кабинет Бага вошел пожилой человек в ярко-желтом дворцовом халате и шапке-гуань с небесной синевы алебастровым шариком Гонца Великой Важности на макушке. Остановился. Обвел кабинет взглядом цепких глаз. Посмотрел на Бага. Посмотрел на Богдана. Они невольно встали.
Тогда гонец сделал к ним еще один шаг.
— Преждерожденный единочаятель Багатур Лобо?
— Я… — сказал Баг, неловко и абсолютно безуспешно пытаясь спрятать наполовину пустую бутыль за спиной.
Гонец вынул из рукава плоский бумажный пакет красного цвета и с легким поклоном подал Багу.
— Э… — сказал Баг, но гонец и не подумал слушать.
— Преждерожденный единочаятель Богдан Рухович Оуянцев-Сю?
— Да, это я, — сказал Богдан и, не в силах справиться с волнением, провел ладонью по щеке. «И мне побриться бы не помешало…»
Гонец, точно повторив все движения, вручил Богдану ровно такой же красный пакет.
— Что это? — спросил Богдан.
— Всемилостивейшее приглашение драгоценной преждерожденной принцессы Чжу Ли на сегодняшний прием во Дворце Всеобщего Ликования.
Богдан застонал.
— Я не могу! — вырвалось у него. Глаза у гонца выпучились. — Нет, правда… Мне жену на вокзал провожать!
— Замучили женщины? — с неким неопределенным, лишь близкому другу дозволительным злорадством тихо спросил Баг. И посоветовал от души: — А ты не женись!
Гонец начал делать долгий вдох, чтобы, по всей видимости, разразиться укоризненной тирадой, но Богдан в лоб спросил его:
— Когда прием?
Наверное, в жизни пожилого гонца это был первый – и, наверное, последний – случай, когда человек, удостоенный всемилостивейшего приглашения, начинал капризничать и спрашивать, в удобное ли для него время принцесса императорской крови затеяла свое мероприятие. Поэтому весь долгий вдох его от ошеломления пропал втуне и ушел на одно лишь короткое слово растерянного ответа:
— В три…
Богдан облегченно перевел дух.
— Успею… — пробормотал он, блаженно заулыбавшись. И тут до него дошло. — Прошу прощения, преждерожденный… Но ведь, насколько мне известно, парадный прием был назначен ровно на полдень?
Гонец снова набрал воздуху.
— Программа приема, преждерожденные, — неторопливо принялся излагать он, — была изменена буквально несколько часов назад в связи с некими новыми обстоятельствами, не вполне известными и мне. Я знаю лишь, что теперь он дается в честь Хаммера Шмороса, который в составе делегации западных бизнесменов недавно посетил Ханбалык и был, в числе прочих, удостоен Высочайшего приема, а на обратном пути в Филадельфию решил сделать однодневную остановку в Александрии, дабы провести ряд коротких консультаций с деловыми людьми улуса. Узнав об этом в одиннадцать часов вечера, принцесса от удовольствия изволила захлопать в ладоши и произнести: «Это для меня большая радость». Затем она милостиво послала меня к князю Фотию Третьему и патриарху Силе Второму с тем, чтобы призвать их немедленно, невзирая на поздний час, прибыть в Чжаодайсо для обсуждения неких сложных пунктов протокола приема, а затем – за вами, повелев на словах передать, чтобы Вы были на приеме всенепременно. Я лишь сейчас сумел вас отыскать.
Когда дверь за гонцом закрылась, напарники некоторое время молчали. Богдан обмахивался драгоценным пакетом, как веером. Баг в два глотка допил свою бутылку и уже собрался было в сердцах запустить ею в предрассветные сумерки открытого окна кабинета, но под взглядом Богдана смирил сердце и аккуратно поставил ее на пол.
— Как думаешь, еч, — спросил он, — меня с моим мечом на прием пустят?
— А меня с моим «макаровым»? — вопросом на вопрос ответил Богдан.
Они еще помолчали.
— А ведь не пустят, — сказал Баг.
— Я бы сейчас чего-нибудь выпил, — сказал Богдан.
Баг искоса глянул на напарника, а потом задумчиво и оценивающе посмотрел на стоящую на полу бутылку.
— У меня там, кажется, осталось на дне несколько капель, — сказал он. — Тебе хватит?
Императорская резиденция Чжаодайсо,
26 день шестого месяца, первица,
день
Торжественный прием проходил для Богдана словно бы в ледяном тумане. Он так и не решился выпить хотя бы каплю – не хватало еще, отвозя жену на воздухолетный вокзал, быть за рулем в нетрезвом состоянии. От усталости и потрясений он был ровно мертвый. Все, что оставалось в нем живого – жило лишь благодаря мягкому, солнечному воспоминанию о прощании с Фирузе. Хотя жена смотрела на него уже с почти неприкрытой укоризной – не делая, впрочем, никаких замечаний; она была ласкова, как всегда, и покладиста, как всегда, но смотрела осуждающе. А вот Жанна, тоже поехавшая проводить преждерожденную сестрицу, смотрела уже откровенно озадаченно.
