Николай Удальцов - Что создано под луной?
Когда человек скрылся в недрах кокпита, и сделал это довольно уверенно, капитан тихо спросил Риоля:
– Как ты думаешь – он не из бомжей?
– Не думаю, – ответил Риоль, – Во всяком случае, золотые ключи от больших дверей у него, кажется, есть…– По местам стоять! – громко, усилив голос слегка помятым рупором, скомандовал капитан, – С якоря сниматься! Трапы на борт!
Швартовые отдать!
Взвизгивая и отзываясь клацающими, отрывистыми, как точки в тексте, металлическими звуками, звено к звену, цепь пошла на борт, обнажив на конце двузубый, лапотный якорь, замерший, в конце концов, в клюзе правого борта.
У кормы поднялся бурун, сразу столкнувший судно с места так стремительно, что из двух, брошенных швартовых, лишь один долетел до пирса, а второй, упав в воду, закружился в кормовом водовороте, ожидая пока портовые шкипера вернут его на причальную тумбу. Туда, где этот швартовый станет ожидать того, кто захочет воссоединиться с землей, вернувшись из плавания.
Сейнер подал два гудка.
Первый ворчливый.
А второй – уже бодрый, веселый.
И берег оказался в будущем…Корабли как люди – не возвращаются к родному дому, только если гибнут или не могут найти свой путь в тумане…
…Риоля поразило то, как быстро, совсем недавно одинокий и какой-то неживой кораблик превратился в слаженный, готовый к действию механизм, на котором и люди, и машины – все работали, и каждый знал свое место так, словно иначе и быть не могло.
– Хорошо тебе удается организовать труд, – сказал Риоль капитану.
– У нас слишком мало людей, чтобы организовывать труд плохо.– И все-таки – у тебя на судне все хорошо делают одно дело. – Если все думают, что работают – значит, все уже заняты одним делом…
Когда кораблик оказался от берега на расстояние горизонта, а сам берег и пирс на нем превратились в едва различимую черту, Риолю почудилось, что на пирсе мелькнули три женских фигурки.
И хотя, даже своим острым зрением он не мог рассмотреть лиц, Риолю показалось, что девушки ему знакомы.
Тогда он взял и помахал им, и в ответ над пирсом мелькнули три девичьих платка.Как только суденышко покинуло акваторию порта, на борту воцарился тот временный покой, который перемежает работу по отправке и работу по лову.
Многие матросы появились на палубе.
Осматривали ее родную, но в чем-то изменившуюся со времени последнего плаванья – там облупилась краска, показав новый рисунок трещин, там погнулась стойка – кто его знает – от чего это произошло? Может кран задел грузом, а может сам метал, старея, скрючивается как подагрический ветеран, помнящий еще «белое» правительство.
Да, что – «белое» – нормальное правительство еще помнящий.– Знаешь, какая рыбы тогда была?
– Какая?
– Одна фотография не меньше полкило весила…Вышел на палубу Андрюша, подошел к начищенной рынде, потрогал ее пальцем, потом послюнявил палец и потрогал рынду опять.
Вышел и полноватый человек с окладистой бородой, одетый в длиннополую рубаху, подпоясанную толстой веревкой.
Постояв, поглядев на небо, голубое с единственным, но очень большим облаком прямо по курсу, он подошел к капитану:
– Ты в Бога веришь? – спросил человек, проводя пухлой рукой по своей бороде.
Капитан посмотрел на человека, посмотрел на Риоля, потом – вновь, на спрашивающего:
– Нет.
– Почему? – это не было допросом. Скорее, вопрос напоминал обыкновенное, хотя и заинтересованное, любопытство.
– Он ничего не может поделать не только с законами природы, но даже с обычной таблицей умножения.
Какой же это – всевышний?
– Он не был бы Всевышним, если бы вносил путаницы в таблицы…
После этого, человек, назвавший себя самым известным рыбаком, повернулся и хотел отойти в сторону, но капитан остановил его:
– Хочешь, я назначу тебя боцманом?
– Нет.
– Почему? Это ведь возможность покомандовать. Да и поработаешь с живыми людьми.
– С живыми людьми я уже наработался.
А командовать дилетанту – это мешать тем, кто умеет работать.
Я останусь равным с остальными.Капитан, помолчав немного, спросил человека, пожелавшего остаться равным остальным:
– По-твоему, люди рождаются равными?
– Люди рождаются равными, – вздохнув, ответил человек в длиннополой рубахе, – А умирают теми, кем они стали…Риоля заинтересовал разговор капитана с матросом, и, вполне возможно, капитан хотел продолжить этот разговор, но в этот момент на палубу выскочил Андрюша:
– Слышали! Появился Христос!
Человек в длиннополой рубахе посмотрел по сторонам и, вновь вздохнув, ответил:
– Враки.
– Ну, я за что купил, за то и продал.
– Значит – ты плохой коммерсант…* * *– Каждый, кто хоть раз побывал в море – полюбил его навсегда.
Каждый, кто не разу в море не был – мечтает побывать.
– Почему?
– Море может быть страшным, но мерзким, оно быть не может…
…Ветер, между тем, поднимался.
Как медведь, выбирающийся из берлоги, после долгой спячки, голодный, раздумывающий – с кем бы расправиться.
Море смотрело в небо.
Небо хмурилось.
– А море – морщится, – проговорил матрос, стоявший на руле.«Море зависит от неба», – подумал Риоль. – Как человек, – сказал человек, бывший самым известным рыбаком, проходя мимо Риоля.
Волны, до сих пор перебиравшиеся по поверхности мелкими катышками с коротко пенной прической, сменялись все более крупными и крутыми валами. И сейнер уходил в жидкие логи между этими валами, по самую мачту. Палуба проваливалась в пучину под ногами матросов, заставляя внутренности людей устремляться вверх, сжиматься у самого горла.
А каждая новая волна доставала да самого, почерневшего облака на небе.
– Кажется, мы начинаем наш путь со шторма? – Риоль посмотрел на капитана. Капитан посмотрел на Риоля:
– Не переживай. Легкое начало пути – величайшая неудача любого предприятия…– Ты так уверен в своем судне?
– Молодые всегда уверены, – пожал плечами капитан. А потом добавил:
– Зрелые – уже начинают во всем сомневаться…– Ну, что же, посмотрим, где наша дорога закончится? – Риолю нравилось спокойствие капитана. – Дорога и начинается, и кончается там, где мы сами этого хотим…
…Риоль и капитан отправились в рубку, а кораблик продолжал пробираться к своей цели, северным отравам, прибрежные воды которых, ожидались богатыми селедкой. Волны накатывались на судно, заставляя его скрипеть, трещать, звенеть и вздыхать всеми частями, казавшимися игрушечными по сравнению с громадными, темно серыми, водными горами, оставляющими на палубе бурунившуюся пену, и чувство облегчения, после прохождения каждой очередной волны.
И каждый раз, когда очередная волна противостояла сейнеру, умудрявшемуся, под рукой капитана, развернуться к ней носом, она замирала, словно в удивлении от того, что кораблик продолжает свой путь, вздрагивала, как скакун, неожиданно наткнувшийся на препятствие.
И только пена, как грива коня на ветру, развивалась, угрожала, демонстрировала самоуверенность и самолюбование.
А сейнерку оставалось демонстрировать только одно – механическое упорство – героический снобизм эпохи думающей, что она – эпоха НТР.За штурвал встал сам капитан, и ему удавалось всякий раз развернуть сейнер носом к волне, а Риоль, от нечего делать, стал считать волны.
Но, насчитав штук сорок, бросил это занятие, не потому, что оно было бессмысленным, а просто так.
– Стоит ли так упираться? – спросил капитана Риоль, – Может попробовать обойти шторм стороной?
– Такой шторм стороной не обойдешь,
Если уж он не обошел стороной нас.
– А ты знал, что этот шторм будет?
– Я знал только то, что какой-нибудь шторм на нашем пути встретится обязательно…– Может, сменим курс и пойдем в какое-нибудь другое место? Кто знает – есть ли рыба у этих самых островов?
– Никто не знает, – капитан говорил спокойно, не отрывая глаз от очередной приближающейся волны.
– Прорываемся к неточной цели, неуверенные в результате, и с риском получить большие неприятности, – Риоль не критиковал действия, а просто констатировал факт.
– Да. Как Тухачевский к Варшаве в двадцать первом…– Тухачевский плохо кончил. – С нами этого не произойдет потому, что мы рискуем не ради собственного тщеславия…
Так, перебрасываясь словами, под стоны крошечного, среди стихии корпуса, Риоль и капитан простояли в рубке всю ночь, а под утро ветер начал стихать и волнение постепенно улеглось.
На палубе стали появляться измученные морской болезнью люди.
Но эти люди смотрели на успокаивающийся океан и начинали улыбаться, подставляя лица ветру и, хотя и холодному, северному, но все-таки, солнцу.В своей судьбе, судьбе астролетчика, Риоль попадал в самые разные бури, но эта штормовая ночь запомнилась ему сильнее всех, не тем, что она была особенно страшной.
Просто это была первая буря, с которой он столкнулся у себя.
На Земле.– Кажется, самое неприятное позади, – сказал капитан, – А ты не испугался шторма.
– Ты ведь тоже не испугался, – ответил ему Риоль.
