Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение
Сергей задумчиво смотрит на меня и спокойно говорит:
— Доктор, если завтра ко мне придет Смерть с косой и спросит, что бы я хотел сделать перед тем, как уйти с ней, то я бы выбрал сигарету.
Он уходит, а я думаю о том, что мужчина умрет не от сигареты.
И для него это будет лучшим лечением неизлечимого хронического заболевания.
20
Суббота. Выходной день. И еще завтра день. Пока я не знаю, чем их занять. Целых два дня, которые становятся для меня черной дырой. И в моем сознании, и в настоящем времени. Невозможно жить текущим мгновением, если оно застыло в состоянии перманентного умирания.
Я бы спал, если бы мог.
Я бы рисовал, если бы знал, кого или что.
Я бы ел, если бы мой желудок смог вместить то количество пищи, которое я уже съел.
За окном пасмурно. Вот-вот пойдет дождь. Я собираюсь и выхожу из комнаты. На мне болоньевая куртка с капюшоном и черная бейсболка на голове. На ногах кроссовки и джинсы. Дождь и ветер — я думаю, что прогулка в таких условиях взбодрит меня. Быстрыми шагами ухожу от общежития, ощущая лицом первые мелкие капли дождя. Встречные люди открывают зонты и прячутся под любой крышей. Я набрасываю капюшон куртки на голову и иду навстречу ветру, несущему обжигающе холодные капли.
Я направляюсь в лес. Он совсем недалеко, — около километра по тротуару вдоль дороги и затем налево через поле мимо студенческих общежитий. Смешанный лес слишком часто посещают люди. Здесь совсем не так, как в лесу рядом с деревней, где я жил полгода. Мусора больше, чем деревьев. Причем, лес загажен так основательно, что, кажется — сначала здесь были разбитые банки и бутылки, целлофановые кульки и использованные презервативы, разломанные останки бытовой техники и ржавые детали непонятного назначения, и только потом на этом месте начали расти деревья и кусты.
Я осторожно обхожу поваленное дерево, за которым лежит ржавый остов велосипеда и автомобильная шина. Местами лесная поросль скрывает нелицеприятные картины в виде человеческих испражнений, но скрыть всё невозможно. Разочарование велико, но я не спешу уходить. Мне надо было выбраться из комнаты общежития и развеяться. Мне надо подумать, и я считаю, что лучшего места не найти. Пусть даже в этом месте невозможно идти, не глядя себе под ноги.
Я слышу шум. Веселые молодые голоса, жизнерадостный мат. Я невольно стараюсь спрятаться. Почему-то мне кажется, что веселящаяся молодежь будет мне не рада.
— Вот так! Молодца! Впендюрь ей по самые помидоры!
Небольшая поляна, на которой, судя по черному пятну от костровища и сваленным в кучу бутылкам, часто собираются компании. На примятой траве лежит женское тело. Юбка задрана до лица, ноги разведены. Первый парень со спущенными штанами, пристроившись между ног, ритмично двигается. Второй подбадривает друга словами и себя правой рукой. На лицах — веселое удовольствие, движения тел и конечностей неловки и хаотичны. Похоже, парни или пьяны, или под кайфом. В любом случае, им очень хорошо. Они довольны и жизнью, и ситуацией.
Я смотрю на девушку. Симпатичное лицо, на котором бледность соседствует с безмятежностью. Глаза закрыты. Русые волосы разметались по траве. Уж она-то точно под кайфом.
Осторожно осмотревшись вокруг, я сажусь на пенек. Кусты закрывают меня от живописной картины совокупления наркоманов, которым нет никакого дела до мелкого дождя и холодного ветра. Я сижу и наблюдаю за процессом. Прекрасное место для раздумий о людях и тенях. Наверное, я знал, что увижу что-то подобное. Интуиция привела меня сюда и всё, что видят мои глаза, мне надо увидеть.
Первый парень протяжно выдыхает воздух. Его хриплый крик отскакивает эхом от окружающих еловых стволов. Его друг тоже кончает, но не так громко. Затем на мгновение в лесу наступает тишина, после которой парни, оживлено переговариваясь, натягивают штаны на чресла и уходят. Они словно не замечают, что оставляют девушку в той же позе — с раздвинутыми ногами и задранной юбкой. И в этой позе есть своеобразная красота, — белая кожа живота контрастирует с зеленью травы. Девственная белизна на фоне успокаивающего цвета примятой жизни.
Через пару минут девушка выпрямляет ноги, поворачивается на бок, и словно поняв, что ей холодно, подтягивает колени к животу. Еще через пару минут она начинает беспокойно двигаться, и, наконец-то, открывает глаза. Осмысленность во взоре появляется далеко не сразу, но когда она понимает, что находится в лесу, что ей холодно и сыро, то девушка начинает медленно вставать. Это ей удается, но с большим трудом. Она стоит, покачиваясь, и, одернув юбку, поправляет складки одежды.
Мне грустно видеть это жалкое подобие человека. Она даже не тень. Взлохмаченные волосы, на бледном лице темные впадины глаз — она похожа на чучело, поставленное для отпугивания чертей.
Правда, черти её ничуть не испугались.
Девушка медленно уходит, ничего не видя вокруг. Она натыкается на деревья, спотыкается о пни. Она даже падает и с трудом встает вновь.
Наверное, я бы мог помочь ей.
Я бы мог избавить её от этой жизни, прямо здесь и сейчас.
Нет никаких свидетелей. Затяжной холодный дождь выгнал всех из леса.
Я бы мог, но не стал ничего делать. Я, по-прежнему, сижу и смотрю, как девушка исчезает между деревьев.
Я думаю о тенях, которые бессмысленно бредут по темному лесу. У каждого он свой, и абсолютное большинство не видят света дальних фонарей. Им никто не протягивает руку, и не называет по имени.
У них нет ни Бога, ни Богини, ни даже обычного поводыря.
Они просто тащат своё тело, передвигаясь наощупь.
И эта хаотично движущаяся биомасса обречена умереть, так и не узнав, что в Тростниковых Полях жизнь продолжается. Смерть можно избежать. Умерев здесь, человек вечно будет пребывать в Тростниковых Полях. Там тихо и хорошо, не надо выживать и пытаться урвать лучший кусок. Нет необходимости совершать однотипные движения и бороться с пустыми желаниями. Там отпадает надобность в физических усилиях и физиологических реакциях.
В Тростниковых Полях Человек становится Личностью.
Тень никогда не попадет туда, потому что невозможно достигнуть места, о котором даже не подозреваешь, и до которого никто не отведет за руку.
Называя тебя по имени.
Я поднимаюсь на ноги, собираясь уходить. И замечаю темное пятно на примятой траве. Я иду к этому месту и смотрю на черную испачканную рваную тряпку.
Девушка оставила своё нижнее белье.
Так и бредут тени по темному лесу, оставляя за собой сначала одежду, затем кожу и части тела, после сознание и разум. И закономерным окончанием их жизнедеятельности является смерть.
Если бы я убил её здесь и сейчас, то я бы ничего не изменил.
Оставив её в живых, я дал ей шанс сделать шаг к Богу.
Я иду домой. Прогулка оказалась очень удачна. В моем сознании взошли первые ростки, еще слабые и робкие, но вполне жизнеспособные.
Я дам им возможность окрепнуть. И только тогда сделаю следующий шаг.
21
В поликлинике произошли изменения. Во-первых, в выходные заместитель главного врача по медицинской части улетела во Францию, написав перед этим в пятницу заявление об увольнении по собственному желанию. Во-вторых, уже с этого понедельника этот пост занял новый начмед.
— Мужчина. Зовут Сергей Максимович. Выглядит, примерно, на пятьдесят лет. Говорят, что он работал хирургом в восьмой медсанчасти. Говорят, классный хирург.
Марина с довольной улыбкой на лице вываливает на меня новую информацию. Вообще-то, на утренней оперативке я видел этого мужчину, но я делаю вид, что её слова интересны мне. Я киваю, улыбаюсь в ответ и спрашиваю:
— Кто говорит?
Марина на мгновение замирает, не сразу поняв вопрос, а потом, пожав плечами, отвечает:
— Как кто? Все.
Утром перед оперативкой новый начмед, здороваясь, демократично пожал всем мужчинам руку, и я много узнал о нем. Сергей Максимович Бусиков. Действительно, работал около десяти лет в хирургическом стационаре восьмой медсанчасти. Врач, имеющий на своем личном кладбище больше могил, чем у всех остальных хирургов вместе взятых. Амбициозный и упрямый доктор, он никогда не отступался от своих слов и действий, даже когда сам понимал, что не прав. Считая себя умным и образованным, часто давал советы и указания, как и что делать, произнося специальные слова с такими ошибками, что сразу становилось заметно его поверхностная образованность. К счастью для него, в Областном Управлении здравоохранения у него работал родственник, благодаря которому он сделал свой первый шаг по административной лестнице. Врачи Восьмерки перекрестились, когда он ушел. А мы еще не осознали, что получили в его лице.
Хороший врач никогда не станет эффективным менеджером в медицине. А у плохого врача такой шанс есть, если он будет заниматься только менеджментом, и не будет встревать в лечебный процесс.
