Михаил Тырин - Дети ржавчины
Довольно долго нам пришлось простоять у ворот. Совсем рядом за стенами заставы раздавались истошные крики – отряд ополченцев проводил очередную оборонительную операцию. Как ни были смелы Подорожник со своими испытанными товарищами, у них хватило ума дождаться, пока бойня закончится, чтобы не идти с неповоротливым грузом через кровавую свалку.
Из сплетения кривых улочек заставы появился небольшой конный отряд, спешащий, очевидно, на помощь ополченцам.
– Возьмите этих с собой, – сказал начальник караула, указывая на нас. – Проводите их хоть до края леса, они товар везут на соседнюю заставу.
Командир конников – усатый долговязый воин, чем‑то смахивающий на грифа, – лениво махнул плеткой, разрешая присоединяться. Мы попрыгали с повозки, чтобы лошадям легче было тащить тяжелую бочку. Предполагалось, что отряд будет передвигаться рысью, а отстать в лесу, переполненном жаждущими крови людьми, нам не хотелось.
Однако конники почему‑то взяли прогулочную скорость. Их лошади шли шагом. Между сосен по‑прежнему мелькали орущие люди в окровавленных изорванных рубашках, но к нам никто не лез. Время от времени командир‑«гриф» что‑то говорил своим всадникам, указывая плеткой в сторону чащи, и они по двое, по трое уносились туда, после чего из‑за деревьев раздавались вопли, хруст веток и еще какие‑то отвратительные звуки.
Мы молча шли рядом с повозкой. Подорожник держал руку на иглостреле, сдернув с него тряпки. Чувствовалось, что он не очень ему сейчас нужен, потому что в окружении всадников нам было достаточно спокойно, но погонщику хотелось ощутить рукой энергию смертоносного металла, испытать сполна те эмоции, которые посещают обладателя хорошего оружия. Я этим переболел в первый месяц работы в Ведомстве. Помню, вешал пистолет на брючный ремень сбоку. Это было чертовски неудобно, зато любой порыв ветра поднимал полу пиджака и открывал светло‑коричневую кобуру, из которой пробивался тусклый блеск вороненого металла. Прохожие, замечая это, смотрели на меня задумчиво.
– Ну, езжайте, – неожиданно изрек «гриф». – Вам по дороге, а мы здесь, по опушечке пройдемся.
Мы сдержанно попрощались. Тут же стало малость не по себе. Здесь было тихо, лес кончился, и лишь кое‑где из камня росли кривые низкорослые сосны, боязливо сбивающиеся в кучки.
Подорожник стащил иглострел с телеги. Он был довольно увесистым, но придавал погонщику уверенности.
– Ты хоть умеешь стрелять‑то? – хмуро спросил Медвежатник.
– Видел один раз, – процедил сквозь зубы Подорожник.
– Давай, что ли, попробуем. А то, случись что…
– Верно. Сейчас испытаем.
Мы остановили повозку. Лошади с усталым равнодушием смотрели, как мы играем с оружием.
Подорожник присел на корточки, положив иглострел на колени. Отвел в сторону блестящую пластинку, открыв тонкий желоб. Свистун подал ему заранее приготовленную иглу, которая первое время отказывалась укладываться в желоб, пока погонщик не повернул ее каким‑то особым образом. Раздался щелчок, и из хвостовой части иглы выскочили блестящие крылышки оперения. И крылышки, и светлые кольцевые насечки делали ее похожей на злобную железную пчелку.
Пластинка встала на место. Тут же на корпусе иглострела поднялся изогнутый рычажок, расположенный так неудобно, что достать его можно было лишь локтем.
Подорожник по очереди оглядел нас, ухмыльнулся и подошел к обломку старой сосны.
Вж‑жи‑у‑у‑у…
Игла уже торчала из ствола дерева, поблескивая оперением. Злая полосатая пчелка с железным жалом.
– Ну, дело не хитрое… – сказал Подорожник с видом бывалого снайпера.
Трудно было предположить, под какие замысловатые руки делалась эта штука. Но мне в тот момент показалось, что никакое это не оружие. Иглострел скорее всего создавался как инструмент, назначение которого давно забылось. Для оружия он был слишком нерационален.
Между тем погонщики с огромным трудом выдернули иглу из дерева и попытались запустить ее второй раз. Ничего не вышло. Патрон был рассчитан на одноразовое применение.
– Обманули, сволочи, – проворчал Свистун, в сердцах комкая шляпу.
Мы двинулись дальше. Подорожник сунул кассету с иглами себе за пояс и шел позади повозки, часто оглядываясь. Однажды он проворчал что‑то насчет второго иглострела, который сейчас здорово бы пригодился. Но я в ответ даже ухом не повел.
Я считал, что сейчас, когда мы напряжены до предела, ничего произойти не может. Я был верен принципу, что неприятности ждут момента, когда о них забудешь.
И просчитался самым позорным образом.
…Они беззвучно попадали с гребня скалы, нависающей над дорогой. Семь или восемь косматых обезьяноподобных людей с тесаками, палками и кистенями вдруг оказались вокруг нас, перепугав лошадей. Медвежатник, не растерявшись, врезал вожжами, и лошади ринулись было вперед, но наперерез прыгнул один из косматых, лошадь тут же споткнулась, жалобно вскрикнула и забилась на земле с рассеченным горлом, запутав упряжь.
Я еще оценивал опасность, просчитывал, как нужно действовать, а мой тесак уже летал, как пропеллер.
Это были не полусонные крестьяне с их неуклюжими крючьями и тяпками. На нас налетели настоящие лесные бандиты – опытные, безжалостные, быстрые как молния. Передо мной сразу оказались двое, я едва успевал уходить от их ударов. Затем один куда‑то делся, остался второй, но мне стало ненамного легче. Он опережал меня ровно на один миг. Стоило мне приготовиться к решающему удару, как приходилось уворачиваться от встречного или отбивать его.
И вдруг я понял, что его тесак длиннее моего. Именно эти несколько сантиметров разящей стали позволяли ему наступать, а не отбиваться.
Мне нужна была секунда, миг, чтобы собрать силы, сосредоточить внимание и взять ситуацию под контроль. Но не было ни секунды, ни мига. И поэтому я маленькими шагами все отходил и отходил, постепенно приближаясь к скале.
Иглострел валялся в пыли. У Подорожника не нашлось нескольких секунд, чтобы уложить иглу на желобок, гораздо вернее было выдернуть из‑за пояса тесак и заняться привычной работой.
И тут выход пришел сам собой.
Разбойник споткнулся о камень. Он даже не упал, а лишь потерял равновесие. У меня появился шанс, и я использовал его. Я превратился в придаток к собственному оружию. Казалось, мой тесак сам рванулся вперед, забыв, что навстречу устремлено точно такое же хищное лезвие, ждущее крови. Не я воткнул его в чужую грудь, завернутую в немыслимое вонючее тряпье. Он сам вошел в нее – мягко, почти без напряжения…
Мне не было никакого дела до этого человека. Да и обстановка не располагала к раздумьям. Может, поэтому первое в жизни убийство почти не вызвало эмоций. Никаких, кроме, пожалуй, простого мимолетного удовлетворения. Словно бы я только что открутил неподатливую гайку.
Впрочем, анализировать свой внутренний мир было некогда. Я не стал вытаскивать из убитого бандита свое оружие, а просто подобрал его длинный тесак и побежал к своим.
Там была куча мала – трудно понять, кто с кем сцепился. Я устал – тело мое сделалось тяжелым и неудобным, как наливной матрас. На мои шаги обернулся один из бандитов, и сразу, почти без размаха его тесак качнулся мне навстречу. Я не успевал остановиться и, чтобы не налететь на лезвие, отклонился в сторону, потерял равновесие и кубарем покатился по земле. Переворачиваясь на спину, я угловым зрением заметил, что надо мной, подняв тесак для удара, уже стоит разбойник. Я успел выставить свой, но удар оказался неожиданно слабым, каким‑то ненастоящим. В следующую секунду бандит почему‑то упал рядом со мной, а на его месте появился Свистун, который указывал рукой в сторону и что‑то кричал мне.
Я вскочил, повернулся. Медвежатник лежал между колес повозки. Подорожник, махая клинком как заведенный, медленно отступал на обочину дороги. Перед ним было двое. Я видел, как ему трудно, потому что сам недавно был в его положении. Он едва‑едва успевал уворачиваться и подставлять клинок, каждая секунда состояла из десятка угроз жизни, и я боялся не успеть.
Нож летит быстрее, чем бежит человек. Короткий замах, бросок – и он застрял в спине у одного из противников. Бандит сгоряча не понял, что произошло, начал извиваться, пытаясь достать рукой неудобный предмет, мешающий двигаться. Он выронил свою палку, закрутился волчком и грузно завалился на землю, не переставая дергаться.
В это время туда уже бежал Свистун. Он тоже боялся не успеть, поэтому крикнул во все горло, чтобы как‑то отвлечь оставшегося бандита, ослабить на миг его напор.
Тот поддался. Едва обернувшись, он налетел горлом на вылетевшее из руки Свистуна лезвие. Последний из оставшихся в живых вдруг швырнул в сторону свой тесак, извернулся, как угорь, и бросился бежать, прыгая по камням. На секунду воцарилась тишина, нарушаемая только хрипом умирающей лошади.
Я думал, что все кончилось хорошо. Я был уверен, что сейчас мы расхохочемся и бросимся поздравлять друг друга с победой. Иное и представить себе было невозможно.
