Глеб Васильев - Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен
Дверца шкафа снова распахнулась. Сучок думал, что сейчас же даст бабе в нос, но при этом он забыл, что баба была голой. А когда он об этом вспомнил, было уже слишком поздно. Он, жадно глядя на все щедрые анатомические подробности Лучшей Подружки, безропотно позволил ей вытащить себя из шкафа за ухо. Вообще, когда она схватила его за ухо, ему невольно пришлось пригнуться, а от того угол обзора и открывающийся вид только улучшились.
Шипя и ругаясь, Лучшая Подружка вела покорного Сучка за ухо по лабиринту коридоров. Она хотела публичного отмщения гибели самых близких и дорогих ей существ.
И тут на голову Лучшей Подружки обрушился кулак, словно отлитый из стали. Она выпустила ухо Сучка, успевшее стать малиновым, и упала. Обернувшись, Сучок увидел Софью, грозно раздувавшую ноздри.
– Детка это она сама первая ваще я тут ничего с ней такого тупо сердцем матери клянусь я типа тебя искал а тут вот, – бормотал подросток, прикрывая распухшее ухо ладонью.
– Знаю, Сучок. Однажды я уже позволила убить тебя. И в тот же день поклялась, что больше не останусь в стороне, если тебе будет что-то угрожать, – выражение лица наследницы сменилось. – Я проснулась, не увидела тебя рядом, и сразу поняла, чьи это проделки. Лучшая Подружка плохая тетя. Я видела, как жадно она на тебя глазела. Она… она… бесстыжая!
– Во-во, ваще пипец как глазела. А я на нее ваще ни-ни, ни одним глазком.
– Я знаю, что ябедничать нехорошо. Но просто необходимо рассказать моим трем мамам, что у них Ужасная Подружка, – Софья схватила Сучка за руку так, что его суставы хрустнули, и потащила за собой в зал, где Три Толстушки обсуждали возможные варианты улучшения жизни в стране.
– Привет, милая Сонечка. Ты чего-то хочешь, любимая? – сказала Люба, когда наследница решительно вошла в зал без стука и приглашений, да еще и с игрушкой в руке.
Ответить Софья не успела – раздался шум такой силы, будто по Дворцу снова палили из пушек. Стена рассыпалась в прах, и весь зал утонул в пыли от известки, мрамора и кирпичей.
Когда пыль осела, все увидели посреди зала расплющенный остов лимузина и четырех мальчиков возле него.
– Боже, какой ужас! – воскликнула Люба. – Дети, как вы себя чувствуете? С вами все в порядке?
– Надеюсь, они находились в специальных детских креслах или хотя бы были пристегнуты ремнями безопасности, – пролепетала Надя.
– О, да вы посмотрите на этих чудесных крох! Я уверена, с такими симпатягами ничего плохого просто не могло случиться! – сказала Вера.
– Мы хотим конфет. И не пытайтесь нас дурачить. Мы не дурачки, – сказал главарь банды малолеток.
– Ах, конфет! Конечно же! У нас полно леденцов без сахара и еще есть соевые батончики, – сказала Люба. – Я сейчас же попрошу принести…
– Я больше не могу молчать! – в зал ворвался мануальный терапевт Эдуард с йоркширским терьером на руках. Он был очевидно пьян.
– Тяф! Иррр-тяф-тяф! – вставил свою реплику Тотошка.
– Что же беспокоит нашего прекрасного э… массажиста? И его очаровательного э… питомца? – спросила Надя.
– Все медным тазом накрылось! Все! – всхлипывая кричал пьяный массажист. – Я лечил его, лечил как друга, как… как… как… кого-то, кто способен увидеть во враче нечто большее, чем говорящий рентгеновский аппарат. Да, Сеткин видел во мне человека. Он так и говорил мне: «Эдик, ты человек… Нет, Эдуард, ты – человечище! Давай-ка ширнемся по маленькому». А потом появилась эта шестеренка в тесте…
– Что, простите? Шестеренка в тесте? Я, вероятно, ослышалась, – удивилась Вера.
– Да вот этот вот робот, – массажист ткнул трясущимся пальцем в Сучка. – И весь мой труд рухнул. Он был уничтожен. Сеткин ушел от нас в… Надеюсь, что в лучший мир. Но он разбил сердце мне и Тотошке.
– Тяф! Иррр-тяф-тяф! – охотно подтвердил Тотошка.
– А робота надо сжечь! – ярился Эдуард. – Технический прогресс, тьфу – плевок против духовного развития. Он подменяет такие священные понятия, как дружба… Настоящая и искренняя мужская дружба, основанная на доверии. И без этих вот новомодных супер прочных презервативов!
– Конфеты. Или мы стрельнем, – сказал авторитетный голубоглазый мальчик. По его кивку все члены банды вытащили свои пистолеты.
– Подожди, деточка. Тут нам дядя что-то пытается рассказать. Вот бы еще понять, что именно, – сказала Люба.
– Считать буду до трех, – надув щеки, сообщил мальчик. – Восемь.
– В кабинете интенсивной терапии я всегда ставлю диктофон. Он записал все, что произошло в минувшую ночь с Сеткиным. О, этот проклятый андроид! Он ВСЕ РАЗРУШИЛ!!! – мануальный терапевт снова разрыдался. Он достал диктофон и нажал кнопку воспроизведения. – Вот! Вы все сами сейчас услышите!
– Двенадцать, – сурово сказал мальчик. Никто не обратил на него внимания.
Диктофон зашипел и начал выплевывать слова и целые фразы:
«– Всех расхерачу к херам нахер! Всех! Да, пиццанутый, ты увидишь! А ты, зайчелло, во все четыре глаза будешь наблюдать!
– Тяф! Иррр-тяф-тяф!
– А тя ваще не спрашивают, клоп мохнатый! Я тобой же Эдика-педика нах расхерачу!
– Мля! Ваще копец полный! Чуть жиденького не подпустил. Сеткин, ты ж сдох в соседней комнате! То есть, фак, туплю. Это не ты был походу, ага.
– В соседней… А, Сан Ваныч, ага, чтоб он сдох… – Пацанчик, ты мне напоминаешь… Черт. Да я ж тебя насквозь оттрахал! Сонька еще ревела в три ручья!
– Э, дядя, ты так не шути. Оке? Ваще на хи-хи не пробирает.
– Я тебя трахал, пока ты на говно не развалился и черной жижей весь не облился…
– Ты ваще чо в уши долбишься? Я тебе говорю, нюхать меньше надо.
– Вот! Пока нюхал, глотал и кололся, все четенько было. А Эдик-педик… лечить он меня вздумал… Ага, до глюков на пустой желудок долечил. Ну, сука, не жить ему!
– Оке, дядя. Ты давай тут, разруливай свои траблы. А я пошел. Хотя, погодь. Канатов тебе привет просил передать… Э-эх! С двух ног, ваще красава!
– ААААА!!! Нахер по яйцам-то… Вот встану со сраного кресла Эдика-педика и УБЬЮ!!!»
– Пять с плюсиком, – продолжал отсчет мальчик.
– Слышали? «Эдик-педик»! Это робот спровоцировал Сеткина! Он меня раньше никогда так не называл! – массажист Эдуард рыдал.
Когда диктофон воспроизвел последнюю фразу, негодование охватило Трех Толстушек.
– Убить ни в чем не повинный шедевр технического прогресса – немыслимо! – ужаснулась Люба.
– Наша девочка и так переживает. Ей нелегко приходится, а Сеткин опять за свое! – возмутилась Надя.
– И вообще, при ребенке говорить, что Эдик… ну, вы понимаете! Это крайне предосудительно! – высказалась Вера.
– Один, – сказал мальчик, прицеливаясь из пистолета то в одну, то в другую Толстушку.
– Эдуард, мы крайне неприятно удивлены и расстроены вашим поведением, – Люба поджала губы. – Очевидно, у вас депрессия на фоне стресса. Поверьте, нам очень не хотелось бы принимать какие либо решения за вас, но в свете вашего нынешнего состояния иного выхода нет.
– С этого момента вы отправляетесь в месячный оплачиваемый отпуск, – твердо произнесла Надя.
– Настоятельно рекомендуем вам отдохнуть как следует, восстановить физические и душевные силы. После этого вы сможете вернуться к своим обязанностям мануального терапевта, – заключила Вера.
– Вот вы как! Выбрасываете меня на помойку! Не позволю! – взвизгнул Эдуард. Он подскочил к голубоглазому мальчишке и вырвал пистолет из его рук через долю секунды после того, ребенок произнес: «Три».
– Немедленно верните мне Сеткина! – массажист выстрелил в потолок.
– Тяф! Иррр-тяф-тяф!
– Вот вы где, паскуды! Праздники тут празднуете, а меня не зовете? – В зал ввалился избитый, исцарапанный, перепачканный, но все еще обдолбанный Сеткин, словно волшебник исполнил желание Эдуарда. Наркоторговец приблизился к вооруженным мальчишкам, отнял пистолеты у двух из них и тоже выстрелил в потолок. – Пора расхерачить тут все ко всем…
– Измена! Бунт! Мятеж! Предательство! – хрип Сеткина перекрыла сирена голоса Лучшей Подружки Трех Толстушек. Размахивая опаленными туфлями и пистолетом, отобранным у последнего малыша, голая Подружка вопила: – Робот наследницы Софьи – фальшивка! Он обыкновенный подросток. Доктор Гаспарян подослал его, чтобы разрушить основы нашего государства. Я раскрыла его коварный план. В этой кризисной ситуации мне и только мне следует взять контроль в свои руки!
