Мервин Пик - Титус один
– Так это ты, – наконец вымолвил он.
– Я, – подтвердила Гепара, – а что?
– Зачем ты скакала за мной?
– Понятия не имею, – ответила она с такой лаконичностью, что Титус против воли своей улыбнулся.
– Мне кажется, я тебя ненавижу, – сказал он, – хоть и не знаю отчего. И эту вонючую фабрику тоже. Это здание – его выстроил твой отец?
– Так говорят, – ответила Гепара. – Хотя они много чего говорят, не так ли?
– Кто? – спросил Титус.
– Спроси о чем-нибудь другом, милый. И не пытайся удрать. В конце концов, я ведь люблю тебя, насколько хватает духу.
– Насколько хватает духу! Совсем неплохо.
– Это и вправду совсем неплохо, если вспомнить всех дураков, которых я отсылала укладывать чемоданы.
Титус вгляделся в Гепару: его подташнивало от самоуверенности ее тона, но при первом же взгляде на нее броня юноши пошла трещинами – он увидел девушку такой, какой та была при первой их встрече: бесконечно желанной. Работа ее ума внушала Титусу отвращение, но, похоже, это лишь распаляло в нем желание обладать ее телом.
Сидящая на рослой кобыле, Гепара, казалось, только и ждала, чтобы он овладел ею. От нее лишь одно и требовалось: оставаться неизменной, хранить неподвижность резко прорисованного на фоне светлого неба профиля – маленького, нежного, возможно, порочного. Этого Титус не знал. Он мог лишь строить догадки.
– Что до тебя, – сказала Гепара. – Ты ведь не то, что они, верно? Ты-то умеешь вести себя благопристойно.
В замечании этом присутствовало высокомерие почти нестерпимое, но, прежде чем Титус успел ответить хоть словом, Гепара натянула поводья и затрусила к берегу.
Титус последовал за ней и, когда они выбрались на сухую землю, Гепара крикнула ему:
– Вперед, Титус Гроан! Я знаю, ты думаешь, что не любишь меня. Ну так попробуй меня поймать. Догони-ка меня, негодник!
В глазах ее вспыхнул новый свет, тело подобралось, напряженное, как последнее слово девственницы. Маленькая, прекрасно скроенная амазонка сидела на девушке, точно на кукле. Жуткая мудрость и жуткое возбуждение чуялись в ее тонком теле. И о! в таком желанном. Лицо Гепары точно светилось изнутри, настолько чиста и лучезарна была ее кожа.
– Догони, – снова крикнула она, но крик этот был странен… не обращенный ни к кому, далекий, переливистый.
Фабрика оказалась забытой, Титус, в голове которого продолжал звучать безразличный голос Гепары, принял вызов и уже через несколько мгновений весь отдался страстной погоне.
С трех сторон их обступали далекие горы, вершины которых несмело поблескивали в свете зари.
У подножия гор сценическими декорациями стояли большие поместья – особняки, один из которых принадлежал отцу Гепары, ученому, мерцали в косых лучах. К югу от дома ученого лежало, поблескивая, большое летное поле, уставленное летательными аппаратами самых разных мастей. Еще дальше к югу поднимался лес, из темных недр которого неслись непрестанные крики лесных существ.
Все это вставало на горизонте. Далеко от набиравшей скорость Гепары, непостижимой, дразнящей, стремительной девственницы с розовато и влажно светившейся на полуоткрытых губах помадой; с волосами, которые поскакивали, точно живые, в такт бегу лошади.
Титус, под гром копыт летевший за нею, вдруг показался себе идиотом. В любой другой день он отмахнулся бы от этого чувства, но сегодня все было иначе. Не то чтобы ему стало вдруг стыдно валять дурака. Занятие это вполне отвечало его натуре, любая прихоть принималась им либо отвергалась – по настроению. Нет. Тут было что-то иное. Что-то неисцелимо очевидное присутствовало в этой гонке. Что-то пустое. Они неслись на крыльях клише. Мужчина преследует женщину на заре! Мужчина, жаждущий удовлетворить свою похоть! И женщина, скачущая как безумная, по самому краю ближайшего будущего. Да еще и богатая женщина! Богатая настолько, насколько могла ее сделать такой отцовская фабрика. А он? Наследник целого царства. Но только где оно? Ну где же?
Слева от Титуса завиделась рощица и он поскакал к ней, бросив поводья на шею лошади. И едва оказавшись под липами, спрыгнул на землю и упал на колени, улыбаясь язвительно, полагая, что избавился от Гепары с ее затеями. Титус сомкнул веки, но только на миг, ибо воздух наполнился ароматами сразу и сухими, и свежими, и, снова открыв глаза, юноша увидел стоящую прямо над ним дочь ученого.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
Титус вскочил на ноги.
– О черт! – воскликнул он. – Ты так и будешь выпрыгивать ниоткуда? Как дурацкая птица Феникс. Наполовину плоть, наполовину пепел. Мне это не нравится. Я устал от этого. Устал обнаруживать, открывая глаза, странных женщин, разглядывающих меня свысока. Как ты тут оказалась? Как узнала? Я думал, что ускользнул от тебя.
Гепара не стала отвечать на его вопросы.
– Ты сказал «женщин»? – прошептала она. Голос ее шелестел, как сухая листва.
– Сказал, – ответил Титус. – Была Юнона.
– Юнона мне не интересна, – сказала Гепара. – О ней я уже все слышала… и слишком часто.
– Слышала?
– Да.
– Как глупо, – скривясь, сказал Титус. – Господи-боже, ты, похоже, обчистила мое подсознание. Все его нутро и прочее. Что станешь ты делать со столь грязной добычей? Как далеко я зашел? Что рассказывал? Поведал ли о том, как овладел на капустной грядке некой особой?
– Это какой же? – осведомилась дочь ученого.
– Моей великой гранд-дамой. Той самой, у которой острые зубки.
– Вот оно как, – сказала Гепара. – Что-то не припоминаю.
– Твое лицо, – сказал Титус, – бесконечно прекрасно. Но сулит несчастье. Обладать тобою – то же самое, что таскать с собой адскую машинку. И не потому, что тебе нравится быть опасной. О нет! просто твое лицо опасно само по себе. Ты тут ничего поделать не можешь, и оно тоже.
Долгое время Гепара молча смотрела на него. И наконец, спросила:
– Скажи, Титус, что стоит между нами? По-моему, ты делаешь все, что можешь, лишь бы принизить нашу дружбу. Как с тобой трудно. Я могу испытывать счастье, час за часом беседуя с тобой, но ведь ты никогда не бываешь серьезным, никогда. Видит бог, я не болтунья. Но слово здесь, слово там, уже этого было б не мало. А ты, похоже, думаешь только о телесной близости со мной или о том, как бы поудачней сострить.
– Я понимаю, о чем ты, – сказал Титус. – Понимаю вполне.
– Тогда… почему же?..
– Трудно выразить это в словах. Мне пришлось отгородиться от тебя, словно барьером. Барьером дурачества. Я не могу. Я просто обязан не принимать все это всерьез – твою страну, страну фабрик, ведь это и есть ты. Я пробыл здесь достаточно долго, чтобы понять – она не для меня. И твое удивительное богатство, твоя красота ничем тут помочь не могут. Они никуда не ведут. Только держат меня, как танцующего медведя, на конце веревки. Да… ты редкостное существо. Ты проводишь со мной время, выставляешь меня напоказ отцу. Но для чего? Для чего? Чтобы шокировать отца и его знакомых. Ты отвергаешь поклонников, одного за другим, доводя их до исступления. Ревность и разочарование донимают их, точно вонь. К чему все это?
И Титус, взяв Гепару за руку, потянул ее на землю.
– Поаккуратнее, – сказала Гепара. Брови ее, когда она легла рядом с ним, приподнялись.
Стрекоза проплыла над ними в тонком трепете прозрачных крыл, и снова наступило молчание.
– Убери руку, – сказала Гепара. – Мне это не нравится. Меня мутит от прикосновений. Ты же понимаешь, правда?
– Нет, ни черта я не понимаю, – ответил, вскакивая, Титус. – Ты холодна, как кусок мяса.
– Ты хочешь сказать, что тебя влечет мое тело и только оно? Что другой причины, по которой ты желаешь быть рядом со мной, не существует?
В голос ее проявилась теперь новая нота. Сухая и отстраненная, но не лишенная резкости.
– Как это странно, – сказала она, – что мне выпало полюбить тебя. Тебя. Человека, в котором я не пробуждаю ничего, кроме похоти. Загадочное существо, явившееся из мест, которых не сыщешь в атласе. Неужели ты не понимаешь? Ты моя тайна. А телесная близость только замарает ее. В близости нет ничего загадочного. Важен твой ум, твои рассказы, Титус, то, чем ты отличаешься от любого известного мне мужчины. Но ты жесток, Титус, жесток.
– Чем скорей я уйду отсюда, тем лучше, – выкрикнул он и, стремительно повернувшись к Гепаре, обнаружил, что та ближе к нему, чем он ожидал, ибо теперь ее лицо, странное, очень женственное, пленительное, оказалось прямо перед ним. Руки Титуса взметнулись, обнимая Гепару, притягивая. Никакого ответа. Он не мог даже поцеловать ее, ибо она отвернулась.
– Привет-привет! – крикнул Титус, отпустив ее. – Вот все и закончилось.
Он уронил руки, и Гепара сразу же начала разглаживать свое наездницкое платье.
– Я покончил с тобой, – сказал Титус. – С твоим расчудесным лицом и помраченным умом. Возвращайся к своему скопищу девственниц и забудь обо мне, как я о тебе забуду.
