Карен Томпсон Уокер - Век чудес
От жары воздух над дорогой рябил и клубился. Я почувствовала кожаный запах сидений, тоже раскалившихся на солнце. Мама включила кондиционер.
Через какое-то время все начали зевать. Папа чесал подбородок, на котором с утра уже успела вырасти щетина.
Мы проехали развалины старой заправки, где еще торчала одна колонка, красная и ржавая. Рядом с ней стоял выгоревший на солнце скромный дом, завалившийся на один бок и уже лишившийся крыши. Вместе они составляли невыносимо тоскливую картину. Кто-то ведь возводил эти постройки, возлагал надежды на будущее. А теперь сквозь дыры в стенах виднелось небо.
Я прислонилась к окну и задремала. Мне снилось, будто мы перевезли наш дом в Циркадию, и теперь у нас все так же, как раньше, только поменялись соседи и вид из окна.
Я проснулась около десяти часов от того, что машина съехала на грунт.
— Давай помедленней, — попросила мама, крепко держась за ручку под потолком.
Мы ехали по самому солнцепеку. Сквозь дымку вдали я разглядела очертания крыш над аккуратными белыми домиками в окружении бесконечных песчаных дюн, которые волнами уходили в пустыню.
У въезда стоял памятный знак от самого первого застройщика — здоровенная гранитная плита с высохшим фонтаном и увядшей лужайкой перед ним. На плите крупными буквами было выбито: «Дома на Ранчо Domingo del Sol»[4] (Сверху висел на двух подпорках самодельный баннер: «Добро пожаловать в Циркадию». Снизу кто-то подписал: «Край свободных».
Я волновалась, хотя старалась этого не показывать. Гэбби говорила, что жизнь здесь прекрасна.
Местные улицы носили названия вроде «Тропа Пустынной Розы» или «Путь Дюны». Некоторые оказались мощеными, некоторые — нет. Несколько сотен метров «Дороги Чистого Неба» покрывал асфальт, а затем она стала грунтовой. Видимо, это место знаменовало момент, когда у застройщика кончились деньги.
— Как здесь можно жить? — спросила мама.
Возведение домов прервалось на разных стадиях. Где-то недоставало гаражей, где-то — крыш. Некоторые жилища являли собой просто голые деревянные коробки без гипсо-картона и штукатурки, обреченные противостоять сухому раскаленному воздуху в таком виде. Задумка застройщика, тем не менее, представлялась ясной: он запланировал двенадцать улиц, утыкающихся в окраину. Ближайший продуктовый магазин находился в часе езды.
Несмотря на половину одиннадцатого вечера, Циркадия только начинала просыпаться. Впереди ее ждал двадцатипятичасовой светлый день. Где-то далеко стучали молотки, взвизгивала пила.
Мужчина в выцветшей синей майке и широкополой шляпе сидел на корточках на подъездной дорожке и наливал в поддон белую краску. Рядом к стене была прислонена стремянка.
Папа притормозил и опустил стекло. Дышать воздухом пустыни оказалось непросто.
— Простите, — крикнул он из машины.
Мужчина обернулся и прищурился.
— Я ищу своего отца. Ему за восемьдесят, зовут Джин. Ни видали такого?
Мужчина направился к нашей машине. Сильно обгоревшие щеки и подбородок покрывала черная щетина.
— Он сказал, что поедет сюда? — ответил он вопросом на вопрос, подойдя к папиному окну.
Мне пришло в голову, что жители Циркадии не просто не обращали внимания на часы, они каким-то образом научились игнорировать и само время. В лице мужчины я искала подтверждение тому, что он чем-то отличается от нас. При этом я понимала, что перемены имеют более глубинный, молекулярный характер, что именно в эту секунду атомы в его организме двигаются чуть медленнее наших. Пот тек из-под его волос и струился по майке.
— Возможно, он приехал сюда этой ночью, — сказал папа. Он сидел за рулем во все той же в белой рубашке с воротничком. Его наручные часы поблескивали на солнце. Кондиционер в машине отчаянно сопротивлялся подступающей жаре.
Мужчина закусил нижнюю губу и взглянул на меня через стекло. На приборной панели тикали часы, отмечая неоновыми цифрами каждую истекшую минуту. Наш «воль-во» явился сюда из мира, где время бежит на повышенных скоростях.
— Скорее всего, он приехал с парнишкой лет семнадцати, — добавила мама, придвигаясь к водительскому сиденью. — Его зовут Чип.
Мужчина почесал лоб и дотронулся до полей шляпы:
— Если он вам не сказал, что едет сюда, значит, не хотел, чтобы вы об этом знали.
Мы сдались и поехали дальше по улице. А мужчина все стоял, подбоченившись, и смотрел нам вслед.
На перекрестке мы свернули направо и встретили женщину, которая выгуливала рыжего Лабрадора.
— Извините, но я их не видела, — сказала она и пошла дальше.
— Не самый дружелюбный прием, — заметила мама.
Мы проехали несколько теплиц. Повсюду, куда бы мы ни заглядывали, на ветру полоскалось развешенное на веревках белье.
В одном из тупиков мы наткнулись на недостроенный общественный бассейн, проект которого так расхваливали в рекламных буклетах. Сейчас он выглядел просто ямой, вырытой в сухой земле. Ее скошенное дно даже не успели залить цементом.
Около бассейна располагалась маленькая игровая площадка. Там сидела на качелях девочка в зеленом сарафане. Ветер трепал ее темные волосы. Я узнала ее: мы сталкивались во время футбольных тренировок. Девочку звали Молли Копачек.
— Притормози, — попросила я папу и опустила стекло. — Молли?..
Она посмотрела в мою сторону, убрала волосы с лица и закрутила их в пучок. Как-то мы целый год обе стояли в защите, игроком она себя показала слабым. Во время матчей она любила собирать одуванчики вокруг штрафной скамьи.
Молли спрыгнула с качелей и подошла к моему окну, увязая сандалиями в грязи.
— Вы тоже сюда переезжаете? — спросила она.
За ее спиной возвышалась конструкция, похожая на деревянный скелет — видимо, тоже чье-то жилище.
— Мы пока только дедушку ищем, — ответила я.
Дедушку она не видела, но когда я произнесла имя Чипа, Молли показала в другую сторону улицы.
— Кажется, этот парень остановился вон там.
Отец вдавил педаль газа.
Снаружи дом казался серым оттого, что штукатурка покрывала его не полностью. Рядом валялись банки с краской.
У входа курила худая, как тростинка, девушка в короткой белой майке. Тонкая и бледная, она стояла и наблюдала сквозь огромные солнечные очки, как мы подходим к дому. В темных стеклах отражалось небо. В пустыне небо повсюду. Его там видно лучше, чем в любом другом месте на Земле.
— Вы его родители? — поинтересовалась она, когда мой папа спросил про Чипа.
Из дома до нас периодически доносились гитарные аккорды. Кто-то пел. Я с трудом дышала раскаленным воздухом.
— Мы просто хотим с ним поговорить, — успокоила ее мама.
Девушка сделала глубокую затяжку и выпустила клуб дыма. Она держала сигарету двумя пальцами на уровне бедер. Запах показался мне необычным: в нем чувствовалась гвоздика.
— Думаю, он там, — она кивнула в сторону входной двери и добавила: — Не заперто.
Войдя, мы обнаружили гостиную без мебели. На полу рядами лежали спальники. В одном из них явно кто-то был. Вентилятор под потолком вяло гонял горячий воздух.
— Здравствуйте? — произнес папа и огляделся. Казалось, он не знал, куда ступить. В коридоре валялось мусорное ведро, из которого, как кегли, высыпались на деревянный пол пивные бутылки.
С кухни доносилась музыка: две девушки — такие же худые, как та, что на улице, — сидели на разномастных стульях, а голый по пояс парень играл на гитаре.
Он увидел нас первым и отвлекся от своего занятия:
— Да-да?
Девчонки медленно повернулись в нашу сторону. Их покрасневшие глаза слезились. Едва завидев нас, они покатились со смеху. Моя семья попала на кухню к людям, совершенно на нас не похожим.
— Мы ищем Чипа, — объяснил отец.
Его слова, быстрые и резкие, с трудом рассекали воздух. Казалось, я ощущала вязкость окружающего пространства на физическом уровне: время здесь не двигалось.
Девчонки бросили взгляд вглубь дома.
— Эй, Чип, твой папаша приехал, — крикнул парень.
Девчонки снова заржали, а парень начал бренчать на гитаре.
Скорее всего, это были сбежавшие школьники. Я слышала, что они тысячами покидали города. Они воровали из классов часы, а потом разбивали их на улице.
Внешне Чип совершенно не изменился: черная майка, обрезанные черные шорты, такие же кроссовки и крашеные волосы. Он сидел в выцветшем шезлонге под потрепанным тентом и читал книгу.
Увидев нас, он очень удивился:
— А вы тут что делаете?
— Мой отец приехал сюда с тобой? — спросил папа.
Вопрос прозвучал смешно. У нас уже не оставалось никаких сомнений: дедушки в этом доме нет.
— Нет, а что? — ответил Чип, опустив книгу на колени.
В нескольких метрах от нас в плетеном кресле нежилась, обнявшись, влюбленная парочка. Они либо не замечали нас, либо не хотели замечать. Они так долго целовались, что мама прикрыла лицо рукой, чтобы не видеть их.
