Александр Сапаров - Назад в юность
После того как фотосессия была завершена, мы переложили пострадавшего на операционный стол, а хирурги пошли готовиться к операции.
Я тем временем, вооружившись хирургической пилой, начал лесопильные работы. Вначале отпилил торчавший из живота на полметра обрубок по уровень кожи. Когда же я захотел выкинуть его в ведро, Анатолий Григорьевич закричал:
– Сергей! Не смей выбрасывать! В наш музей пойдет.
Отложив деревяшку в сторону, я принялся отпиливать короткий обрубок, торчавший у больного из спины. Затем мы положили мужчину на операционный стол, и вскоре операция началась.
Анатолий Григорьевич срединным разрезом быстро сделал доступ для ревизии брюшной полости и начал методично обследовать ее, комментируя нам, что он обнаружил.
Оказывается, конец хлыста прошел на пару сантиметров ниже почки, не задев при этом мочеточник; толстая кишка также была без единого повреждения. Убедившись в том, что ни один крупный сосуд не задет, хирург осторожно вытащил остававшийся в животе кусок дерева, после чего продолжил осмотр.
В результате выяснилось, что больной всего-навсего отделался удалением полуметра тонкой кишки, и после промывания брюшной полости фурацилином и постановки дренажей операционная рана была ушита.
После операции хирурги долго не уходили. Все делились впечатлениями и сошлись на том, что дуракам везет.
А мне, как всегда, пришлось драить операционную до четырех утра. Утешало только то, что это было в последний раз.
На следующий день состоялось занятие кружка будущих хирургов. Когда я туда пришел, Аркадий Борисович представил меня остальным любителям хирургии. Те недоуменно переглядывались, как бы спрашивая друг друга, что тут делает первокурсник, которому еще учиться и учиться, прежде чем прийти сюда. Но когда Аркадий Борисович попросил меня как очевидца рассказать о ночной операции, то по мере моего повествования, изобилующего анатомическими и хирургическими терминами, недоумение в глазах старшекурсников уменьшилось. А уж после того, как Аркадий Борисович сообщил, что темой моей работы будет пересадка сердца, они вообще начали завистливо поглядывать на меня.
Затем мы прослушали доклад одного из третьекурсников об асептике и антисептике. Все эти знания для меня были как «Отче наш», но пришлось сидеть и слушать с заинтересованным видом, хотя, по-моему, от Аркадия Борисовича не укрылось, что я с этим предметом хорошо знаком.
После этого мы тренировались в способах вязания простых хирургических узлов, на чем занятие и закончилось. По окончании сбора Аркадий Борисович раздал списки литературы мне и другим студентам, которым были поручены самостоятельные работы. Я видел, что он не очень верит в мою способность сделать что-либо выдающееся, но тем не менее вручил мне листок с напечатанными названиями почти на всю страницу.
Что ж, удачно я сменил профессию: с работой в оперблоке я вряд ли потяну еще и этот труд.
* * *Близился апрель. Скоро год, как я нахожусь в своем юном теле. Мысленно возвращаясь назад, я подсчитывал все то, что успел сделать за это время. Получалось немало. Вместо девятого класса, положенного по возрасту, я буду оканчивать первый курс медицинского факультета. Причем, если сравнивать с однокурсниками, у меня уже сдана анатомия и мне не придется еще первый семестр второго курса заниматься переводом английских медицинских журналов, так как я все уже сдал. У меня была мысль заняться французским языком, но после обдумывания я решил, что хватит и остального по уши. Я выступил на первенстве города по боксу среди юниоров и получил звание «кандидат в мастера спорта». Николай Иванович был доволен моими успехами и уговаривал не бросать бокс и заниматься дальше.
Приходилось много сидеть в читальном зале и дома над своей конкурсной работой. Готовясь к труду над ней, я сам узнавал много нового, чего не знал в прошлой жизни просто потому, что мне никогда не приходилось этим заниматься. Работа шла с трудом, но я надеялся, что к концу мая до начала сессии я ее закончу.
Мне очень понравилась моя новая деятельность лифтера. И хотя пришлось посещать больницу чаще, чем было в оперблоке, зато не приходилось полночи драить полы, потом с тупой головой весь день сидеть на учебе, а вечером еще и корпеть над книгами. Тем более что и зарплата тут побольше. В прошлой жизни я привык к достаточно приличным деньгам, и полное отсутствие средств в карманах в этой жизни меня угнетало. Всю стипендию я отдавал бабушке на хозяйство, и только моя зарплата, большую часть которой я оставлял себе, помогала мне в моих желаниях.
Когда я пришел в первый раз вечером в больницу, то в подвале, где обычно стоял лифт, меня встретила лифтер, молодая полная женщина.
– Какой мальчик хорошенький!
Она одарила меня масленым взглядом и начала рассказывать о том, что нужно делать.
Еще минут через двадцать пришла Галина Петровна. Выгнав домой лифтершу Лиду, от которой уже попахивало винцом, она уже сама начала объяснять все мои обязанности.
А они были очень просты. Я должен дежурить в гардеробе и выдавать одежду сотрудникам, которые приходят и уходят с работы вечером, а также тем, кого вызывают на работу по экстренным случаям. Ну и, естественно, работать на лифте: по звонку выезжать на нужный этаж и перевозить всех, кому это необходимо.
После пахоты в операционном блоке в первое время мне казалось, что я попал в рай. Все сотрудники менялись с восьми до девяти вечера, и потом у меня в гардеробе наступала тишина, которая прерывалась лишь очень редкими звонками вызова лифта. Я мог сидеть и спокойно заниматься своими делами.
Но почему-то мне в подвале было скучно, и большую часть вечера я проводил в приемном покое, оставив лифт открытым на этом этаже, чтобы услышать звонок при необходимости. В приемном в основном дежурили наши студенты – и санитарками, и медицинскими сестрами, и фельдшерами, поэтому у нас было много тем для обсуждения, чем мы и занимались в отсутствие работы. Но когда привозили больных, все менялось. Вызывались дежурные специалисты, брались анализы. Мылись и обрабатывались больные, готовящиеся к операции.
Воспользовавшись тем, что до меня никому нет дела, я торчал в смотровой и сам обследовал больных или наблюдал, как это делают специалисты. Иногда я был не согласен с их диагнозами, но благоразумно молчал, чтобы меня не удаляли из кабинета. Но в целом в больнице работали специалисты высокой квалификации, и ошибки случались редко. И эти ошибки приходилось исправлять по ходу операции.
Бывали и всякие курьезы. Так, однажды доставили молодого больного с диагнозом «ножевое ранение бедренной артерии». Как и положено, у него в паху был прибинтован плотный валик, а нога была согнута в колене.
После того как больного положили на операционный стол, кроме меня, не нашлось ни одного человека, чтобы держать кулак в животе у пострадавшего, как почти год назад я делал это с Машей Сидоровой, чтобы кровотечение не открылось вновь, когда будет снята тугая повязка с валиком. И я, погрузив кулак в живот пострадавшего, стоял так минута за минутой, пока два молодых хирурга обсуждали, как проходит бедренная артерия, какие сосуды и где отходят и не лучше ли вызвать специалиста по сосудам. А время между тем шло. Нога была уже без крови почти двадцать минут, и мне, надо сказать, надоела эта суета. Хирургам принесли анатомический атлас, и они спорили, склонившись над больным, какая часть артерии и отходящих сосудов может быть перерезана. Наконец мне все это надоело окончательно, и я сказал, что пора снять кулак. Врачи дружно завопили, что этого делать нельзя, но когда я снял кулак, то оказалось, что никакого кровотечения нет. Они оба, воспрянув духом, бросились исследовать рану, и оказалось, что бедренная артерия цела, а перерезана мелкая веточка, отходящая даже не от нее, а от глубокой артерии бедра. Эта веточка была тут же ушита, и хирурги покинули операционную, даже не сказав мне спасибо за помощь.
Весь май я как проклятый сидел по вечерам в библиотеках. Не вся литература была в библиотеке университета и в публичной библиотеке, несколько раз пришлось заказывать нужные материалы по межбиблиотечному абонементу. Периодически Аркадий Борисович на занятиях кружка интересовался, как у меня идет работа, предлагал помощь в правке, но я пока отделывался обещаниями и хотел вначале все просмотреть. Мне хотелось, чтобы в работе была видна уже ближайшая перспектива пересадки сердца; хотелось дать понять, что совсем немного времени отделяет от этого человечество и медицинский мир в частности. Собственно говоря, работа шла уже во всем мире: через два года Кристиан Барнард успешно пересадит сердце. От себя я лишь высказал несколько предположений о том, что таким больным необходимо всю жизнь принимать лекарства, подавляющие иммунитет, и о том, что для успешных операций необходимо соответствующее техническое обеспечение. Перепечатанная работа была достаточно объемной: сорок страниц, из которых три – список использованной литературы.
