Юрий Никитин - Тангейзер
Тангейзер чувствовал себя даже смущенным такой откровенностью, но все принимал, здесь все так, все иначе.
За спиной зашлепали босые ступни, он не оглядывался, а она встала рядом, маленькая с ним рядом, такая же изящная, как минарет, в ее темных загадочных глазах отражается ночь, звезды, но в чертах лица он видел вековую печаль, что втравляется в кровь и плоть народа, из года в год, из века в век наблюдающего, как его страна переходит из одних чужих рук в другие, и конца этому не видно.
Когда-то этот город из мрамора, блиставший серебром и золотом, чудо из чудес, воспетый в величайшей книге всех времен, был в самом деле велик и славен, но сейчас Тангейзер, куда ни бросал взор, видел одни руины. Его много раз восстанавливали, но всякий раз приходили новые завоеватели и снова все рушили, народ истребляли или уводили в рабство.
– Соломон, – сказал он мягко, – в конце концов пришел к великой мудрости, когда позволил в Иерусалиме ставить жертвенники богам других народов. Это было мудро, он сразу привлек на свою сторону все народы, от которых все предыдущие цари старались отгородиться…
Она вздрогнула, посмотрела на него дико.
– Нет!
– Что нет?
– Он ошибался, – сказала она твердо. – И это привело к падению великого Израиля. К счастью, он вскоре умер, а его реформы вовремя остановили.
– Но почему?
– Тогда народа Израиля бы сейчас уже не было, – отрезала она. – Мы бы исчезли! Как те же филистимляне или ханаане.
Он пробормотал:
– Нет позора постареть и уступить дорогу более молодым. Ушли не только филистимляне, но и благородные эллины, великие римляне…
Она покачала головой.
– Нет, франк. Мы не уйдем. Кроме нас, некому нести Заветы Господа. Если мы исчезнем, то постепенно забудется, извратится, раздробится на тысячи смыслов и ересей, и в конце концов придут новые и установят свой мир. А мы этого не хотим.
– Ну, – пробормотал он, – вы странный народ… Даже тем, что так держитесь того Камня и не желаете уходить от него, хотя теперь он уже не ваш, а сарацинский…
Она сказала враждебно:
– Это наш Камень!.. С него Господь начал создавать этот мир. Он так и называется Первокамнем или Камнем Первого дня Творения. И называется он Камнем Мориа, на нем же Авраам принес первую жертву Богу. Этот камень раньше был в храме Соломона, разрушенном язычниками, а теперь он в мечети Омара!
Он сказал примирительно:
– Он так же храним и почитаем сарацинами. Они иудеев чтут…
– Больше, – согласилась она, – чем христиане, но все-таки это не наш мир! Наш Господь Адонаи в бездне сотворил Камень, назвав его Краеугольным, и начертал на нем святое имя. Когда поднимаются воды Бездны до Камня, они отбегают вспять в ужасе. Когда произносится ложное слово, Камень погружается в воды – и смываются буквы святого имени. Но ангел Азариэла, имеющий семнадцать ключей к таинству святого имени, снова пишет его на Камне, и оно снова гонит прочь воды… В дни пророков Камень был внутри святилища храма Соломона, и первосвященник ставил на нем курящуюся кадильницу. На нем же стоял и Ковчег Завета, урна с манной и лежал вечно цветущий жезл Аарона. Ныне Ковчег Завета скрыт в тайниках под Камнем, где сохранял его от врагов сам Соломон, которому Камень давал неземную силу: с него видел царь весь мир от края и до края – и понимал язык птиц и зверей.
Ему показалось, что говорит она несколько монотонно и заученно, спросил с подозрением:
– Ты цитируешь?
– Да, – ответила она, чуть смутившись, – так записано в наших священных книгах.
– У тебя память, – сказал он пораженно. – Меня хоть убей, я бы и строчки не запомнил!
– Но ты же запоминаешь сотни песен?
– То песни…
Она ответила твердо:
– А для нас это и есть песни.
Он проговорил нерешительно:
– Но сарацины утверждают, что после Иисуса сила Камня перешла к Мухаммаду…
Она ответила резко:
– Она даже к вашему Иисусу не переходила!.. И, знаешь, давай не будем о таком, а то поссоримся.
– Давай, – сказал он поспешно. – Я всего лишь очарованный странник в этой земле чудес и легенд, я ничего не утверждаю, а только смотрю на мир… А сейчас мой мир – это ты, Сюзанна.
Глава 9
Через неделю пришло известие, что император закончил все, что планировал, еще раз встретился с султаном, после чего в лагере протрубили трубы, поднимая воинов в долгий обратный путь.
Мириам торопливо вбежала в комнату Тангейзера, обхватила, прижалась всем горячим мягким телом, вскинула голову, глаза трагически расширенные, на ресницах блестят прозрачные капли, но свет переломился в них, и они заблистали, как ограненные алмазы.
– Уже покидаешь?
Он ответил с неловкостью:
– Не покидаю, а продолжаю свой путь. Я воин Креста, Мириам.
– Но разве такой воин не человек?
– Не совсем, – ответил он мягко, ее глаза расширились в удивлении, он пояснил в неловкости от высокопарности: – Воин, нашивший на плащ крест, говорит о том, что он старается быть лучше, чем человек…
Она отшатнулась.
– Как это, лучше, чем человек?
– В человеке семя Змея, – пояснил он, – и капля души Бога, которую он вдохнул в Адама. У всех на свете. Но когда человек хочет избавиться от наследия Змея, он нашивает на грудь крест, чтобы держаться, держаться, держаться… это не для других напоминание… хотя и для других, согласен, но в первую очередь для себя…
Она покачала головой, взгляд ее не отрывался от его лица.
– Для того, – произнесла она тихо, – чтобы найти Бога, не обязательно выходить даже из комнаты. Чтобы избавиться от семени Змея… вовсе не требуется менять страну.
Он сказал с болью в голосе:
– Наверное, ты права… Но я слаб, я могу только так, уходя от старых грехов и надеясь на новом месте… не то чтобы не грешить вовсе, я же говорю, слаб, но хотя бы меньше.
Слезы бежали по ее щекам, огибали уголки рта и срывались с подбородка. Он чувствовал боль в груди, вину и жалость, однако сжал сердце в кулаке, женщины остаются в норке, мужчины идут вперед.
– Я буду скучать, – сказала она и тут же поправила себя: – нет, тосковать!.. Мне будет так плохо, словно я вырвала свое сердце, и ты его уносишь.
Он ответил тихо:
– А как тосковать буду я!
– Тогда… почему?
– Есть такое слово, – ответил он невесело, – как долг. Мы не любим быть должными никому, даже Богу, но только человек может быть должен, а зверь не знает этого понятия. Как и вообще дурной человек.
Он привлек ее, обнял, поцеловал и, отстранив на вытянутые руки, сказал с твердостью:
– Все, я пошел… нет, побежал, пока мое сердце не разорвалось.
В Германию он возвращался более коротким путем, все-таки сюда, в Святую землю, шел через десятки стран и с множеством зигзагов в стороны, приключений, поединков, но сейчас горел жаждой поскорее добраться до крупных городов и, конечно, подаренного ему поместья.
Райнмар был с ним, но когда переплыли море и добрались до Германии, Тангейзер вручил ему все бумаги, полученные от герцога Фридриха, и велел:
– Езжай прямо, нигде не задерживайся!..
– А вы, господин?
– Зайду по дороге в Вартбург, – объяснил Тангейзер. – Там друзья, я с ними провел столько счастливых лет с самого детства…
– Может, – сказал Райнмар, – к друзьям потом? Когда малость похозяйничаете?
Тангейзер отмахнулся.
– Ты езжай и начинай хозяйничать. Назначаю тебя своим управителем. В Вартбурге не просто друзья, ландграф Герман всегда собирал у себя лучших миннезингеров Тюрингии!.. Я хочу посмотреть на них, какие они теперь…
– И какой вы?
Тангейзер расхохотался.
– Да, надо помериться силами! А потом приеду. Но ты не жди, начинай там сразу.
Райнмар сказал с неудовольствием:
– Как прикажете, хозяин.
По Германии они прошли вместе полсуток, затем Райнмар двинулся по прямой дороге, а Тангейзер свернул на боковую тропу, что должна привести его, как он помнил, в личные владения ландграфа Германа, властелина Тюрингии.
Он несколько раз взглянул с тревогой на небо, тучи настолько плотные, в несколько ярусов, и ползут так низко, что почти задевают верхушки деревьев, потом он напомнил себе, что не обязательно будет дождь, это привычное германское небо, низкое, как потолок в дешевой харчевне, это в Святой земле небо – безумно высокий свод небесного храма, дивно сверкающий и сияющий божественным пламенем…
Вдали тяжело загрохотало на грани слышимости, а на горизонте в небе пару раз полыхнуло багровым.
Дорога, по-германски ровная и без рытвин, повела сперва через поля, затем нырнула в сады, где в глубине проступили красные черепичные крыши аккуратных домиков.
На дороге играли мальчишки с девчонкой, Тангейзер остановил коня, вот так они когда-то играли с другом детства Вольфрамом, а за ними шпионила и пакостила противная такая девчонка по имени… как же имя, ах да, Лиска… Лиза… Лисенок…
