Марина Дяченко - Пандем
Отец Георгий сорвал с дерева еще пару ягод:
– Ну… я всего лишь могу сказать вам, что думаю. А вы можете верить мне или нет… А что до официальной Церкви… тут не все так просто. От лица всей Церкви я говорить не могу…
– А дети? Новое, совершенно другое поколение, по сравнению с нами – марсиане…
– Нет. Сравните последнее предпандемное поколение – ваше, например, Ким Андреевич, – и поколение, выросшее две тысячи лет назад. Сравнили? Разница куда больше, чем между вами и вашими детьми… Вы скажете – то десять лет, а то две тысячи. А я скажу: это количественная разница. Не качественная… Вы спросите: разве Пандем не занял в их душах место бога? А я отвечу: за всю историю человечества было много всякого, что пыталось занять место бога в душах детей… И очень часто это всякое… побеждало. На время, Ким, на короткое время…
– Если Пандем суперкомпьютер, – медленно начал Ким, – и если его сведения о мире истинны и полны… А по всему выходит, что это так… Почему он ничего не знает о боге? Почему у Пандема нет доказательств божьего присутствия?
– А вас не смущает, – отец Георгий вытер вишневый сок с усов, – что первые космонавты, оказавшись на орбите, не нашли там никого, сидящего в облаке?
Ким ничего не стал отвечать.
Солнце поднялось высоко. В тени церкви лежали две молодые оленихи, и каждая из них по-своему напоминала Арину. Ким вздохнул.
– У вас на душе тяжесть, Ким Андреевич, – неожиданно сказал отец Георгий.
– Да, – сказал Ким, глядя на дремлющих олених. – Меня разлюбила жена.
* * *Это случилось вскоре после Шуркиной свадьбы. Однажды утром Ким сказал Арине, усадив ее на кровать перед собой:
– А давай поиграем в такую игру: ты сегодня весь день не будешь разговаривать с Паном?
Уже потом он понял, что тон был выбран неверно. Арина давно не ощущала себя ребенком рядом с мужем; Ким ошибся – вероятно, утратил нюх, привыкнув советоваться с Пандемом. А может быть, просто не повезло. Слишком волновался.
– Не понимаю, – сказала тогда Арина и сказала резковато: – Почему?
– Потому что сегодня воскресенье, – сказал Ким. – Я хочу видеть в твоих глазах тебя, твои мысли, а не тень вашего разговора. Понимаешь?
(Это была следующая ошибка. Он начал ее упрекать, а стоило… что-то придумать. Что угодно, только не упреки.)
Арина сидела перед ним напрягшись и – Ким видел – спрашивала у Пандема, за что ей такая обида от близкого человека.
Тогда он взорвался.
Нет, он ничего не сказал. Слава богу, на это у него хватило выдержки. Он просто поднялся… даже не хлопнул дверью. Просто поднялся и вышел.
И не вернулся вечером домой. Не позвонил. Арина и без того знала от Пандема, где он и что с ним. Нет повода для волнений.
…В какой-то момент, сидя в моторной лодке посреди речки, он малодушно подумал: а хорошо бы, она волновалась. Хорошо бы, ревновала хотя бы. Отправиться в бордель? Гнусно…
Моторку он взял на пристани. Там был тент, чтобы ночевать, и ручной ресторанчик, чтобы готовить еду.
Внутри его была совершенная, непривычная тишина. Никто не разговаривал с ним. Иногда Киму казалось, что он оглох. Ночью, выпив лучшего вина, которое нашлось в ресторанчике, он говорил сам с собой. Ему было смешно, потому что Пандем, великий Пандем, сверхсущество и вторая Природа, обиделся, наверное, и решил Кима наказать…
Под утро он понял, что ошибся снова. Пандем чувствовал, как были бы болезненны для Кима – сейчас – попытки завязать разговор, и, с обычным своим тактом, дал ему возможность побыть наедине с собой.
Прошла неделя. Ким вспомнил, как определяют время по часам, и как управляют механизмами, и как пользоваться картой. И много чего вспомнил, неторопливо и подробно – мальчика-Пандема возле горящей машины, молоденькую Арину в день их первой встречи… Рождение Витальки, рождение Ромки…
И, вспоминая, он сделался – впервые за много лет – чудовищно, космически одинок.
* * *Отец Георгий молчал. Вертел очки в руках. Смотрел на Кима широко посаженными, жесткими черными глазами:
– Вы поймали меня… подловили, сами того не желая, Ким… Вам нужен кто-то… посредник между Пандемом и вами?
– Я не могу просить вас…
– Конечно. Я так здорово объяснил вам, что перед господом Пандем – ничто… Карманный калькулятор. А сам я десять лет не говорю с ним. Это больше, чем привычка…
– Извините, – Ким поднялся. – Я пойду.
– Я могу посоветовать вам больше молиться. И просить помощи у Него. И вверять себя Его воле…
– Да, да…
Наверное, Ким надеялся, что после сбивчивой исповеди станет легче на душе. Нет, не стало.
Теперь он шел к выходу. Тропинка была вымощена кирпичами, сквозь щели пробивалась трава… Возле самой калитки его догнал окрик:
– Погодите, Ким Андреевич!
Ким обернулся.
Отец Георгий спешил следом. Очки в его руках бросали во все стороны нервные белые блики.
– Погодите, Ким… Одну минуту. Рано или поздно это должно было случиться…
Ким не знал, оставаться ему или уходить. Отец Георгий крепко взял его за рукав и водворил обратно на скамейку:
– Будьте здесь. Одну минуту. Подождите…
И скрылся в дверях церкви – быстро перекрестившись на пороге.
Ким прикрыл глаза; вишни тыкались прямо в щеку. Казались теплыми.
Отец Георгий вернулся и в самом деле быстро. Лицо его казалось еще суровее, еще аскетичнее прежнего:
– С божьей помощью я принял решение… Прошу вас, подождите еще. Пока не вернусь. Будьте здесь…
Он повернулся к Киму спиной и двинулся в глубь церковного садика. Шаг его, поначалу твердый и решительный, становился все мягче и медленнее; наконец темное одеяние скрылось за деревьями.
Ким сорвал вишню и бросил в рот. Не чувствуя вкуса.
…Говорить с Пандемом – впервые за десять лет? Ради Кима – или ради себя самого?
Терпение. Дождаться. Ответы придут. Что-то должно проясниться.
…Он спросит у отца Георгия: стало быть, обладатель бессмертной души в телесном бессмертии не нуждается?
И еще он спросит: значит, открытое участие Пандема во всех наших делах, в наших мыслях и ощущениях… Эти его повседневные чудеса – и есть доказательство того, что Пандем не бог? Потому что как можно верить в чудо, которое каждый день у тебя перед глазами… О какой вере может идти речь… Искушение чудом…
Нет… то главное, о чем он спросит, – как теперь им с Ариной жить? Как жить Киму, зная, что он – второй в очереди за Арининой любовью?
Но если бы Арина была истово верующей… Ким тоже был бы вторым?..
А желание быть первым – это что же, гордыня, которую надлежит смирять?
Экая каша у меня в голове. Экая густая каша…
* * *– М-да, – протянула Александра, растирая мочки ушей. – Сколько это звучит? Три минуты?
Слово «звучит» выскочило само – по аналогии. На самом деле коротенькая пьеска о пробуждении в палатке рассчитана была вовсе не на слух.
– В принципе композиции могут быть сколь угодно долгими, – сказал черноглазый атлет-изобретатель. – Можно запустить тему… На весь день… А по мере совершенствования устройства отпадет необходимость в леденце, по крайней мере…
Александра почесывала теперь уже кончик носа.
«Знаешь, dear, на что это похоже… На уже переваренную кем-то музыку».
«Не говори ему этого».
«А что мне ему сказать?»
«А что говорят человеку, который не просто додумался, но сделал что-то впервые в истории человечества?»
«Экий ты патетический старичок».
«Сама старуха. Циничная».
– Бернард, – сказала Александра. – Я, во-первых, поздравляю вас… Во-вторых, я сейчас рекомендую вас, э-э-э…
«Браунихе. Она оценит».
– …рекомендую эксперту в области высокотехнологичных искусств госпоже Джулии Браун из Новой Зеландии…
«У них полтретьего ночи. Присниться ей?»
«Вот еще, зачем такая спешка…»
«Она обрадуется».
«Ну приснись, Фредди Крюгер…»
Черноглазый атлет Бернард вдруг заулыбался. Кажется, Пандем напрямую транслировал ему реакцию Браунихи. Александра вдруг вспомнила про свою усталость.
«Пан, деточка… А какого пса ты не связал его напрямую с кем-то из техноложек?»
«Только после вас, мадам. День, когда вы потеряете свой замечательный нюх, станет для земной культурки днем траура».
«Ты же без меня видишь, что это высокотехнологичная пшенка. Ну, транслируются мне усредненные эмоции в определенной последовательности… Эдак человек разучится даже любопытство проявлять, пока ему не проиграют композицию под названием «Юный техник»…
«Такие, как Бернард, не разучатся… Когда станет ясно, что эмоциональный транслятор не найдет широкого применения, он будет уже увлечен чем-то другим».
«Не найдет? А страшилки транслировать?»
«Страшилки – да. Но это другой жанр».
– Пока всего двадцать коротких композиций, – сказал, все еще улыбаясь, Бернард. – Александра Андреевна, у них в Нью-Зиланде велись работы по тому же пути, но зашли в тупик… И я, кажется, знаю, на чем они обломались… Да, кроме «Пробуждения», это еще «Полдень зимой», «Сосновый бор», самая сюжетная и острая – «Горка»…
