Александр Селин - Видеоунтерменш
– Марк Соломонович говорил, – спешно и с волнением в голосе отвечал Сергей, – что через такие рамки передавалось «верное слово». Не верить было нельзя… Ослушаться нельзя… Князь или воевода подносили рамку к лицу и произносили…
– Тут об этом написано. Что еще?
– У каждого князя была своя рамка со специфическим орнаментом… Орнаменты не повторялись…
– И это я понял из ксеры. – Находясь в состоянии победного возбуждения, Роман вновь стал перебирать листочки с изображениями скуфетей. – Тут написано… Вот эта рамочка галицкого князя Болеслава, вот эта из Новгорода, а вот эта принадлежала какому-то Торопу… Кто такой Тороп? Полянский ничего тебе не говорил про Торопа?
– Нет… еще говорил, что князь Владимир в период Крещения такие рамочки изымал, уничтожал, оставил только одну свою. И уже через нее убеждал всех подданных принять новую веру…
– Хм… Убеждал… Приказывал!
– Что-то еще… а, ну да, кажется, орнамент покрывали особой флуоресцирующей краской… Роман, как ты думаешь, вот это сочетание сторон прямоугольника, оно что, магическое?
– Может быть, и магическое, – пожал плечами Руденко. – А может быть, стало магическим вследствие того что к этому сочетанию привыкли, и отклонений не допускалось. Магическим может стать все, к чему привыкает человек, а он, зараза, может к чему угодно привыкнуть… И передать это по наследству. Понял, почему телевизору верят? Потому что наши предки вот этим скуфетям безоговорочно верили! Срабатывает генетическая память! Да, сериал «Неизвестная Россия», конечно, выдумка. Но как помогла эта выдумка, чтобы разобраться… Я сейчас как раз подумал о людях, которые утвердили соотношение размеров кадра, а значит, и монитора – три на два, или, как принято говорить для красоты, 36 на 24…
– Это в общем-то объяснимо, – поднял голову Сергей. – Из-за свойства человеческого зрения… У нас два глаза, и поэтому разные углы зрения по горизонтали и по вертикали…
– Да, я это знаю, но почему именно 36 на 24, а, скажем не 35 на 21? И у телевизионных экранов, и у скуфетей 36 на 24. Опять случайность? Не-ет, браток. Слишком много случайностей… Это генетическая память сработала у тех, кто создавал кадр… Да.
– Все-таки в голове не укладывается, что генетическая память вот так вот… из поколения в поколение через несколько столетий… Ты действительно веришь в такую живучесть генетической памяти?
– Верю. Не только сам верю, но, мне кажется, что и тебе то же самое доказал.
Роман опять заходил по комнате взад-вперед, время от времени поглядывая в окно. Сергей продолжал неподвижно сидеть на стуле. Оба молчали, но думали, безусловно, об одном и том же.
В двух головах одновременно происходил анализ новостей, добытых за последние дни, новости увязывались с событиями двухлетней и большей давности. Иногда оба мыслителя встречались глазами, улыбались, кивали друг другу, как бы соглашаясь с ответом на один и тот же вопрос, словно возымели дар телепатии или приобрели язык жестов, на котором общаются маги-шарлатаны со своими ассистентами, когда дают представления в переполненных провинциальных ДК. Роман все чаще подходил к окну, потом наконец остановился возле него, устремив взгляд в сторону любимого Ясеневского лесопарка, и часть разговора с Сергеем провел вот так, не поворачиваясь к собеседнику.
– Ну и как ты думаешь, зачем господину Афанасьеу понадобилось изображение скуфети князя Владимира Красно Солнышко? И не откопировать понадобилось, а вырывать самым грубым образом три листа? Три главных листа.
– Я тоже как раз об этом думаю, – кивнул Садовников. – Вряд ли он это для себя делал. Афанасьеу в общем-то быдло. Он, конечно, способен на воровство, но только на такое воровство, которое принесет непосредственную выгоду. А тут дело не на поверхности… Скорее всего, он выполнял чье-то поручение… И догадываюсь, что это было поручение человека, который владеет вопросом уж по крайней мере, не меньше, чем мы с тобой. Так?
– Так. Правильно рассуждаешь, – подтвердил Роман, не отрываясь от окна.
– Ну-ка вспомним, – опять задумался Сергей, – по амбарным записям Полянского, Афанасьеу приходил в Историко-архивный два года назад… Тогда стопроцентным начальником у него был Гусин, помимо жены, конечно… Сейчас он вроде как пытается отойти от Гусина и активно доброхотствует перед самим Апоковым… Но это сейчас… А тогда все-таки – Гусин…
– Нет. Апоков. Апоков давал поручение, – уверенно произнес Роман.
– Два года назад?
– Да. Два года назад. Как раз два года назад, перед тем как меня выгнали, я присутствовал на одной уничижительной вечеринке, где Афанасьеу демонстрировал кубанский перепляс. Потом с ним целую минуту о чем-то разговаривал Апоков. Этого достаточно. Апоков! Ну конечно, поручение давал Апоков! Не будет генеральный директор с мелкой сошкой целую минуту без личного интереса трепаться. Контакт состоялся уже тогда. К тому же, сам посуди, точный орнамент рамочки князя Владимира нужен человеку, который владеет эфиром. Апоков владеет эфиром, а Гусин – нет.
– Эфиром… и почему именно скуфеть князя Владимира?
– Непонятно, что ли? – Роман на несколько секунд оторвался от ясеневского пейзажа и повернулся к собеседнику. – Скуфеть князя Владимира просуществовала долго. Настолько долго, что все подданные привыкли именно к ее орнаменту, а про остальные позабыли. Скуфеть князя Владимира и есть самая главная, самая верная скуфеть. Вот почему ее чертежи и стырили. Вопрос теперь в том, как все это будут использовать. Первое, что мне приходит в голову… В нужное время подадут на телеэкране орнаменты владимировской скуфети. Народ и так до сих пор верит рамке, если она 36 на 24, а с нужным орнаментом по периметру поверит вдесятеро! Вот тогда в центр помещай все, что угодно. Вот тогда все, что будет произнесено с экрана, станет истиной в первой и в последней инстанции. Резонно?
– Пожалуй что так, – согласился Сергей. – Я и сам об этом подумал, просто сначала хотел услышать твою версию.
– Во! Одна голова хорошо, а две иногда лучше. Редкий случай.
Роман опять повернулся к окну, а Сергей мысленно возобновил экскурсию в кабинет генерального, перебрал в памяти некоторые подробности разговора с Александром Завеновичем.
– А ведь он, скотина, неспроста рамочку перед лицом держал, когда меня допрашивал…
– Неспроста, неспроста… И со мной семь лет назад такое же проделывал неспроста у себя дома…
– Что-то выпытывал, выпытывал… А потом начал убеждать, что якобы у тебя есть собака по кличке Тузик. Ты знаешь, я сейчас вспоминаю свое состояние, которое испытывал, когда видел его рожу в прямоугольнике… Необычное состояние, состояние подавленности, что ли… Очень хотелось все рассказать как на духу… а со всем, что он скажет, – согласиться. Насчет собаки я с ним даже согласился и… легче стало.
– Все это говорит о том, Сережа, что в тебе течет кровь наших несчастных предков – славян, которых вот такими рамочками и обрабатывали. Кстати, а та рамочка, которую ты видел у Апокова в кабинете, была с орнаментом?
– Не помню точно, хотя вроде бы какой-то орнамент был нарезан.
– Цветная рамочка?
– Нет. Не раскрашенная.
– Ну что же, – довольно хмыкнул Роман. – Этот аргумент, пожалуй, в нашу пользу. Я так думаю, что, если бы орнамент был в точности как у владимировской скуфети, да еще и раскрашен нужным образом, то ты бы меня с потрохами сдал, и не помогла бы никакая сила воли… Интересно, как же она выглядит, эта владимировская скуфеть? И почему Апоков с полуфабрикатами экспериментирует? Не может главную рамку по чертежам воспроизвести? Странно…
– Может быть, те три страницы он для Леснера доставал? А потом спохватился…
– Вряд ли. Вряд ли для Леснера. Эти два старых приятеля на самом деле ненавидят друг друга… А теперь, – Роман осторожно отошел от окна, – посиди дома пока один, запрись и никому не открывай. А я пойду выйду, кое-что проверю. Кажется, за нами установлено наружное наблюдение. Я вон ту невнятную фигуру уже не в первый раз вижу…
– Ты там поосторожнее.
– Ага.
Руденко надел куртку, обулся и вышел из квартиры. Сергей, как и обещал, заперся. Затем подошел к окну, некоторое время наблюдал за Романом, который быстрым шагом уходил в сторону густо растущего кустарника родного лесопарка. Когда его фигура исчезла среди желтеющих зарослей, Сергей сел на диван и пытался привести мысли в порядок.
«Куда он побежал? Что за наружное наблюдение? И что это за чудеса, до которых мы сегодня с ним доболтались? А ведь действительно, просветленные сны у меня были… И у многих бывают. Но вот только странным образом устроен человек. Не верит в чудеса. Не верит в то, что реально не может себе представить, но при этом спокойно живет в обстановке бесконечности Вселенной. Да еще и голосует за тех, кого показывают по телевизору. Так кто же сумасшедший? Роман, который ночью включил свое абстрактное мышление и сделал потрясающее открытие, или вот эти… миллионы пожирателей рекламы? Соседи по подъездной лестнице, пассажиры общественного транспорта, посетители овощных рынков, клиенты больниц и родильных домов… Да нет, не могут они все быть сумасшедшими, не может такого быть, чтоб все… Тогда в чем же дело? Неужели в соотношении 36 на 24? И действительно… А как иначе объяснить всеобщее повальное желание смотреть по телевизору всякое дерьмо, верить и радоваться этому дерьму? Да. Скорее всего, что так… Скуфеть. Генетическая память и древняя языческая рамочка-скуфеть. Вот отгадка… Удивительно, как же Марк Соломонович Полянский до этого не додумался… И как жаль, что до этого, вероятно, додумался какой-то недобрый человек. Неужели Апоков?»
