Андрей Дашков - Солнце полуночи. Новая эра
– Ребята, у вас проблемы, – сказал Хасан, когда рожа охранника исчезла за дверью. Это был не вопрос, а утверждение. За последние три года он не слышал ничего более приятного, если не считать зачитанного на суде списка его преступлений против Коалиции.
– Можно сказать и так. – Резник не выглядел оскорбленным. Озабоченным – да, но на антисемитизм заключенного ему явно было наплевать.
– Я болен, – заявил Хасан, чтобы еврей побыстрее убрался. Скрывать это было бессмысленно. Он знал, что в случае чего врачи вывернут его наизнанку. – Скоро сдохну. Раньше тебя. А жаль.
– Я знаю. Как насчет трехмесячного контракта? По истечении этого срока вам будет предоставлено…
«Да, хмырек, – думал номер шестьсот шестьдесят шестой, пока инспектор перечислял блага, которые свалятся на голову Хасана, если они договорятся. – Вот это и есть твой потолок. Предел желаний. Разве может быть что-нибудь почетнее, чем сдохнуть в палате люкс в окружении невинных баранов вроде тебя, одетых в белые халаты, будто ангелочки с подрезанными крылышками? Знаешь, еврей, лично я мечтаю об этом ежедневно…»
– Никаких больниц, – сказал он вслух, когда ему надоело. – Мои условия…
Номер шестьсот шестьдесят шестой откровенно развлекался после длительного пребывания в прострации. Инспектор мог смело обещать ему хоть луну в награду. Гарантий все равно не было. Никаких. И скорее всего не будет.
Но Хасан хотел почувствовать, насколько далеко они готовы пойти. Он догадывался, что дело нечисто. Впрочем, чистое ему не предложат. Если его хотели подставить, то, видимо, не учли, что имеют дело с конченым человеком. Если же нет, то давайте назовем их «проблему» своим именем. Тут пахло переворотом.
Инспектор Резник не стал спорить. Он просто смотрел на Хасана воспаленными от недосыпания близорукими глазами. В его взгляде были вызывающие доверие цинизм и усталость. Потом он кивнул и вынул из папки чистые бланки.
«Теряю время», – думал Хасан, пока продолжался весь этот безнадежно устаревший бумажный фарс, хотя процедура заняла не больше десяти минут. Шестеренки бюрократической машины со скрипом провернулись. В результате статус заключенного номер шестьсот шестьдесят шесть радикально изменился.
Вообще-то он согласился бы на предложение властей без всяких условий. Он хотел увидеть человека, заварившего ТАКУЮ кашу. А если позволит здоровье, то и помочь ему довести дело до конца. Возможно, речь шла вовсе не о человеке. Возможно, кое-что изменилось на уровне Орбитального Контроля.
Но Хасан напрасно беспокоился о никудышном здоровье. Искажение началось сразу же после того, как он оставил на бумаге отпечаток своего левого мизинца.
* * *Хасан был в шоке всего несколько секунд. Обычно самые простые вещи – одновременно и самые убедительные. Он почувствовал, что рот снова полон зубов. Языку стало тесно. Исчез розоватый туман. До этого Хасан будто смотрел на мир через раствор крови. Вместо набитого ватой манекена появилось тело, которое можно было контролировать, а это уже кое-что.
Изменились ракурс и перспектива. Он стал лучше слышать, оживилось обоняние. Черт, он уже начал забывать, что мир довольно шумное, разноцветное и ароматное место. Даже если это место представляет собой одиночную камеру в самой прочной тюрьме на свете.
Значит, жизнь взаймы? Сколько это стоит? Такую сделку он заключил впервые. Он еще не знал, кто является его благодетелем, но догадывался, что отработать должок придется. А если это интриги Мозгокрута? Тот ничего не дает даром…
Он посмотрел на идиота, зашевелившегося на полу. Внешне «рокировка» произошла совершенно незаметно. Телекамера зафиксировала только внезапный обморок заключенного. Сознание Резника было разделено так, что, с одной стороны, Хасан получил всю необходимую информацию, а с другой – номер шестьсот шестьдесят шестой мог просуществовать еще некоторое время в состоянии овоща. Такой расклад вполне устраивал заключенного. БЫВШЕГО заключенного!.. У него на глазах его прежнее тело помочилось под себя. Огромное пятно расплылось на тюремной робе. Запахло мочой, и Хасан не отказал себе в удовольствии пнуть ногой мешок с костями, который бессмысленно таращил глаза и улыбался.
Хасан не пытался разобраться в мотивах. Ненависть к своей слабой, отмирающей оболочке – это совсем не то, что ненависть к самому себе. Тут был некий элемент очищения, освобождения, компенсация ущербности, не говоря уже о физическом превосходстве… Он пинал бедного идиота до тех пор, пока у того не начали лопаться розовые пузыри на губах. После этого Хасан спокойно собрал бумаги и сложил их в кейс, зная, что его срыв не остался незамеченным. Диагноз «нервное истощение» его вполне устраивал. И неизбежное взыскание тоже. Он нуждался в отпуске и свободном времени. Впрочем, его время уже ему не принадлежало.
Перед отлетом Хасан зашел в туалет для персонала и убедился в отсутствии средств наблюдения. Он остановился перед зеркалом, висевшим над умывальником, и некоторое время внимательно разглядывал отразившееся в нем одутловатое лицо. В каком-то смысле он видел его в первый раз – в таком ракурсе.
Мешки под глазами. Синеватые веки. Залысины. Уши с большими мочками. Толстые бледные губы. Плохо выбритые щеки. Управление мускулами жирноватой физиономии требовало определенного навыка…
Давали знать о себе боль в желудке и радикулит. Бывший номер шестьсот шестьдесят шестой обнаружил, что инспектор носит ортопедическую обувь. Придется привыкнуть к близорукости, но очки необходимо заменить на контактные линзы. Зато ногти целы. Вспомнив кое о чем, Хасан расстегнул брюки и посмотрел вниз. Вздохнул с облегчением. Инспектор не был обрезан, а на все остальное – чрезмерный животик, прогрессирующее облысение, плохие зубы и даже язву – Хасану было плевать. В сравнении с загибающимся от лейкемии заключенным он чувствовал себя живчиком, только что вернувшимся с курорта, который расположен где-то в окрестностях рая.
Он порылся в карманах мешковатого костюма. Достал бумажник и пересчитал деньги. Затем изучил голографические карточки жены и детей – девочки лет четырнадцати и мальчика лет восьми. Особое удовольствие доставило ему наличие членского билета «Объединенного союза национальных меньшинств» с номером из первой сотни. Это давало некоторые дополнительные возможности. Не то чтобы большие, но Хасан умел извлекать максимальную пользу из минимальных шансов.
Веселый толстяк директор лично явился проводить его. С результатами видеомониторинга он уже наверняка ознакомился. Теперь в его улыбке можно было прочесть превосходство, словно в рукаве был припрятан старший козырь. «Дыра – это вещь в себе. Не суйся сюда больше, чистоплюй!» – сообщала улыбка директора, приклеенная к лоснящейся физиономии.
– Не договорились? – спросил он с фальшивым участием.
– Нет.
– Он безнадежен. Я предупреждал. Его не казнили только потому, что надеялись проследить связи.
(Насчет «связей» директор, конечно, пошутил. Люди из охранки сумели бы разговорить даже немого.)
– Допросы с пристрастием? Вы не перестарались?
Толстяк сделал большие глаза. В качестве ответов на бестактные вопросы вполне годились приемы, заимствованные из фарса.
– Перестарались, – констатировал Хасан не без удовольствия. – Он почти труп. Отправьте его в крематорий.
Директор бросил взгляд в небо, словно надеялся прочесть там конкретное предписание для каждого из своих подопечных. Или подтверждение полученного устного приказа. В потоках воздуха от винтов вертолета его вьющиеся волосы встали дыбом, образуя вокруг головы подобие трепещущего нимба.
– Можно один вопрос, господин инспектор?
– Даже два.
– Зачем вы его били?
– Он вывел меня из себя.
– Нервишки шалят?
– Немного… Ему это уже не повредит.
– Кто знает! У него что-то с мозгом. Резкое снижение активности коры… Как вы понимаете, я буду вынужден…
– Господин директор! Я нахожу итоги проверки исчерпывающими. Завтра же предоставлю шефу рапорт. Без замечаний. Вы прекрасно поработали. Поздравляю. Главное – соответствие духу, а не букве, не так ли?
Примитивный ход, но конечный результат не важен. Толстяк слишком опытен и осторожен. Хасан знал, что тот будет выжидать. Неделю, две, три – сколько потребуется, чтобы обезопасить себя. Надо успеть… Только время имело значение. Он прочувствовал это за последние месяцы, когда заживо гнил в камере. Но теперь, кроме времени, появилась еще одна значимая вещь – Терминал.
Кое-что осталось за гранью восприятия. Например, Хасан не осознавал того, что стал фетишистом. И даже хуже – он стал «ведомым» человеком.
На прощание директор еще раз угостил его сигарой.
Глава пятнадцатая
Сам сатана принимает вид Ангела света.
