Наталия Сова - Королевская книга
Арника замерла — он не разжимал губ, и слова его ясно звучали у нее внутри. Такое могло быть в беседах с вещами, деревьями и некоторыми животными, но уж никак не с людьми. Нет, такого не могло быть ни в какой другой беседе — ни от кого она еще не слышала о себе такое, о чем сама лишь смутно догадывалась.
Терн — как я, подумала она.
— Нет, — ответил он с едва заметной улыбкой. — Не совсем, как ты.
Ответил вслух, как все: было видно, что так ему намного проще. И тут же словно захлопнулось окно — мысли Терна перестали звучать в ней, его прошлое больше не было достоянием ее памяти. Глаза ее налились мерцающей обидой, как у ребенка, у которого обманом отняли только что найденное сокровище.
— Сейчас я не могу долго быть отворенным для другого человека, — сказал на это Терн. — Я буду говорить с тобой обыкновенными словами, честно, как с разумной девушкой, ценящей созвучие слова с мыслью.
Он сел к столу, для чего-то прикоснулся пальцами к переплету книги.
— Я король Антара, это страна на юго-западе. В нашей столице раз в несколько лет собирался Союз королей — пять властителей, объединенных клятвой дружбы. На последнем совете мы поспорили о том, что послужило причиной упадка наших стран. Каждый обвинял других. После этого началась война — наверное, даже ты слышала о великой битве у скалы Ощеренная Пасть. После этого никто больше не заключал союзов дружбы. В разных землях заговорили о Великом Заклятье — могучем колдовстве, которое приведет все существующие земли к разорению и гибели. Короли, бывшие мои союзники, были одарены мудростью, даром предвидения, властью над событиями, но внезапно утратили все свои способности — как будто забыли. Это произошло и со мной.
Терн медленно сжал кулак.
— В один из дней я стал словно слепым и глухим. Перестал чувствовать поток жизни и угадывать будущее, перестал видеть человека сквозь его мысли. Я не верил в могущество Великого Заклятья до того дня.
Это мне знакомо, это как Выуявь, подумала Арника: только что умела заговаривать зубную боль — и вот, глядишь, уже не умеет, как ни старается. А королям-то наверняка потруднее пришлось.
Терн продолжал:
— Сквозь весь известный мир проходят гибельные волны — как если бы на край гладкого озера бросили камень и разошлись круги по всей поверхности. Но волны от брошенного камня исчезают, а эти только усиливаются. Противостоять им невозможно. Но есть способ уничтожить их источник, так сказал мне Таор. Мы движемся в направлении все большего запустения. Я абсолютно доверял Таору, он вел меня как ребенка за руку. Мои воины не верили, что я ничем не отличаюсь от них и следую советам вслепую, но это было именно так. А сейчас, встретив тебя, я стал прежним. Совсем ненадолго — ровно на то время, что ты была рядом и смотрела в мои глаза. Я видел и чувствовал через тебя… Понимаешь?
Арника отвела взгляд. Пламя свечи в ее руках стало длинным и дымным. Мы видели и чувствовали друг через друга, подумала она, это такое счастье. Почему ты говоришь о нем так, будто сообщаешь мне, что у меня есть твоя вещь и я должна ее вернуть?
Он щелкнул застежками книги, перевернул несколько страниц.
— Это древняя реликвия моего королевства, — сказал он. — В ней хроники моей страны и других стран — ближних, дальних и вовсе неизвестных. Жизнеописания разных людей. Книга не делает различий между знатными и незнатными, между великими деяниями и обыденной работой. Она рассказывает о прошлом, настоящем и о двух видах будущего — возможном и предопределенном. Истории в книге появляются сами, а затем исчезают, уступая место новым. Книга сама себя пишет. Только одна запись остается неизменной на первой странице вот уже несколько лет — запись о Великом Заклятье.
Арника посмотрела на первую страницу. Ничего зловещего не было в красиво и ровно написанных значках, напомнивших Арнике узоры на льду, но от желтоватого листа пахло запустением и горьким дымом, будто книга долго лежала где-то на пепелище.
— Никто не знает, откуда она появилась и по каким законам живет. Мудрецы, пытавшиеся ее изучать, говорили разное — кто-то пришел к выводу, что это зеркало мира, в котором мы живем. Кто-то считал, что наш мир — зеркало книги. Одна большая, бесконечно сложная и изменчивая иллюстрация. И мы существуем только потому, что о нас в ней написано, или будет написано, или было написано когда-то.
Не может быть, подумала Арника, чтоб какая-то книга, пусть и диковинная, была главнее всего мира. Мир — он вон какой…
— А теперь смотри сюда. — Терн полистал страницы.
На краю листа поблескивала новенькой, как будто даже еще не высохшей краской искусно сделанная миниатюра, изображавшая светловолосую девушку с лентой на лбу.
— Здесь написано «Арника». — Терн провел пальцем по цепочке знаков под портретом. — Речь идет о тебе. И рассказ заканчивается словами: «Так было, а потом Терн Антарский увез ее с собой».
Арника посмотрела на ряды черных жучков, выстроившихся рядом с ее портретом, и перевела недоверчивый взгляд на Терна.
— Запись и рисунок появились сегодня утром. Поэтому я узнал тебя сразу, как только увидел. Ты едешь со мной.
Это похоже на то, как пугает брат — будто я зачем-то нужна и меня вот-вот заберут, подумала Арника…
— Мы отправляемся на рассвете.
Арника глядела на тусклые полоски лунного света на полу и на столе. Это была единственная в доме комната с настоящим стеклянным окном, которым Мзымвик очень гордился. Он даже хотел, когда окончательно разбогатеет, сделать витражное окно с цветными стеклами, но не успел из-за войны…
— Окно? — Терн пытался разобрать ее мысли.
Говорят, короли не любят неповиновения, и Терн, наверное, разгневается, но что поделаешь, если… если не хочется и не можешь себя уговорить, чтобы хоть чуточку захотелось…
— Я не понимаю, — нетерпеливо сказал Терн.
…захотелось делать то, что велят. Почему-то больше всего не хочется делать то, что велят. А когда приказывают сделать что-то, о чем мечтал всю жизнь, мечта умирает. Если приказывают, все умирает… Я не хочу ехать с тобой, потому что… просто не хочу…
— Я не спросил, хочешь ты или нет. Я сказал, ты едешь со мной.
Сама удивляясь своей твердости, Арника собрала все силы и вслух произнесла:
— Нет.
Получился уродливый звук, не похожий ни на одно из известных Арнике слов. Терн молча усмехнулся, но скрытое в нем пламя полыхнуло близко и грозно, отвечая вместо него.
— Подумай, кому ты это говоришь! — услышала Арника.
Государю Ангарскому Терну, потомку великих воинов, не проигравшему в своей жизни ни одного поединка и почти ни одной битвы (сражение у Ощеренной Пасти не в счет), первому человеку, способному слышать меня… первому человеку, равному мне…
Терн рассмеялся коротко и резко.
…ты равен мне, потому что поклялся забыть на время, что ты могущественный властитель… поклялся никого ни к чему не принуждать… иначе…
И внезапно Терн стал таким, как все, — далеким и почти не существующим из-за огромного расстояния. Прозрачная стена вновь была на своем месте и стала плотнее, чем раньше. Сквозь нее нельзя было распознать даже глубину его гнева. Арника растерянно озиралась.
Терн молча отвернулся и сел к столу. Арника подскочила к нему и принялась разглядывать, близко поднеся свечу, но то, что творилось в нем, оставалось скрытым. Теперь ей казалось, что у нее отобрали часть ее существа, самую потаенную и драгоценную.
— Скажи, Терн, если я поеду с тобой, — она говорила вслух, не заботясь о том, какие звуки издает ее горло, — если я поеду, будешь ты слушать меня, говорить со мной?.. Изредка… Пусть изредка… позволишь мне заглянуть в твои сны?.. покажешь мне еще свой город?.. Если я поеду с тобой…
Терн положил перед собой книгу и открыл застежки. На Арнику он больше не смотрел. Одиночество нарастало в ней, как тягучая боль, ей хотелось сказать об этом, сказать так, чтобы Терн не смог не ответить. Она наклонила свечу. Расплавленный воск струйкой вылился ему на тыльную сторону ладони.
Но и тогда он не взглянул на нее, лишь бросил, не поднимая головы от книги:
— Вон.
Арника поставила свечу, побрела к двери, но не вышла. Прислонившись спиной к косяку, она медленно сползла на пол и застыла, ожидая, что Терн передумает и снова заговорит с ней. Но он делал вид, словно Арники не существует. Читал, листал, изредка поднимал голову и задумчиво устремлял взор вдаль. Его левая рука расслабленно лежала на столе, на ней поверх набухших вен была видна матовая корочка застывшего воска.
Между тем его воспоминания мало-помалу таяли в ней — как сновидения, безвозвратно утраченные после пробуждения. От них остался легкий след, и тот растворялся все больше и больше, стоило лишь ненадолго перестать думать о нем.
Арника заплакала, шумно всхлипывая и вытирая слезы волосами, и чем дольше она плакала, тем невыносимей становилась тоска.
