В. Савченко - Альфа Эридана. Сборник научно-фантастических рассказов
— Петров просто испугался, — сказал пожилой толстый человек, сидевший позади нас. — Это неудивительно. Это бывает в пространстве.
Я поглядел на Ружену и увидел, как у неё дрогнул подбородок. Но она не обернулась. Оборачиваться не стоило. Петров не умел пугаться.
Мы опоздали. «Муромец» уже сел, и мы сделали над ним два круга. Я хорошо разглядел корабль.
Это уже не была игрушка, похожая на фужер для шамшанского. Посреди тундры под синим небом стояло, накренившись, громадное сооружение, изъеденное непонятными силами, покрытое странными потёками. Конвертоплан приземлился километрах в десяти от «Муромца». Ближе было нельзя. Прибыло ещё несколько конвертопланов. Мы ждали. Наконец послышалось стрекотание, и низко над нашими головами прошёл вертолёт. Вертолёт сел в сотне шагав от нас.
Затем произошло чудо.
Из вертолёта вышли трое и медленно направились к нам. Впереди шёл высокий худой человек в поношенном комбинезоне. Он шёл и похлопывал себя по ноге тростью изумрудного цвета. За ним следовали приземистый мужчина с пушистой рыжей бородой и ещё один мужчина, сухой и сутулый. Мы молчали. Мы ещё не верили. Они подошли ближе, и тогда Ружена закричала:
— Валя!
Человек в поношенном комбинезоне остановился, отбросил трость и почти бегом кинулся к нам. У него было странное лицо: без губ. Не то лицо было таким тёмным, что губы не выделялись на нём, не то губы были слишком бледными. Но я сразу узнал Петрова.
Впрочем, кто, кроме Петрова, мог прилететь на «Муромце»? Но этот Петров был стар, и у него не было левой руки — пустой рукав был заправлен за пояс комбинезона. И всё же это был Петров. Ружена побежала к нему навстречу. Они обнялись. Человек с рыжей бородой и сутулый человек тоже остановились. Это были Ларри Ларсен и незнакомый пилот, которого полгода назад провожала девушка в оранжевом.
Мы молча окружили их. Мы смотрели во все глаза. Петров сказал через голову Ружены:
— Здравствуйте, товарищи. Простите, многих из вас я, вероятно, позабыл. Ведь мы виделись в последний раз семнадцать лет назад…
Никто не сказал ни слова.
— Кто начальник ракетодрома? — спросил Петров.
— Я, — сказал начальник Северного ракетодрома.
— Я потерял свои авторазгрузчики, — сказал Петров. — Будьте добры, разгрузите корабль. Мы привезли много интересного.
Начальник Северного ракетодрома смотрел на него с ужасом и восхищением.
— Только не трогайте шестой отсек, хорошо? В шестом отсеке две мумии. Сергей Завьялов и Сабуро Микими. Мы привезли их, чтобы похоронить на Земле. Мы везли их пять лет. Так, Ларри?
— Так, — сказал Ларри Ларсен. — Сергея Завьялова мы везли пять лет. Микими мы везли три года. А Порта остался там. — Он улыбнулся, борода его затряслась, и он заплакал.
Петров нагнулся к Ружене.
— Пойдём, Руженка. Пойдём. Ты видишь, я вернулся.
Она смотрела на него так, как никогда ни одна женщина не смотрела и не посмотрит на меня.
— Да, — сказала она. — Ты вернулся.
Она зажмурилась и помотала головой. Они пошли, обнявшись, через толпу, и мы расступились перед ними. Она прощалась с ним навсегда, а встретила его через полгода. Он уходил на двести лет, а вернулся через семнадцать. Ему удалось это. Ему всегда всё удавалось. Но как?
Я не знаю, как это объяснить и можно ли это объяснить. Я ведь только поэт. Я не физик.
Артистка Ружена ТомановаВ тот день Валя вернулся поздно. Он долго мешкал в своём кабинете, что-то фальшиво насвистывал, преувеличенно сердито накричал на мартышку.
Я поняла, что всё кончено. Я села и не могла подняться. Валя вошёл и остановился возле меня.
Я чувствовала, как ему трудно заговорить. Потом он нагнулся и поцеловал меня в волосы. Так он делал всегда, когда возвращался домой, и на секунду у меня появилась сумасшедшая надежда. Но он сказал тихо:
— Я улетаю, Руженка.
— Когда? — спросила я.
— Через декаду.
Я встала и принялась собирать его в дорогу. Он любил, чтобы я собирала его в дорогу. Обычно он ходил вокруг меня, пел, мешал и дурачился. Но сейчас, когда я собирала его в последний раз, он стоял в стороне и молчал. Может быть, он тоже вспоминал вечер на взморье.
Десять лет назад мы давали шефский концерт в санатории межпланетников в Териоках. Было страшно выступать перед самыми смелыми в мире людьми. Страшнее, чем перед обычными слушателями, пусть каждый третий из них артист, каждый пятый — учёный, а каждый десятый — и артист и учёный. Объявили меня, я спела арию Сольвейг и «Звёздный гимн». Кажется, получилось удачно, потому что меня несколько раз вызывали.
На обеде после концерта возле меня сел молодой межпланетник. Некоторое время он молчал, потом сказал: — Мне понравилось, как вы поёте.
— Спасибо, — сказала я. — Я очень старалась.
Но я знаю, что ему понравилось не только моё пение. Он тоже понравился мне. Он был длинный, не очень складный, с худым загорелым лицом. Лицо у него было некрасивое и очень милое. И хороши были умные весёлые глаза. Хотя, вероятно, я заметила это гораздо позже. Ему было лет двадцать пять.
Я спросила, как его зовут.
— Петров, — сказал он. — Собственно, Валентин Григорьевич Петров.
Тут он почесал согнутым пальцем кончик носа и добавил:
— Но вы зовите меня просто Валя. Хорошо?
Он поглядел на меня испуганно и даже втянул голову в плечи. Я засмеялась. Он был необыкновенно милый.
— Хорошо, — сказала я: — Я буду звать вас просто Валя.
Потом мы танцевали, потом стемнело, и мы пошли гулять на взморье. Мы стояли лицом к желтокрасному закату. Валя рассказывал мне о последней — неудачной — экспедиции к Ганимеду. Я слушала, и мне представлялось, что, кроме меня, он никому в целом свете не рассказал бы так о своей ошибке, которая привела экспедицию к неудаче.
Я слушала, глядела на закат, и больше всего мне хотелось сказать Вале что-нибудь доброе и ласковое.
Но я ещё не смела. Валя остановился и сказал: — Ружена, я тебя люблю.
Я не знала, что ответить, и он спросил: — Ты на меня сердишься?
Мы поцеловались. Я осталась в Териоках, и это была самая счастливая неделя в моей жизни. Так я стала женой межпланетника.
Мало-помалу я всё лучше узнавала Валю. Он всегда был весёлый, внимательный, ласковый. («Ласковый! — возмутился однажды Серёжа Завьялов. — Все мы ласковые под голубым небом. Ты бы поглядела на своего Валечку, когда „Навои“ попал в метеорный поток…») И он был совершенно особенный человек. Похожих на него я не встречала даже среди его друзей. Конечно, он не один такой, но я-то таких больше не встречала.
Он очень любил свою профессию и знал в ней всё новое из теории и техники. Но довольно скоро я обнаружила, что главные его интересы лежат в какой-то другой области. В промежутках между рейсами (и, наверное, во время рейсов) он штудировал новейшие исследования по теории тяготения, по асимметричной механике, по специальным разделам математики. У нас собирались его друзья и ночи напролёт спорили на ужасном русско-французскокитайско-английском жаргоне. У них были какие-то грандиозные планы, но я и не пыталась понять чтолибо.
Как-то весенним вечером, четыре года назад, Валя спросил, как бы я отнеслась к его участию в звёздной экспедиции. Я знала, что такое звёздные экспедиции, о них много говорили и писали в последнее время. Корабль улетает с возлесветовой скоростью к дальним мирам и возвращается через сотни лет. Я сказала:
— Я умру.
Я знала, что умру, если он навсегда уйдёт от меня. И ещё я сказала:
— Ты не сделаешь этого. Пожалуйста, не делай этого.
Он испуганно посмотрел на меня и втянул голову в плечи. Затем он сказал с улыбкой:
— Собственно, это ещё не так скоро.
Но я знала, что он уже решил. Тень этого разговора легла на мою жизнь. Через два года стартовала Первая звёздная. Её вёл ближайший друг Вали, Антон Быков. Ещё через год улетел Горбовский.
Валя сказал мне:
— Следующим буду я, Руженка.
Он знал, что причиняет мне боль. Но он хотел подготовить меня. А мне хотелось кричать от боли.
Мне захотелось, чтобы он ослеп или сломал позвоночник, только бы остался со мной. Но я знала, что всё бесполезно. Он был разведчиком великой и проклятой вселенной и не мог быть никем другим. Поэтому я ничего не сказала.
Нас часто навещал Саня Кудряшов. Валя и Саня знали друг друга с детства. Саня был поэт. Мне казалось, что он был единственным человеком, который понимал и жалел меня. Нет, конечно, Валя тоже понимал и жалел.
И вот осталась последняя неделя. Она прошла быстро — самые горькие семь дней в моей жизни.
Нас доставили на стартовую станцию Цифэй, с которой совсем недавно ушли корабли Быкова и Горбовского. С нами был Саня. Я знала, что это Валя пригласил его, и знала, для чего. Валя всё понимал.
