Александр Лукьянов - Старик с обочины
Тихоня и Ташкент вынесли на ступеньки башни ведро подогретой на «буржуйке» воды. Старик, тихо постанывая, стянул прорванный и прожженный во многих местах комбинезон, сбросил испачканные засохшей бурой кровью лохмотья майки.
– Ой, матерь божья коровка! -не выдержали стоявшие караульными Самовар и Ушастый: грудь, живот, плечи, спина и руки Старика были покрыты такими же пятнами тонкой послеожоговой кожи, что и облысевшая начисто голова. Кое-где сквозь съеженную и покрытую болезненными морщинами розовую кожу проступали багровые капельки.
– Где ж тебя так угораздило?! -поразился Самовар.
– Лейте, чего остолбенели? – раздражённо велел Старик. И голос у него также был почти неузнаваем: сиплый и низкий одновременно. Спохватившись, Тихоня начал тонкой струйкой лить воду. Старик осторожно вытирал тело мокрыми ладонями. Когда вода закончилась, он сказал непонятно: «Нет, не такая… пресная… та совсем другая…» И устало уселся на ступеньку обсыхать. Ташкент осторожно потрогал пальцами его плечо. Сейчас, когда запекшуюся кровь и грязь смыло водой, кое-где тело оказалась сверх ожиданий почти в порядке. Неглубокие порезы, ссадины, синяки. Но, в общем, терпимо, бывает много хуже.
– Что стряслось-то?
Старик тяжело опустил веки без ресниц. Помолчал. Зашипев от боли, обжегшей тело, накинул рубаху. Чувство было такое, будто по коже на повреждённых местах шаркнули наждачной бумагой.
– Да, конечно, надо рассказать… -согласился он. -Только обязательно всем. Идите наверх.
– Да нам вообще-то нельзя. -нерешительно заметил Ушастый. -Мы часовые.
– Изнутри дверь запирается?
Самовар кивнул.
– Надежно? Вот и затворите получше, да привалите чем-нибудь. Если люди придут – постучатся. Но надеюсь, к ночи не придут. А нелюдь зашумит – учуем.
– И то верно. -поддержал Ушастый.
Территория бывшего СССР Сибирь Усть-Хамский район Хамской области Аномальная Зона внеземного происхождения Гремячье 17 часов 30 минут 6 августа 2007 г.
Почти полвека прожил, а вот повезло же: сознание терял всего дважды. И оба раза – здесь, в Зоне. Первый раз, когда меня гипнотизёр приложил на входе в Черново, а второй, когда схлопотал по темечку чем-то тяжёлым там, в Лукьяновке.
Все вы уже вошли в подвал Туза, выбрались с другой стороны. Последним был Бобёр. Он скрылся в тёмном проёме входа, я двинулся за ним. Сзади что-то зашуршало и…
Очнулся я лежащим ничком на грязном и холодном бетонном полу. Казалось, даже от малейшего подрагивания век боль всверливалась в череп. А уж о том, чтобы разлепить их, веки, и помыслить было страшно. Но внутренне сжался. открыл глаза и понял, что это тёмный угол большого помещения – не то бывшего гаража, не то автомастерской: неоштукатуренные стены, верстаки и полки, пандусы с прямоугольными ямами посередине.
Неподалёку за низким столиком сидели двое в чёрной одежде с нашитыми знаками пиковой масти. На столике лежали мои автомат и развязанный рюкзак. Чёрная пара вяло рылась в вещах.
Сутулый, тощий и высокий увлечённо рассказывал:
– В общем, Клизма вот шо базарил. Поднял его, короче, наш Туз: типа шустро ковыляй ко мне, мясо притаранили. Клизма спросонку не врубается: какое такое мясо? А? Туз ему: -«Ты шо ж это, петушара, среди бела дня спать завалился? Никак, до спирта общакового добрался, перепил в натуре? Трупак тут свежий, кушать подано!» Короче, подваливает Клизма со своими свежезаточенными перьями сюда, и к вон тому верстаку. А на верстаке такое, блин, растакое… Клизма тут уже пятый год, по ходу, жмуриков из Зоны всяких повидал. И тебе драных, и жареных-печёных, и мутантов потрошил не один десяток, а тут хавчик утрешний начал, типа того, в его желудке гулять и наружу проситься. Короче, на верстачке-то – без двух минут человей с первого взгляда. Ну, тело, две руки, две ноги. Только доходяга полный, блин, кожа да кости. Но в это Клизма уже потом въехал. А сперва, говорит, гляжу, помесь дуршлага и порванной грелки, даже не кусок мяса, а фарш какой-то: всё наизнанку, всё удряпано липкой чёрной пакостью – кровь типа… Клизма орёт, типа, что за гондурасы хреновы, патронов, в натуре, не было жалко, да?! Короче, Клизма полдня тут с пером над жмуриком горбатился. И самое прикольное в том трупаке – башка! Она-то как раз на нормальную ни хрена не похожа: моргалки красные, уши острые, нос приплюснутый, клыки в пасти, словно шилья. А сама пасть – здоровенная, прям в полбашки. А? Дальше! Прикинь, шо эта тварь на обед чифанит. Травку! Корешочки! Короче, все видали – за Лукьяновкой жирной травы полно, так Клизма зуб даёт, что этот скалозуб ей до отвалу натрескался. Только по всему выходит, что он не саму травку щиплет, а вроде как на гарнир к мясу. Всяко получается, шо это та самая тварь, какая вчера Хайла с Бухарём задрала. Потому как знаешь, шо при ней припрятано было? Ну? Да куда тебе знать! Короче, мозги там у него были заныканы в жестяной баночке. Допираешь, чьи? Нет? А покумекай! Хайла-то с Бухарём нашли с пустыми черепушками. Словно ложкой всё выскоблено… Усёк?
Теперь самое главное! Знаешь, кто того выродка уделал? Шалава! Вон, она самая, какая на ящиках вытянулась и какую мы с тобой сторожим. Глянь-глянь, шевельнулась! Наши валеты засекли, когда она с уродом сцепилась. По уму всё сделали: выждали, пока она урода замочит, потом на неё навалились и повязали.
– Ни-иштяк… – потянул его слушатель, тот, что пониже и погрузнее. -Это ж я такого и не упомню, шоб живую шалаву брали.
– Ха! «Живую»! А шоб дохлую – такое упомнишь? А? Они ж вообще в руки не даются ни в каком виде. Это первый раз в Зоне такое чудо. Вот на сходняке и решат, шо с ней делать.
– Да по кругу пустить и всех делов. -тут низкий и грузный заметил, что я пошевелился и прогудел: -Шо, очухался?
Сутулый гнусно хихикнул.
– Ты уж извиняй, фраерок, что пришлось тебя по репе приложить. -было видно, что низкий с усилием подбирает слова без блатной фени, снисходя до моего уровня понимания. -А то ж сам ты ни в жисть бы не согласился остаться. Со Стрелком базар был, он сказал, шо ты не с ним, а, отдельно, сам по себе попутный, так шо он, Стрелок, за тебя нипочём не в ответе. Значит, всё по понятиям. Да ты хреном-то не дрожи, фраерок, всё ничтяк, в шестёрки, по рассуждению, не сунем. Блокнот-то – твой?
Я кивнул, ожидая, что голова рассыплется на мелкие осколки. Но самое поразительное, что боль внезапно ушла и больше не возвращалась.
– Сам малевал?
– Сам. -хрипло ответил я и прокашлялся.
– Художник… Зашибись! -уважительно признал низкий и вдруг задрал куртку вместе с рубахой, явив синее от сплошных татуировок брюхо, поросшее полосой курчавой шерсти. -А такие наколки сделать не в потяг?
– В потяг. -я сел, прислонившись спиной к стене. Нет, лёгкое головокружение всё-таки было. -Могу.
– Совсем пофартило тебе, фраерок. -заключил лукьяновец, затыкая рубаху в штаны. – Опять же по моему рассуждению наш пиковый сходняк тебя уж точно девяткой заявит. Нам накольщик во как нужен, а ни у кого его нету. Даже у червей нету, хоть черви я те скажу… крутые они… Да не дёргайся, фраерок, сиди пока сидится…
Я разобрал, наконец, что на составленных у стены ящиках уложен человек со скрученными веревкой руками и ногами. Кажется, в брезентовых штанах и куртке…
Заверещали заржавленные петли железной двери и в образовавшейся щели материализовалась заросшая многодневной щетиной рожа.
– Кукуете? – ухмыляясь, прохрипела рожа, -Ну-ну, кукуйте дальше. А там на сходняке приговорили шалаву сначала всей мастью оприходовать, потом кончить. Король уже солому разложил, щас тянуть будут: кому первым, кому – потом. Только на вас солому не раскидывали. Так шо – извиняйте, пацаны, мармеладу не достанется.
Рожа исчезла.
– Шо за дела?! -взъярился грузный, -Они там кайф делят, а нас – побоку? Мы им шо – шестёрки драные? Не по понятиям!
– Дык, может мы её щас отмашем… -предложил сутулый, -По-быстрому…
– Совсем трёхнулся, придурок. -с жалостью заключил грузный. -За такое знаешь, шо бывает? Тебя так отмашут… Не-а, лучше двинем на сходняк, пока там солому не разметали.
– А за бабой кто приглядит?
– Да шо с ней сделается, вон как повязана. -сказал грузный и задумчиво посмотрел на меня, -А ещё вот пусть фраерок пользу принесёт. Слышь, художник, мы тут на сходняк по-быстрому смотаемся. Тебе туда пока не положено, так шо ты того… поприсматривай-ка за шалавкой. Только близко не подходи – укусит, бешенством заразишься.
Оба заржали, выскочили из-за стола, скрылись за дверью, закрыли её. Лязгнул засов.
Я поднялся на четвереньки, постоял с полминуты, потом выпрямился. Безумно хотелось переломить на темени у каждого из лукьяновских отморозков по кирпичу. Желательно, по большому, крепкому, жёлтому, огнеупорному. Сволочня уголовная! А потом славно было бы со Стрелком разобраться. Изящно меня сдал, не придерёшься…
