Александр Петров - Джихан-2
— Ничего, дядя Витя, мы еще повоюем, — подбодрил его я.
Лейтенант со стоном опустился рядом с отцом.
Я вылез из кювета на дорогу, замахал руками, закричал: "Санитары, сюда!!!".
"Геройский у тебя парень растет", — услышал я слова Кротова, обращенные к отцу, — "На глазах взрослеет… Хороший из него вояка получится…"
Через некоторое время порядок в обозе был восстановлен. Раненные были перевязаны, мертвые отнесены поближе к сгоревшему лесу, способные держать оружие бойцы заново приписаны к ротам и отделениям.
Разбитые подводы чинили всю ночь, всю ночь отец освещал прожектором из поиского набора пространство вокруг лагеря, а десятки стволов целились в световое пятно.
Наутро стало ясно, что нового нападения не будет. Убитых спешно похоронили в общей яме, забив каждому в грудь осиновый кол, зловонные останки вампиров сгребли в кучу, забросали обугленными деревяшками из леса, обломками телег и подожгли. Разведка амазонок нашла поодаль пару тентованых трехосных КАМАЗов военного образца и командирский «469». Оказалось, что немертвые имели свою, параллельную дорогу. И судя по ее состоянию, активно ей пользовались. По ней они обошли колонну и устроили засаду.
На грузовиках был запас топлива, запасных частей и покрышек. Поговаривали, что на бортах машин располагался вампирский арсенал, включая гранатометы и заряды для джаггернаутов, переделанные в мины. Но воительницы отдали князю только автомобили, поскольку сами не умели с ними обращаться. Механики владимирского войска быстро разобрались с подарками, и новые единицы техники гордо двинулись впереди колонны.
Плотники навели новый мост через Царь-овраг взамен сгоревшего, и вот уже к полудню следующего дня мы были на своей земле. Я клевал носом, отец, замотанный бинтами спал. Лишь дядя Федор, донельзя довольный тем, что его лошаденка нашлась, называл Маруську и «ласточкой» и «кормилицей» и «королевишной».
— Стой, привал, — пронеслось по колонне.
Дядя Федор принялся набивать самосадом свою коротенькую, глиняную трубку.
Издалека раздалось удалое "Геть с дороги!" и цокот копыт. Князев вестовой подлетел, спешился и почтительно обратился к отцу:
— Господин архивариус, великий князь Иван Васильевич требуют вас к себе.
— Хорошо, я буду.
— С сыном требуют…
— Приду с сыном.
— Сказано "на колесном ходу доставить".
— Пожалуйста, — удивленно пожал плечами отец.
— Но, пошел, пошел, — заорал посланник, сгоняя телеги на обочину.
Их величество, князь Владимирский, расположился со своим штабом на поляне, рядом с дорогой, чтобы отпраздновать успешное окончание похода.
Иван Васильевич умел устраиваться со вкусом. Из свежих бревен были срублены столы и лавки, разложены дорогие скатерти, расставлены посуда и снедь. Весь двор владыки расположился там. Увидел я и Ганю, на почетном месте по левую сторону от его высочества. Князь уже успел пропустить пару чаш медовухи и пребывал в благодушном настроении. Он лично вышел встречать отца, оглядел его с головы до ног, сгреб в охапку и облобызал да так, что бинты съехали папе на лицо.
— Герой, герой, — гаркнул он. — А я думал, архивариус у меня чернильная душа, только пером строчить умеет. Что ж ты раньше молчал, что средство против упырей знаешь?
— А это не я, — ответил отец, — пытаясь освободить глаза от повязок.
— Не ты? — рявкнул князь. — А кто?
— Мой сын, Даниил.
— Все равно герой, двоих кровососов завалил. Покажись, молодец, — громогласно объявил светлейший, обращаясь ко мне.
— Концепольский Даниил Андреев, — объявил я выходя из-за спины отца.
— Даниил Андреевич, значит. Вот ты каков… — сказал князь внимательно разглядывая меня. — Ну и кто тебя надоумил, отрок?
— Видение мне было, как надо эту мразь решить, — в который раз я произнес правдоподобную ложь.
В самом деле, не объяснять же пьяному царьку, мнящему себя владыкой своих подданных о голосах, которые советуют, как надо правильно поступить и снах с картинками прошлых жизней других людей.
— Чего же ты хочешь, отрок? — изрек князь. — Любые три желания исполню!! Слово князево!!!
— Можно я подумаю? — спросил я.
— Подумаешь? Каков, однако, — князь обернулся к остальным и громко заржал. — Основательный шельмец. Люблю таких!
— Ну давай, давай, — зашептал сзади дядя Федор, а то ведь передумает. — Денег проси, дом, скотину… А то ведь живете, прости Господи, голытьба — голытьбой.
— Я хочу, — тут сердце у меня ушло в пятки от сознания собственной смелости, — хочу, чтобы я сам, отец мой, брат мой и все наше потомство были свободными до скончания веков.
Вздох ужаса пролетел над поляной.
— Еще хочу иметь право носить оружие, чтобы защищать свою свободу от любого, кто на нее посягнет, также как и отец мой и брат мой и все наше потомство.
Я увидел, как наливаются кровью глаза князя, как пальцы судорожно сжимают плеть.
— И еще хочу, — тут мой голос поднялся до крика. — Хочу дочь твою, княжну Рогнеду, в жены взять!
— Дурак ненормальный! — крикнула Ганя, и опрометью бросилась из-за стола.
Князь попытался было вытащить плеть, но тут его сломал приступ дикого, необоримого хохота.
Смеялись все. Кто-то сел мимо скамьи и теперь валялся по земле пачкая дорогую одежду, не в силах справиться с конвульсиями. Дуболомов старший опрокинул блюдо с поросенком, и теперь дубасил пудовыми кулаками в подливку и кашу, забрызгивая себя и соседей. Позади тоненько хихикал дядя Федор и пофыркивал, стараясь остаться в рамках приличия отец.
Вдоволь насмеявшись, князь поднял руку, призывая к тишине, обвел взглядом, туша смешки не в меру развеселившихся подданных. Обошел вокруг меня, приблизился. Посмотрел в глаза.
Я выдержал его взгляд. Я понял, что ведь это именно его я видел плачущим, с перемазанным Бог знает чем лицом, прячущим голову в неглубокой ямке, закрывающим затылок и орущим от невыносимого ужаса.
Иван Васильевич опустил глаза, отвернулся. Сделал пару шагов взад и вперед, снова обошел меня кругом. На его лице явственно читались те кары, которым он хотел меня подвергнуть, страх за репутацию мудрого правителя и оценка той пользы, которую я мог бы ему принести.
— Писаря сюда, — негромко произнес князь.
Появился писарь.
— Пиши! — приказал князь.
За проявленное мужество и решительность, отрока Даниила Андреевича, так и пиши, крючкотвор — «Андреевича», Концепольского, жалую я именным оружием, взятым им на поле боя.
Оного отрока зачисляю в благородный кадетский корпус, дабы стал он добрым офицером, защитником веры, князя и Отечества нашего Православного.
Оному отроку положить жалование кормовое и амуничное в сумме ста рублей годовых на все время обучения.
Это были действительно большие деньги. Я посмотрел на князя. Он обратился ко мне, думая, что я буду его благодарить, но увидел в моих глазах лишь вопрос.
— Ты что-то спросить хочешь, Даниил? — с легкой угрозой поинтересовался он.
— А Рогнеда?
— Рогнеда не телка на базаре, чтобы за нее вот так торговаться, юноша, — устало и раздраженно ответил князь. — Коли будешь ты ей мил, так вернемся к разговору, авось тогда уже не так смешно это будет.
— Благодарю вас великий князь, — произнес я.
— Иван Васильевич, как же это! — вступил в разговор мой отец.
— Что-нибудь не так, Андрей Сергеевич? — подчеркнуто вежливо осведомился князь.
— Не дело это, светлейший князь. Мой сын грамоте обучен, истории, математике, физике, я его на свое место готовил.
— Вот и хорошо, — произнес князь, давая понять отцу, что спорить бесполезно. — Мне нужны грамотные офицеры. А у тебя другой сын есть, да и сам ты нестарый. Будет время подготовить себе замену.
— Не согласен я, князь. По отцовскому праву, данному мне Богом, выбрал я своему детищу судьбу и не хочу, чтобы его где-нибудь на границе с Суздалем подстрелили, когда ты очередную никчемную войну затеешь.
— Что??!! — лицо князя задергалось. — Смерд, холоп забывшийся! Взять его! На кол, смутьяна! Прямо здесь, публично!
Отца скрутили и повязали. Команда лесорубов пошла выбирать подходящую тонкую осинку.
Князь немного остыл. Посмотрел на меня, посмотрел на отца. Видно было, как не хочется ему в один день лишиться хорошего летописца и архивариуса, при этом приобретя заклятого врага в лице его сына.
Он хлебнул вина и подошел к отцу:
— Ты понимаешь, что можешь сейчас умереть смертью лютой, позорной?
— Да, — ответил папа.
— И сын твой, будет уже не князевым любимцем, за его счет обучаемым, а так, третьесортным кадетишкой, всеми шпыняемым, волчонком, который в лес смотрит. Хочешь ты ребенку своему такой судьбы? Какая баба около тебя вьется, ждет, когда позовешь. А ты за глупую пыху готов и смерть страшную принять, и жизнь близким испортить. Одумайся, Андрей Сергеевич, пока не поздно. У тебя ведь еще младший есть… Кто кормить его будет? Все ли ты понял?
